========== Танигава Кохей. Москва—Токио. Аэропорт Шереметьево ==========

— Та-ни-га-ва-сен-сей, когда трогаемся?

Кохею пришлось потратить несколько секунд на то, чтобы понять, о чём именно его спрашивает Сергей. Во-первых потому, что, несмотря на прожитые в России пять лет, он так и не научился думать на русском языке. Очень сложный язык, не то, что японский, где каждое слово всегда занимает только своё место и обозначает то, что должно обозначать. А русский… Значение слов меняется от их положения в предложении, от интонации говорящего, даже от места, где эти слова звучат! Трогаемся… Тронуть можно что-то или кого-то. Почему «тронулись» обозначает «поехали»? И почему «поехали», если они никуда не едут, а идут пешком? До Шереметьева от спортивной базы, на которой восьмая бригада медицины катастроф под эгидой ООН благополучно сдала ежемесячный зачёт по физподготовке, минут двадцать пять — тридцать прогулочным шагом. А во-вторых… Во-вторых, Кохею страшно не хотелось никуда идти, ехать, а тем более лететь. Умом он понимал, что просто ищет повод не возвращаться в место, с которым его уже ничто не связывает. Только нежелание — вовсе не повод. Во всяком случае для тех, кто его ждёт в Камикаве, точно не повод. На него обидятся и снова перестанут отвечать на звонки. Так уже было, когда он сразу после окончания колледжа уехал из Токио в Москву. Родители и сестра ни в какую не соглашались понять, что для Кохея это был тот самый шанс, что выпадает один раз в жизни. Стать тем, кем ни за что не станешь ни в столичной клинике, ни, тем более, в их провинциальном городке. Заниматься любимым делом в экстремальных условиях, когда спасти человека может только чудо — или твои руки. Кохею тогда твердили, что в Японии с её постоянными землетрясениями и наводнениями для врача неотложки работы будет всегда по горло, но он старался не слушать. Он просто прошёл отборочные тесты, сдал экзамен по английскому и на вопрос «При миссии ООН какой страны предполагаете стажироваться?» без колебаний ответил: «Хочу в Россию». Почему именно эта страна, с её непонятным языком, странными людьми, невероятными просторами? Кохей мог бы рассказать, если бы его спросили нормально, а не начинали сразу отговаривать, пугать и умолять передумать. Может, ещё и поэтому он не отступил. Что слишком настойчиво просили не делать.

Он всегда был таким.

— Так, ну я не понял, ты собираешься опоздать на свой самолёт? — Сергей потряс задумавшегося Кохея за плечо. — Эй, Самурай, это же наш первый нормальный отпуск за пять лет!

Точно. Пять лет без отпуска. Короткие передышки, когда их бригаду оставляли в резерве. Незапланированные выходные и летящие ко всем чертям планы в уик-энды. Его жизнь, которую он сам выбрал. За пять лет он успел объездить и облететь всю эту громадную и загадочную страну. И понял, что хочет остаться здесь навсегда. Но… Но.

Для возвращения в Камикаву был слишком весомый повод, чтобы можно было отговориться работой. Его родной городок скоро исчезнет с карты страны. Строительство плотины на Тинабе завершено и через несколько недель на месте городка с его узкими улочками, скрипучими мостиками над ручьями, парком и деревянной школой появится новое озеро, а потом и целое водохранилище. Родители уже получили государственную выплату за свой дом, как только начнётся всеобщее переселение, переедут в Осаку, к сестре Кохея. Они очень просят его приехать в Камикаву в последний раз, ведь скоро у него действительно не останется места на целой планете, которое он мог бы назвать местом рождения. Только в памяти.

Лучше бы и там оно не оставалось, это место. Камикава. Город его детства, ранней юности, средней школы. Город, в котором под высоким деревом на краю оврага зарыты осколки его растоптанной первой любви. Любви, о которой он ничего не помнит, кроме того, что она была.

***

— Танигава, ты мне даруму привезёшь? Не забудешь?

— Я помню, Сергей.

— Смотри, бери самую большую, какую утащить сможешь! И саке, саке не забудь! Про которое рассказывал, из этого… как его…

— Риса нового урожая.

— Вот-вот! Потом сравним, что круче — самогон, который папаня гонит, или это ваше хвалёное саке!

Сергей в их бригаде был единственным русским. Всех остальных стажёров набрали по всему миру — болгары, немцы, канадцы, был даже свой индеец, самый настоящий, из коренных чероки. Кто-то подписал контракт из желания заработать — платили действительно на уровне, даже в лучшей клинике Токио Кохей бы не увидел таких денег. Кто-то хотел экзотики. Кто-то бежал от проблем.

А кто-то — от себя самого. Лучшего места для побега, чем страна, в которой даже воздух не такой, как дома, не найти, правда?

Правда.

— Объявили! — Сергей вскочил, подхватил туго набитую сумку. — Кохей, позвони, как доберёшься!

— Хорошо. Ты тоже позвони.

— Ладно! Пока!

До самолёта в Токио было ещё сорок минут. Можно бездумно посидеть в жёстком кресле. Можно полистать купленный в дорогу журнал. А можно дойти до кафе на втором этаже и выпить чашку чая. Обычного чая из пакетика, который в Камикаве ни за что не найти.

Там в чайном магазинчике Хатори-сана продаётся только развесной чай.

Продаётся?

Продавался?

Скоро он узнает. Скоро.

Завтра вечером.

***

Маленькая девочка в слишком тёплом свитере и синих джинсиках сидела, забившись в глубину жёсткого аэровокзального кресла. Просто сидела, прижимая к животу игрушечную собачку, и смотрела на проходивших мимо людей. Наверное, ждёт родителей. Кохей прошёл мимо ребёнка, машинально отметив, что мать явно перестаралась, защищая дочку от холода. В зале ожидания жарко, лицо малышки блестит от пота. Особенно щёки.

Кохей замедлил шаг. Ну да, здесь тепло, но не настолько, чтобы пот тёк ручьями. Больше похоже…

Девочка продолжала сидеть, вцепившись в коричневого пса с белым ухом. Пластмассовые глаза игрушки равнодушно поблёскивали, когда маленькие ладони слишком сильно сжимали плюшевый бок.

— Привет, — Кохей присел на корточки перед девочкой. Та испугано поджала ножки в маленьких кроссовках. Щёки блестят, всё верно. Только не от пота.

От слёз.

— Ты потерялась? Как тебя зовут? Ты понимаешь, что я говорю?

Девочка нерешительно кивнула. Кохей повернул голову так, чтобы малышка увидела его левую щёку. И улыбнулся — сработало.

Как всегда.

Девочка нерешительно протянула руку, чтобы потрогать бабочку на щеке Кохея. И тоже улыбнулась, когда ярко-розовая на фоне смуглой кожи бабочка дёрнула крылышком. Совсем как настоящая.

— Это у вас что? Татуировка?

— Нет. Это тайный рыцарский знак. Знаешь, кто такие рыцари?

— Знаю! Они с мечами и в доспехах, и на конях! А где ваш конь?

— У меня нет коня. Я пешком люблю ходить.

— Я тоже люблю пешком ходить! А самолёты не люблю!

— Ты поэтому убежала от мамы и спряталась тут?

— А вы откуда знаете, что я убежала?

Безликий женский голос из динамиков объявил о посадке самолёта компании «Эйр-Франс» и тут же, не меняя интонаций, выдал скороговоркой: «Вероника Мехонова, вас ожидают ваши родители возле справочного терминала первого этажа аэровокзала, повторяю…». Кохей встал и протянул девочке руку.

— Пойдём, Вероника.

— Ой, а откуда вы узнали, как меня зовут?

— Я же сказал, что рыцарь. Мы много чего знаем. Только вот я одной вещи не знаю…

— Что не знаете?

— Почему ты плакала? И пряталась? Боишься лететь?

— Не боюсь. — Вероника спрыгнула с кресла, локтем прижала собачку к боку и протянула Кохею влажную ладошку. — Они меня хотят к бабушке отвезти и там оставить. А сами врут, что на море едем.

— Твои родители?

— Ну да! Мама сердилась утром, потому что я не хотела есть кашу! А потом сказала, что раз я такая каприза, они меня не возьмут на море, а отправят к бабушке, а она далеко живёт, в Челябинске, и там моря нет, и гулять мне там нельзя будет, потому что бабушка старенькая и у неё давление!

Кохей слушал, кивал, задавал короткие вопросы, а сам крепко держал маленькую ладошку и вёл девочку на первый этаж. Как-то это знакомо… Когда-то он уже шёл так, вёл за руку маленькую девочку, разговаривал с ней серьёзно, как со взрослой… Только когда это было? И ведь кто-то шёл с ними рядом, кто-то со светлыми волосами… ещё эти волосы так забавно торчали на затылке. Кто это был? Где это было? Как звали ту девочку, из прошлого?