- Брешешь, - грубо отрезала Майка. - Не писала я ему никогда.

- Кому не писала?

- Вадику, кому же ещё!

- Это точно. Писала ты другому. И тот её отдал Вадику. В записке и о нём кое-что было сказано.

Лицо у Майки пылало, глаза сузились от еле сдерживаемой ярости. Она, как видно, догадалась, о чём говорит Виталий.

- Отдал… - прошептала она. - Отдал, гадина…

- Отдал, - подтвердил Виталий. - Предал тебя и отдал. А уж Вадик будь здоров как её против тебя использовал бы. Да вот потерял.

- Уж будь здоров, - машинально подтвердила Майка и повторила, словно не в силах была этому поверить: - Отдал… - И вдруг зло и недоверчиво посмотрела на Виталия. - А чем, мальчишечка, докажешь?

- Чем? Да просто отдам тебе эту записку. На кой она мне? А тебе может пригодиться, если ты и в самом деле никому ничего не прощаешь.

Виталий снова сунул руку во внутренний карман пиджака и, достав оттуда записку, незаметно положил её перед Майкой, и она мгновенно смахнула её себе на колени. Она сделала это так поспешно, словно кто-то мог наблюдать за ними в это время и не должен был увидеть записку. Так, по крайней мере, показалось Виталию, и он невольно насторожился. Майка между тем, пробежав глазами записку, покраснела ещё больше и нервно сунула её в сумку.

- Теперь мне веришь? - спросил Виталий.

- Верю, - отрывисто сказала Майка, одним глотком жадно допив кофе из маленькой чашечки. - Ну, он у меня увидит клочок хмурого неба. Все они увидят… Теперь смеётся небось надо мной со своей стервой. Ну ладно. Вот только, - она с новым подозрением посмотрела на Виталия, - не пойму я что-то, тебе какой навар от всего этого требуется. Повозиться со мной хочешь?

- Нет.

- То-то. Хоть не соврал. Тогда чего тебе надо?

- Хочу, Маечка, чтобы ты над своей горькой жизнью задумалась. В двадцать два года можно ещё всё на свете поменять. Ты гляди, вокруг тебя сейчас одно зверьё да предатели. А тебе большой любви хотелось, красивой любви, преданной, честной. Её не там надо искать.

- Где же её искать, по-твоему?

- Могу показать, если пожелаешь. Ты ведь красавица. Тебе бы только чистую душу.

- Откуда её теперь взять, мальчишечка? - вздохнула растроганная Майка и потянулась за сигаретами. - Давно она уже испачкана.

- Нет, - покачал головой Виталий, тоже закуривая. - Душа, Маечка, одним удивительным свойством обладает. Она самоочищаться может. Если сам человек захочет, конечно. Знаешь, как лёгкие. Вот бросим мы с тобой курить - и они у нас сами от копоти очистятся. Понимаешь?

И в этот момент Виталий неожиданно увидел Алексея. Он его не сразу даже узнал в новом чёрном фраке и белоснежной рубашке с галстуком-бабочкой. Видимо, Алексей перешёл сюда с повышением и был теперь метрдотелем. Вид у него был чрезвычайно важный. Этим он, очевидно, хотел компенсировать свою досадную для такого поста молодость. Алексей, судя по всему, заметил Виталия уже давно и, поймав его взгляд, дружески и незаметно ему подмигнул.

Майка с минуту молча курила, потом, словно очнувшись, в упор посмотрела в глаза Виталию.

- Ты, кажись, кроме моей задумчивости, ещё чего-то от меня хотел?

- Точно. Хотел, чтобы ты меня с Горохом свела.

- Это ещё зачем? - подозрительно спросила Майка.

- Дело есть.

Майка с ожесточением размяла в пепельнице окурок и сразу потянулась за новой сигаретой. Она нервничала и не пыталась даже это скрыть.

- Тебе повезло, миленький, - сказала она, щёлкнув зажигалкой и прикуривая. - Боря тоже хочет с тобой познакомиться.

- Со мной?

- С тобой, с тобой, - многозначительно усмехнулась Майка.

- Откуда он меня знает?

- Знает вот.

- Ты сказала?

- Ну я. Сказала, что к тебе на свидание иду. Чего тут такого? У нас с ним как-никак любовь была.

- Была?

- Была, - резко ответила Майка, и глаза её сузились. - Была и вся вышла. Я ему этой записки не прощу.

- А что ты сделаешь?

- Знаю, что сделаю. С ножичком своим он всё расстаться не может, гадина. А на нём кровь.

- Ха! - небрежно махнул рукой Виталий. - Давно её вытер, если и была.

- Зато она у меня в глазах осталась. И у Гошки тоже. Не говорил?

- Как так осталась? - спросил Виталий, даже не заметив её вопроса.

- Вчетвером мы здесь сидели. Я с Гошкой так, для вида. Разговор с Николаем Гавриловичем Боря вёл. Уговаривал отдать бумагу и больше не писать.

- А тот?

- А тот ни в какую. Фронтовик всё-таки. Так он и сказал.

Виталий слушал, изо всех сил стараясь казаться равнодушным.

- Ну и что Горох? - спросил он.

- Заказал ещё бутылку, взял кое-что со стола и увёл его в лес, тут недалеко. «Одни, - говорит, - давай потолкуем». А мы с Гошкой тихонько за ними пошли. Боря даже не видел. Трясло его всего.

- А вы, значит, видели, чего он… сделал?

- Ага. Заболела я после этого. И Борю стала бояться.

- Но записку ту всё-таки написала?

- Я её ещё раньше написала. А сейчас… - Майка сжала кулачок. - Пусть он подохнет со своей старой стервой. Плевать мне.

- А он как после того?

- А никак. Зажигалку вот у Николая Гавриловича забрал. Его инициалы там в рамочку ещё обвёл, скот. Надо же, а? - Майка снова огляделась и вдруг быстро отвела глаза. - Пришёл, - тихо сказала она.

- Горох? - переспросил хрипло Виталий и откашлялся.

- Ага. Он поговорить с тобой хочет.

- Тогда… знаешь что? Зови его к нам за стол. - Виталий огляделся и досадливо щёлкнул пальцами. - Куда это официант задевался? Надо же встретить гостя. Погоди, я сейчас. - Он поднялся с места. - Ты пока зови его.

Виталий, лавируя среди столиков, направился в сторону кухни. Краем глаза он заметил, как из дальнего угла зала к нему не спеша двинулся Алексей.

Через минуту Виталий вернулся. За столиком возле Майки сидел плотный, краснолицый человек лет сорока пяти. Редкие светлые волосы на круглой голове были гладко уложены в тщетной попытке скрыть изрядную лысину. Мелкие, какие-то колючие черты лица были в первый момент неразличимы в отдельности, но потом уже можно было заметить неестественно маленький, острый носик, уткнувшийся в рыжий пучок усов, короткую прорезь рта над широким, тяжёлым подбородком, глубоко упрятанные, живые насмешливые глазки под нависшим высоким лбом, продольные морщины на щеках и грубые, как рубцы, складки на толстой шее.

«Пожил дядя», - враждебно подумал Виталий. И сообщил, подходя к столику:

- Сейчас сам метр обслужит. - Потом посмотрел на Горохова и сухо спросил: - Как величать прикажете?

- Борис Егорович, - с ударением, внушительно произнёс Горохов и пригласил, словно за свой столик. - Садись.

- Благодарствую, - насмешливо ответил Виталий, усаживаясь на свой стул, и с той же насмешливой учтивостью осведомился: - Чем обязан такому обществу?

Горохов несколько секунд, не отвечая, пристально рассматривал его и, как будто оставшись недовольным этим осмотром, сердито буркнул:

- Кто сам будешь?

- Вы не тыкайте, Борис Егорович, - с издёвкой ответил Виталий. - Мы с вами ещё ни разу не выпили. Вот как раз…

К столику приблизился Алексей, неся на вытянутой руке поднос.

- Минуточку, - вежливо сказал он. - Потревожу вас.

Он поставил ближе к Горохову бутылку водки, расставил рюмки, стаканы, рядом с водкой поставил бутылку с фруктовой водой, разместил на столике тарелки с закуской и, пожелав приятного аппетита, с достоинством удалился.

- Прошу, Борис Егорович, - довольным тоном произнёс Виталий. - Хозяйничайте за старшего, руководите, так сказать. Прошу.

- Давай, - согласился Горохов, вытирая со лба пот.

Он разлил по рюмкам водку, плеснул в стаканы фруктовой воды и, подцепив на вилку ломтик колбасы, поднял свою рюмку.

- Ну, со свиданьицем, - объявил он.

Они выпили, и Горохов немедленно наполнил снова рюмки и разлил по стаканам фруктовую воду. Он всё больше входил в роль хозяина.

- За даму, - весело провозгласил он.

Постепенно завязался разговор. Для начала Горохов пожаловался на жару и вытер платком красную, могучую шею.