— Боря.

— А?

— О чем думаешь?

— Да так… На облако вон смотрю. — Он тяжело вздохнул.

— Ничего, Боренька, ничего. Все будет хорошо. Я сейчас думала: надо мне настойчивей быть. Дадут комнату — никуда не денутся. Пять лет уже скоро на стройке. А то приду в местком: мне — жди. Я — ну, ладно. С ними надо жестко: или комнату — или ухожу! Конечно, они понимают: куда я пойду…

— Конечно, надо… За горло их надо брать. Слушай, — Борька оживился, — все удивляюсь: как ты прошла тогда по этому карнизику? Потом сколько раз снизу смотрел — жуть берет! Узенький такой, высота! Мы тогда сидим… я сижу, слышу — в окно стучат. Немыслимо! Как? Пятый же этаж. Мерещится, что ли, думаю? Вдруг снова — и звонко так! Ей-богу, как-то не по себе стало. Черти ломятся, больше некому. Открываю занавеску — глазам не верю…

— Да ну, Боря, чего об этом… А ты еще не раскаялся, что замуж позвал? А то говорю-говорю, а ты уж, поди, думаешь: как бы от нее удрать, — с лукавинкой рассмеялась Галя.

Борька тоже хохотнул, повернулся, крепко поцеловал.

— Шутница ты.

Галя взъерошила пальцами его волосы.

— Вот сейчас Тамарка-то удивится!

— Какая Тамарка?

— Бурова.

— Бурова. А-а. — Борька напрочь не помнил, кто такая Бурова. — А чему удивится-то?

— Ну как же? Дашка-то у нее же.

— Конечно, удивится. А чему удивится-то?

— Как чему? Ты сейчас заедешь со мной, Дашу посмотришь?

— Заеду. Конечно, заеду. Правда, я собирался к одному мужику тут завернуть. К леснику. Дельце есть.

— Это долго, да?

— Нет, полчаса.

— Давай тогда вместе заедем. Можно вместе туда?

— …У меня, Галя, такая работа, если вертеться хорошо, — говорил возбужденно Борька по пути к леснику, — денег иметь можно море.

— А я на алименты не хотела подавать, — вставила Галя. — Подруги все в голос…

— Брось ты, это я сгоряча наговорил. Что мне эта сотня? За день могу заработать. Время такое — кто нынче на зарплату живет? Вислоухие только. Сейчас приедем к Феде-леснику. Простой крестьянский мужичок Федя. Какая там у него зарплата! «Волгу» имеет, тракторик маленький чешский — сенокосилочка такая; а мужик понтовый, как-то прифраерился — почти на всех пальцах золотые печатки. Все покрупнее моей, — показал Боря. Он рассказывал о Феде с какой-то необъяснимой чрезмерной увлеченностью, усердием и громкостью, будто жизнь этого Феди для Гали была сейчас самой важной. — Правда, и горбатится он по-черному. Одиннадцать голов крупного рогатого, свиней — не знаю сколько! Я, говорит, поднимаю Нечерноземье, осваиваю «близкую даль». Кино есть такое, «Близкая даль». Дескать, рядом и далеко, хе-хе. Или еще: «В своем лице возвращаю земле хозяина-труженика». С юмором мужик, но и ловчила хороший…

Вообще-то Боря совсем не собирался заезжать к Феде. У него был сговор с другим мужиком, но тот жил за Дмитриевкой. Более того, Боря знал: у Феди комбикорма завались. Он всего дня три назад был у лесника, и тот сказал, что купил целую машину. Правда, коли уж ему завезли, он взял мешков пять: сколько Боря мог ссыпать, — лишнее не помешает. Но ехать к нему было как-то нелепо. И странно. Боря все это чувствовал, горячо говорил о Феде и так недоумевал на себя, что при подъезде к лесниковым настройкам чуть не сбил мотоциклиста — тот вильнул, залетел в кусты.

Боря подъехал к дому, вылез неторопливо из кабины. Мотоциклист благополучно выбрался на дорогу и что-то кричал ему. Он вяло махнул рукой, пошел к воротам. Поворачивал железную рукоять и все надеялся, что, дай бог, хозяина дома не окажется. Но Федя, крепкий, легкий, улыбчивый, бодро сходил с крыльца и цыкал на пса. Жестко пожал руку, цепко глянул на машину.

— А кто это у тебя в кабине?

— Да… попутчица.

— По-онятно, — хлопнул он Борю по плечу. — А чего привез?

— Комбикорм. — Боря не узнал свой голос.

— Смеешься, что ль? — Федя не понимал соль шутки, если это шутка.

— Чего мне смеяться! Загляни в кузов.

— А зачем? Я же говорил: у меня есть! — Федя искренне недоумевал.

— Еще привез.

— Не пойму тебя что-то, парень… — засмеялся лесник. — Всю машину хочешь продать?

— Нет. Как раньше. — Борю забирала какая-то общая досада. — Берешь — бери, не берешь — поеду.

— Ну, ссыпай. Запас хлеба не просит.

Боря загнал машину во двор. Открыли с Федей задний борт — комбикорм горкой ухнул на расстеленную внизу брезентовую палатку. Боря молчаливо и особо старательно подчищал кромку кузова, а Федя посмеивался, дергаясь всем жилистым телом, поучал его, больше обращался к подошедшей Гале.

— Не предприимчивый ты, Боря, человек. Подаю идею: нужен прицеп. В накладных же не указывают, есть прицеп или нет, только вес. Едешь в колхоз, где нет весовой. По пути прицеп оставляешь. В колхозе разгружаешься, никто ни ухом, ни рылом — кто знает, какой вес в кузове. Едешь обратно, забираешь прицеп. Пустой. Пять сотен в кармане. Весело?!

Боря оперся на лопату: расшевелила его перспектива такого заработка.

— Особенно будет весело, когда посадят, — встряла Галя.

— С умом делать — не посадят, — знатоком выступил Боря. — Вот человека же не садят.

— Я, повторяю, живу только честным трудом, — заводил Федя указательным пальцем в воздухе. — У меня все законно. Просто жизнь меня потерла, повидал людей, понял одно: как оно было, так оно и есть. Всему цена — копейка. Кто-то попользуется благами, кому-то на дом все привезут. А простому трудяге, куда деваться? Что сопрет — тем и живет. А при нашей-то бесхозяйственности!.. Дай мне колхоз самый отстающий: три года — выведу в миллионеры. — Федя разошелся, видно, была уверенность: понимает жизнь, способен на многое. Но и свербило: по достоинству не оценен. — А дали бы властешку побольше, в первую очередь всех бы крикунов прижал. Заикнулся он о высоких показателях, я ему неограниченную ссуду: пожалуйста, работай. Два-три года проходит, нет отдачи — годков на десять его за расточительство лес рубить. Другой, прежде чем орать, подумает. А хозяйствует человек, есть доход — еще бери, разворачивайся! — Он потер руками, повел плечами, энергичный, напористый.

Боря ловил Галины косые нетерпеливые взгляды, но не спешил.

— Тебе бы, Федя, с твоими талантами за границей жить. Капитал бы сколотил.

— Нет. Я человек русский. У них свое, у нас свое…

И за разговором никто не обратил внимания на треск мотоциклов — мало ли кто проезжает. Вдруг выскочил из-за машины носатый, костистый мужик — Боря узнал: тот самый мотоциклист, которого чуть не сшиб, — стал тыкать с ходу в Федю пальцем и кричать: «Попался, попался, кул-лак!» Следом появились два милиционера.

Боря ехал за желтым «Уралом» и уже был не просто шофер, а расхититель народного добра. Галя рядом — свидетель.

— Что тебе за это может быть? — Она чуть не плакала.

— Премию дадут. Что будет… Как ты сама думаешь, что за это бывает?

— Не знаю.

— А я откуда знаю! С машины полечу. С работы могут по статье уволить. Могут и посадить.

Про себя Боря прикинул: до суда дело не дойдет — первый раз, меньше пятидесяти рублей кража. Вряд ли с работы по статье уволят — у жены в дирекции связи. С машины, конечно, снимут. На время. И уж было стал успокаиваться, как мысли спутались, сбились, и в пот бросило — Галька свидетель! Жена может узнать. Выходит, были вместе! Что будет?! Съест, шагу не сделает ради него.

— И как же так вышло? — нудил тоненький заботливый Галин голосок. — Как так получилось? Что-то надо придумать.

Боря хмыкнул. Сам удивлялся: какое стечение обстоятельств! Надо же было подвернуться этому носатому мотоциклисту! Зачем стоял рассусоливал с Федей?! Лучше бы уж поехал к Дашке — все-таки дочка. Удивил бы хоть какую-то Тамарку Бурову! А для чего вообще он поехал к Феде?!

— Может, мне что-нибудь сказать? Например… Что мне говорить, Боря?

Борю перекоробило.

— Этот Федя! Паразит какой! Учит… Ему-то что, а тебе вот… И сдалась тебе эта торговля!

— Что ты сидишь… Хоть бы подумала, подумала своей головой, если там у тебя есть… Из-за кого я продавал?! Почему?! Я бы с удовольствием сидел дома, смотрел телевизор! А я вот… Ты меня специально сегодня поджидала?!