Когда он вернулся из армии, я уже жила в своей московской общаге и планомерно вычёркивала себя из всех сфер жизни, кроме учёбы. Для него моё решение показалось странным. Он думал, что я собираюсь поступать в наш институт. Я и собиралась. Но резко передумала после определенного происшествия… Слава же об этом не знал ничего. Папа рассказал ему, где меня найти.

Слава приехал чуть ли не наследующий день после дембеля, чтобы потребовать объяснений. «Что случилось? Что ты здесь делаешь? Вероника, что это значит?» — вот перечень самых популярных вопросов того дня. Он спрашивал, он волновался, он требовал. Он приехал в Москву только ради того, чтобы понять, что со мной случилось, ведь никто кроме меня этого знать не мог. Но я вместо объяснений просто плакала. Мне было ещё слишком плохо. За три месяца я не успела отойти от произошедшего, а увидев Славу… Я просто съехала с катушек.

Он напомнил мне обо всём. О той жизни, от которой я хотела отгородиться переездом и серыми свитерами. Он кричал, он пытался понять и помочь. А я истерила так, будто он был причиной всех моих бед. Конечно, я ничего толком не рассказала, просто рыдала навзрыд, бормоча нечленораздельные предложения. Слава был обескуражен этим, взволнован, огорчен. Он хотел меня успокоить, правда хотел, я знаю… Но от чрезмерного волнения он пошёл по неверному пути.

Он сказал мне то, что ранило меня так сильно, как вошедший по самую гарду в грудь меч. Слава произнёс слова, которые я не должна была слышать в тогдашнем моём состоянии. Которые я не должна была слышать никогда в жизни.

Он сказал, что любит меня. Что я для него больше, чем просто подруга.

Это злит меня до покалывания в пальцах и по сей день. «Больше, чем друг» — какая пошлая, вульгарная фраза. От неё несёт чем-то скотским. Что может быть больше дружбы? Похоть и вожделение? Спасибо, нет. Не от него. И не в тот момент.

Я не была способна ни на что иное, кроме как прогнать его. Наорать, крикнуть, что ненавижу и приказать не приближаться ко мне больше никогда. И он исполнил все мои пожелания с пёсьей преданностью. Он больше не попадался мне на глаза. Вот так случился вечер без любви, однако, утра без обиды не получилось.

Уже потом, несколько лет спустя, я узнала от папы, что он поступил на философский факультет. Что вылетел оттуда со второго курса. Что тётя Лиза помогла ему устроится на работу. Подумать только, Слава почти три года проработал статистом в театре. Когда напишу свою следующую книгу, я назову её «Статист», в честь этого события.

Там, в театре, он и познакомился с «Викочкой».

Папа говорил, что тётя Лиза была в восторге: сын оправдал ожидания — нашел себе пассию с именем на «В». Не знаю, почему именно, но она очень любит эту букву. На неё начинается имя её первого мужа и полное имя Славы — Вячеслав — тоже. Викочка была прекрасна не только «правильным именем», но ещё и тем, что происходила из «хорошей» семьи. Её папа, как это модно сейчас говорить, — частный предприниматель: владеет магазином с какими-то инструментами. А мама воспитывает «двух прелестных сынишек». Ну, а сама Виктория, как не сложно догадаться — актриса. То есть, почти актриса — студентка актёрского училища.

Я ни разу не видела её. Я проигнорировала это издевательское приглашение на их свадьбу. Я совсем не знаю эту девушку, но с самого первого момента, когда я только услышала её имя, я привыкла относиться к ней с враждебным пренебрежением. «Она недостойна Славы» — таков был мой единственный вердикт. Миновала свадьба, миновала эпоха осведомленности…

Дальнейшая жизнь Славы для меня — тёмная пропасть неведения. Где они жили? Кем он работал? Куда они ездили отдыхать? Какая у них была машина? Кто приходил к ним в гости по пятницам? Теперь это уже неважно. Я знаю главное — Слава снова один, снова здесь. Услышав, что он развёлся, я ощутила укол радости — болезненной, желчной и триумфальной. «Так я и знала. Этим должно было кончиться» — была моя первая мысль, которую я попыталась изгнать.

Она не подходила Славе. Не знала его так, как знала я. Никто не знал его так хорошо, как я. Но теперь это в прошлом, как не горько осознавать. Теперь я не знаю Славу абсолютно.

Да что я вообще теперь знаю?..

— Ник, я не могу понять: ты рада или нет? — Серёжа выглядел озадаченным.

— Да, конечно, — машинально произнесла я, не меняя непроницаемого выражения лица. Я всегда выглядела так, когда думала о тех, кто мне дорог. По моему виду невозможно было догадаться, что в душе моей бушует нечто вроде урагана.

— Может, и не следовало этого делать… — протянул папа, озабоченно глядя на меня. Он знал, что с его ненормальной дочерью ни в чём нельзя быть уверенной.

— Нет-нет, всё хорошо, — так же бесцветно произнесла я.

Моё оцепенение отступило, когда раздался звонок в дверь. Ему на смену пришла жгучая радость, волнение, стыд, сумасшествие — всё смешалось в кучу в моей душе, когда я представила, что за порогом стоит Слава.

— Я открою, — брат уже поднялся, но я остановила его.

— Я сама.

Я должна встретить его одна. Разглядеть во всех деталях. Запомнить и впитать. И успокоить своё трепыхающееся в экстатическом нетерпении сердце. Я была так спокойна и пассивна последние пять лет. Живой мертвец, не иначе. Теперь же, когда мой Слава был на расстоянии нескольких метров, я снова ожила. На негнущихся ногах я подошла к двери. Онемевшими пальцами коснулась щеколды, ручки. Остекленевшими глазами уставилась на представшего передо мной мужчину.

Высокий мужчина с пшеничными волосами и приятными чертами смотрел на меня так, будто я собиралась сигануть вниз с моста. Он смотрел на меня, молчал, не шевелился. Казалось, ещё чуть-чуть и он просто раскроет рот в немом удивлении.

Это был не мой Слава — брат и рыцарь в детских играх. Не мой Слава — друг и товарищ во времена юности. Не мой Слава — дрожащим голосом, исступленно признававшийся мне в любви. Но Вячеслав — неизвестный мне мужчина, чьей матерью всё ещё была тётя Лиза.

— Привет… — с трудом произнесла я единственное слово, пришедшее на ум.

— Здравствуй… — отозвался он глухим голосом, которого я не знала.

Он сделал несмелый шаг, давшийся ему, могу поспорить с трудом. Я закрыла дверь и вот — мы оказались вдвоём в замкнутом пространстве, совсем рядом. Все миллиарды слов, что мне хотелось сказать, застыли на предательски дрожавших губах. Я была не в состоянии говорить, впору было скорее расплакаться. Мне не хотелось в первую нашу встречу (и, возможно, единственную) показаться ему какой-то глупой трусихой и плаксой. Он, конечно, всё обо мне знал, что такова я и есть на самом деле. Но мне хотелось, чтобы он думал, будто я действительно могла измениться.

Он всё молчал и смотрел куда-то мимо меня. Он не был готов к этой встрече, как и я. Но жаждал ли он её так же? Мне хотелось верить, что да. Хотелось думать, что он вспоминал обо мне с иным чувством, кроме сожаления.

— Проходи… — выдохнула я, жестом приглашая его в комнату, в спасительную компанию папы и брата.

Как только он вошёл, наэлектризованность спала. Все улыбались, и я тщилась не отставать от них, растягивая губы в гримасе неправдоподобной радости. Нет, я была рада, правда. Где-то в глубине души. Просто нашу встречу я представляла себе не так. В своих мечтах я была смелее, а Слава оставался девятнадцатилетним парнем, каким я его запомнила.

— Слава! — папа обнял его, словно сына, с чувством непреходящего родства и непринужденности. Мне бы так.

Вслед за ним Серёжа пожал ему руку, так же обворожительно улыбаясь. Как я завидовала этой простоте, которую и сам Слава воспринял с благодарностью.

— Ой, что же это… — папа развёл руками, не успели мы сесть за стол. — Гостя позвали, чай заварили, а про торт и не догадались!

— Я схожу, пап, — вызвался Серёжа.

В этот момент мне хотелось закричать: «Нет, лучше я! Можно я?! О, пожалуйста, куда угодно, только позвольте мне уйти!». Но я смолчала. К тому же папа возразил: