Гай почувствовал, что краснеет. Он снова взглянул на Бруно, как и всякий другой поступил бы, подумал он, — как и всякий другой поступил бы, когда о человеке говорят в его присутствии, не обращая на него ровно никакого внимания.

— Он часто спрашивал, не знаю ли я, кто мог это сделать.

— И вы знаете?

— Нет.

— Вам нравится Чарльз? — толстые пальцы Джерарда ни с того, ни с сего слегка задрожали. Он принялся вертеть спичечный коробок над большим листом промокательной бумаги.

Гай вспомнил пальцы Бруно в поезде и спичечный коробок, упавший в бифштекс.

— Да, он мне нравится, — произнес Гай в некотором замешательстве.

— Он вам никогда не надоедал? Не навязывался?

— Не думаю, — сказал Гай.

— Вас не покоробило, когда он явился к вам на свадьбу?

— Нет.

— Чарльз когда-нибудь говорил вам, что ненавидит своего отца?

— Да, говорил.

— Говорил когда-нибудь, что хотел бы убить его?

— Нет, — ответил Гай так же сухо.

Из ящика стола Джерард извлек коричневый пакет с книгой.

— Вот книга, которую Чарльз собирался отправить вам. Очень жаль, но я не могу отдать вам ее сейчас: она еще может мне пригодиться. Как ваша книга попала к Чарльзу?

— Он сказал мне, что нашел ее в поезде. — Гай вглядывался в сонную, загадочную улыбку Джерарда. Нечто подобное он уже наблюдал в тот раз, у себя дома, но все же не до такой степени. Эта улыбка была вычислена, продумана — она должна была вызывать отвращение. Она была оружием, профессиональным приемом. Каково это, подумал Гай, день за днем встречать такую улыбку. Он невольно перевел взгляд на Бруно.

— А в поезде вы так и не встретились? — Джерард взглянул на Гая, потом на Бруно.

— Нет, — сказал Гай.

— Я разговаривал с официантом, который принес вам обоим обед в купе Чарльза.

Гай все смотрел на Джерарда. Этот жгучий, уничтожающий стыд, подумалось ему, хуже самой вины. И, выпрямившись на стуле, не сводя с Джерарда глаз, он чувствовал, как уничтожается весь, без остатка.

— И что с того? — взвизгнул Бруно.

— А то, что мне интересно знать, зачем вы оба тратили столько сил, — Джерард весело покачал головой, — пытаясь доказать мне, — будто встретились на несколько месяцев позже. — Он выжидал, и с каждой секундой напряжение росло. — Вы не хотите отвечать. Что ж, ответ очевиден. То есть только в виде предположения.

У всех троих в голове уже сложился этот ответ, подумал Гай. Он явственно проступал в воздухе, соединяя Гая и Бруно, Бруно и Джерарда, Джерарда и Гая. Ответ, который Бруно объявлял немыслимым, вечно недостающая составляющая.

— Может быть, ты ответишь мне, Чарльз, — ведь ты прочел столько детективов?

— Не понимаю, куда вы клоните?

— Через несколько дней, мистер Хейнс, была убита ваша жена. Через несколько месяцев — отец Чарльза. Мое первое, очевидное предположение — вы оба знали, что эти убийства произойдут…

— Ах, падло! — взвизгнул Бруно.

— … и обсуждали их. Это, разумеется, только предположение, если допустить, что вы встретились в поезде. Так где же вы встретились? — Джерард улыбнулся. — Мистер Хейнс?

— Да, — сказал Гай, — мы встретились в поезде.

— Так почему же вы так боялись признаться в этом? — Джерард ткнул в него своим веснушчатым пальцем, и Гай почувствовал опять, что как раз в приземленности этого человека и таится весь ужас.

— Не знаю, — сказал Гай.

— Может быть, потому, что Чарльз признался вам, что хотел бы подстроить убийство своего отца? А после вам стало неловко, мистер Хейнс, потому что вы знали?

Чувствуя подвох, Гай ответил с расстановкой:

— Чарльз ничего не говорил об убийстве своего отца.

Джерард вовремя перевел взгляд и уловил, как глаза Бруно сверкнули от удовольствия.

— Это, конечно, всего лишь предположение, — произнес Джерард.

Гай и Бруно вместе вышли из здания. Джерард отпустил их вместе, и они вместе брели по обширному кварталу, направляясь к скверу, где находилось метро и стоянка такси. Бруно оглянулся на высокое узкое здание, откуда они вышли.

— Ну и что же, у него все равно ничего нету, — сказал Бруно. — Как ни крути, а нету у него ничего.

Бруно был хмур, но спокоен. Гай вдруг вспомнил, с каким хладнокровием держался Бруно под натиском Джерарда. А Гай-то все время воображал себе, что Бруно впадет в истерику при малейшем давлении. Он бросил быстрый взгляд на длинную, сутулую фигуру, бредущую рядом с ним, и вновь, как тогда в ресторане, испытал дикое, безрассудное чувство локтя. Но ему было нечего сказать. Несомненно, подумал он, Бруно и сам должен догадаться, что Джерард не обязан делиться с ними всеми своими открытиями.

— Знаешь, а ведь это забавно, — продолжал Бруно, — ведь Джерард копает не под нас, а под кого-то другого.

42

Джерард просунул палец между прутьями клетки и помахал им перед пичужкой, которая в страхе забилась в угол. Джерард свистнул — нежно на одной ноте.

Стоя посередине комнаты, Энн с беспокойством глядела на него. Ей совсем не понравилось то, как он сообщил ей, что Гай солгал, и то, как затем отправился в дальний угол дразнить канарейку. За последние четверть часа она невзлюбила Джерарда, и поскольку в первый раз он ей показался приятным, собственная ошибка несколько раздражала.

— Как ее зовут? — спросил Джерард.

— Душка, — ответила Энн.

В смущении она чуть нагнула голову и повернулась на каблуках. В новых лодочках из крокодиловой кожи Энн почувствовала себя высокой и стройной — покупая их, она думала, что туфли понравятся Гаю и за предобеденным коктейлем вызовут улыбку на его лице. Но приход Джерарда все испортил.

— Как вы думаете, почему ваш муж не хотел говорить, что встретился с Чарльзом в позапрошлом июне?

В тот месяц, когда убили Мириам, снова подумала Энн. Она ничего больше не могла припомнить о позапрошлом июне.

— Тот месяц был для него очень тяжелым, — сказала она. — В тот месяц погибла его жена. Он мог забыть обо всем, что с ним происходило тогда. — Она нахмурилась, полагая, что Джерард слишком принципиальное значение придает своему маленькому открытию, что не так уж это и важно, раз потом Гай не встречался с Чарльзом целых полгода.

— Но только не об этом, — небрежно проронил Джерард, садясь на место. — Нет, я предполагаю, что Чарльз говорил в поезде о своем отце, признался, что желает его смерти, может быть, даже поделился с вашим мужем планами…

— Я не могу представить себе, чтобы Гай стал это слушать, — перебила Энн.

— Не знаю, — мягко продолжал Джерард, — не знаю, но подозреваю очень сильно, что Чарльз знал о том, что его отец будет убит, и тем вечером в поезде мог поделиться с вашим мужем. Это в характере Чарльза. А в характере вашего мужа, думаю, молчать об услышанном и впредь стараться избегать Чарльза. Я не прав?

Это может многое объяснить, подумала Энн. Но и делает Гая в какой-то степени сообщником. Кажется, Джерард как раз и хочет изобразить Гая сообщником.

— Уверена, что мой муж не потерпел бы Чарльза у себя в доме, — твердо сказала Энн, — если бы Чарльз поделился с ним чем-нибудь в этом роде.

— Завидная уверенность. И тем не менее… — Он не договорил, погрузившись в свои неторопливые размышления.

Энн неприятно было смотреть на лысый, покрытый веснушками череп — она отвернулась к кофейному столику, где стояла деревянная коробка для сигарет, и в конце концов взяла одну.

— Как вы думаете, миссис Хейнс, ваш муж подозревал кого-нибудь в убийстве своей жены?

Энн с вызывающим видом выпустила дым.

— Разумеется, нет.

— Видите ли, если тем вечером, в поезде, Чарльз заговорил об убийстве, он уж дошел до конца. И если ваш муж имел основания считать, что жизни его жены что-то угрожает, если он обмолвился об этом Чарльзу — тогда их соединила общая тайна, даже общая опасность. Это только предположение, — поторопился прибавить он, — знаете ли, сыщик обязан строить предположения.

— Но мой муж не мог ничего сказать о том, что его жене что-то угрожает. Я была рядом с ним в Мехико, когда стало известно об убийстве, и еще раньше, в Нью-Йорке.