Коммунистические и рабочие партии мобилизуют все силы, возможности, средства на то, чтобы не допустить нового, все уничтожающего пожара войны в Европе. Этому призваны служить пропаганда идей мира и социализма, решительная и острая борьба деятелей культуры и искусства по разоблачению всего, что хоть в малейшей степени служит реакции и фашизму в иных одеяниях.

Заканчивая статью переходом от общего к частному, заметим: пусть и «Записки» И. Ф. Филиппова, напоминая читателям о черных годах германского фашизма и событиях первых лет после его разгрома, верно послужат делу успешной борьбы сил прогресса против неофашизма и империализма, против угрозы новой мировой войны, за мир, демократию, социализм.

М. Сенин

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

Легкий ветерок пробегает по нежной, еще не запыленной листве старых лип Сокольнического парка. Голубое небо, по которому, как легкие паутинки, плывут облака, ласкает взгляд. Приятно посидеть на скамейке в этом тихом, отдаленном от центра уголке столицы после тяжелых, бессонных ночей, которые переживает каждый студент, готовящийся к гоcэкзаменам. Но теперь все позади. Я любуюсь темно-синей книжечкой, на которой оттиснено серебряными буквами строгое, но приятное для меня слово «Диплом». Через заросли кустов вижу голубую крышу небольшого здания Историко-философского и литературного института, или, как его сокращенно называли, ИФЛИ, слышу звонкие голоса студентов, а может быть, уже теперь, как и я, бывших студентов, и мне становится жаль, что годы учебы уже позади.

Через несколько дней, в начале июля 1938 года, в отделе Высших учебных заведений ЦК КПСС мне предложили работать в центральном аппарате ТАСС, а в перспективе— поехать за границу в качестве корреспондента.

В ТАСС меня приняли очень любезно, может быть, потому, что в делах прессы я не был новичком. До этого я работал в различных редакциях, в ряде журналов и газет публиковались мои статьи и рассказы. Работники иностранного отдела ТАСС объяснили мне, что я намечен к поездке в Германию, где буду заведовать берлинским отделением ТАСС. Для этого мне требуется заняться изучением немецкого языка, приобрести необходимый опыт корреспондентской работы и знания о Германии.

В иностранном отделе собралось свыше десятка молодых ребят, которые пришли из различных институтов и готовились к загранработе. Нам читали здесь лекции по вопросам внешней политики, истории, дипломатии, журналистики; каждый день мы упорно занимались иностранными языками.

В связи с тем что мне предстояло ехать в фашистскую Германию, я чувствовал к себе некоторое сочувственное отношение моих коллег. О положении в этой стране все мы судили в основном по американским и английским источникам информации. В Берлине уже длительное время не было советских корреспондентов. Сообщения английских и американских информационных агентств о Германии, поступавшие в Советский Союз, были тенденциозными, трудности внутриполитического положения в Германии сильно преувеличивались. Англосаксы распространяли такие сведения не без умысла. Они рассчитывали на то, что все плохое о Германии подхватит наша печать, а это будет содействовать обострению отношений между СССР и Германией. Судя по западной информации, в Германий свирепствовал голод, бунтовал народ, в городах процветал бандитизм и т. д. Когда я читал все эти сообщения, то не без основания думал о том, в каких тяжелых условиях мне придется работать в Берлине. Это заставило нас с женой заранее принять решение не брать с собой четырехлетнюю дочь. В душе я завидовал корреспондентам, готовившимся к поездке в Англию, Францию, Америку, в страны, с которыми у нас были нормальные отношения, хотя сама по себе Германия, какой она рисовалась мне по «Зимней сказке» Гейне, всегда привлекала меня.

В апреле 1939 года, воспользовавшись предоставленным двухнедельным отпуском, посетил родные калужские места, где прошло мое детство. Как и 12 лет назад, когда работал избачом, я снова сидел в деревенской школе, выстроенной в 1926 году комсомольцами, среди бородатых стариков и моих бывших пионеров, ставших теперь взрослыми людьми, и рассказывал им о Москве, о международных делах. А они сообщали все деревенские новости и явно не скрывали своего удивления и разочарования тем, что мне предстояло ехать в гитлеровскую Германию, где, по их убеждениям, страной правят звери в облике людском.

Несколько дней наслаждался природой родных мест, где мне был знаком каждый лесок и каждый кустик. Но работа звала обратно. Тепло распрощавшись с земляками, подкрепленный дыханием родной земли, вернулся в Москву.

Началась подготовка к отъезду. В Отделе печати Наркоминдела мне была устроена встреча с московским корреспондентом Германского информационного бюро (ДНБ) Шюле. Это был первый контакт с представителем немецкой прессы. Казалось странным мне, советскому гражданину, коммунисту, пожимать руку фашистскому журналисту и даже называть его коллегой.

Затем было решено нанести протокольный визит пресс-атташе германского посольства в Москве, куда мы направились вместе с заведующим иностранным отделом ТАСС.

С предвзятым чувством враждебности я входил в здание германского посольства. Вывешенные в посольской приемной на стенах портреты правителей нацистской Германии, размалеванная под огромным бронзовым орлом свастика вызывали у меня желание повернуть обратно. Молодой чиновник, по-военному подтянутый, предложил нам следовать за ним. Мы шли полутемными подвалами, воскрешавшими в моей памяти рассказы о катакомбах. Кабинет пресс-атташе выглядел мрачным. Дневной свет скудно проникал через темно-синие гардины, наполовину закрывавшие маленькие окна, выходившие в небольшой садик. Сама беседа с пресс-атташе была короткой и ничего не значащей: расспросы о моей предыдущей работе, о степени знания немецкого языка и пожелание мне успехов в журналистской деятельности.

До отъезда оставалось несколько дней. Мы с женой расспрашивали людей, бывавших когда-либо в Германии, о вкусах немцев, об их модах и обычаях и в соответствии с их советами делали последние закупки. Перед первомайским праздником нам были выданы заграничные паспорта.

В памяти сохранился солнечный день 3 мая 1939 г. Мы из Замоскворечья ехали к Белорусскому вокзалу. Улица Горького была, как всегда, оживленной: сновали люди, неумолкаемо сигналили автомобили, на перекрестках звенели трамваи. То здесь, то там шли горячие реконструктивные работы, сносились и передвигались дома, закладывались основы для прокладки широкой магистрали. На площадях еще оставались первомайские праздничные украшения.

У вагона собрались мои родные и знакомые, друзья по курсам, по ИФЛИ, ответственный руководитель ТАСС, работники иностранного отдела. Веселые разговоры вперемежку с деловыми советами заполняли время ожидания отхода поезда.

Мы не успели еще расположиться в маленьком купе, как уже были за пределами столицы. За окнами зеленели наши русские веселые поля и леса, мелькали заросшие ивняком речушки, а около них на пригорках, как ласточкины гнезда, лепились крестьянские избы. На лугах паслись стада коров, овец, свиней. При виде пастухов-мальчишек с кнутом в руках я вспоминал свою деревню, детские годы...

Проводник поезда объявил о приближении к Негорелое— пограничной станции 1939 года. За ней — территория панской Польши. Нам предложили взять вещи и направиться в таможню.

В таможне чисто и светло. Советские пограничники веселы и разговорчивы. Занимаем очередь для проверки багажа. Посмотрев документы, служащий таможни без особого любопытства смотрит в открытый мною чемодан. Машинально дотрагивается до одного свертка, и движение его руки механически застывает. Развертываем «таинственный сверток». К нашему взаимному смущению, в нем оказались два больших сдобных пирога, которые приготовили для нас дома «на дорогу».