Невидимый Тереха сел на пень и тоже улыбнулся, очень ему все понравилось и самому с медвежатами захотелось побарахтаться.

- Тебе нельзя… Медведица .задерет,- сказал Мишка-медвежонок.

Вот пестун пригнул башку, набычился, да ну вокруг крутить, бежит, фырчит, потом к медвежатам-шасть! Схватил в беремя одного, на закукры взбросил и пошел, косолапый, как мужик с мешком. А другие медвежата скоком-скоком да к нему: «рря… рря!..», а сами лапы к сердцу прижимают, кланяются. А морденки сделались умильные, а глаза - масляные: «рря… рря!…», возьми, мол, старший братец, на закукорье и нас.

Только четвертый медвежонок все к матке льнет, к медведице, вишь ты, ему моточка пососать охота, а та брыкается, знать, молоко пропадать стало. Но медвежонок так и наседает, как оса на мед, торнет нюхалку в сосок, лапками перебирает, чтоб сладкое молоко открылось, а сам урчит от удовольствия, глазенки щурит.

Медведица отпихнула его мордой, заворчала, а он лапки вверх, заюлил-заюлил, опять к соску. Медведица вскочила, отошла. Медвежонок уж у ней, пал на спину, лапки вверх, заюлил-заюлил, опять к соску.

Тереха смотрит, улыбается.

А пестун музыку завел. На валежине сбоку древесина расщепилась.

Он подсунет в расщеп лап›, отведет лучину да пустит. Лучина - дыр-дыр-дыр!.. Дрожит-дрыгочет, а он ухом уставится, слушает. Потом опять. И медвежата затаились, стоят на задних лапах, повизгивают, головами то направо, то налево приклоняются. Им любо, интересно. Как же. Музыка.. Дыр-дыр-дыр… дрожит-дрыгочет. А тут борьбу затеяли, пестуна свалили, стали малу кучу над ним делать, мять, тискать, масло жать. В шутку, в шутку, да таких ему затрещин надавали, аж из шубы пыль пошла. Пестун и сам не рад, взвыл, взмолился: «рря!»-да кой как вылез, всех под себя подмял.

- Мишка, айда на вырочку!- не стерпел Тереха, засунул грамоту в карман, стали с Мишкой видимы.

- Не сдавай, братцы, не сдавай!-да к ним.

Все медвежье семейство: ребята, пестун и медведица вмиг вскочили, от нежданных гостей попятились, шерсть на хребтах, с перепугу, как живая поднялась, вот-вот в тайгу тяга л я дадут.

- Чего вы, дурни?!. Я ведь не охотник… Я -Тереха. А это мой товарищ, Мишка-косолапый… Мы с ним от злых цыган убежали… От конокрадов…

- Как от конокрадов?.. Мы не конокрады.

Тереха так и обмер. Старый цыган Черномаз на земле сидит, а рядом с ним Ромка с гитарой. А на пенышке цыганка Ночка. И никого, кроме них, на поляне не осталось.

- Это колдовство называется…- сказал Тереха изумленно,- были медведи, стали цыгане… Ну, народ…

- Да, дело тут не чисто,- сказал и Мишка,- уди-и-ви-и-тельно…

- Где вы, паршивцы этакие, шляетесь?-строго спросил их Черномаз.

- Чего такое? Я те ахну?- задирчиво шагнул вперед Тереха и пощупал в кармане медвежачью грамоту.

- Ромка! - крикнул цыган. - Дай-ка мне кнут… Я их!..

Видит Тереха, дело всерьез пошло, но не унывает. Заломил набекрень шляпу, да к цыгану:

- А это видел? Нако нюхни, нюхни!!-и ткнул ему в закорючистый носище грамоту - приказ от самого Михаила Иваныча Топтыгина.

Цыган выхватил грамоту, повернул перед глазами и швырнул:

- Такой берестой я костры разжигаю.. Эй, Ромка!… Кнут! Я их, архаровцев…

Тереха перетрусил. А медвежонок шепчет:

- Щелкни его волшебным перышком… Сразу будет карачун.

Тереха прибодрился: достал заветное перышко и бросил его цыгану на штаны.

- Сгинь, окаянный, сгинь!!.

Но цыган только ухмыльнулся:

- Такими перышками я перины набиваю… Я, брат, сам колдун.

Цыганка засмеялась, в бубен вдарила, Ромка по струнам рукой провел.

У Терехи руки и ноги отнялись.

А цыганка вроде крали стала: колоду карт проклятых так и этак перекладывает. Развязала шаль свою огурчатую, вынула трубку колдовскую, подразнилась:

- Тереха!- Эвот она…

Взвыл Тереха на весь свет:

- Дедушко-медведушко! Цыганка трубку у тебя уперла… К нам!.. На помощь!!.

Хруст, треск, кто-то прет напролом трущобой, трещит сушняк.

- А-а… Эвот они!- вышел сам набольший сивый медведище. Да как рявкнет:

- Сказывай!.. Кто смел изобидеть?!.

А цыганка всхохотала, да что есть силы хвать Тереху трубкой в лоб.

- Ой…- вздрыгал Тереха и проснулся.

Где лег, там и встал… Ну, диво…

А возле носа оса вьется, того гляди в глаз ткнет.

Где лег, там и очухался. Лежит на сене, в угревном месте, у зеленого кустышка. А на кустышке сорока сидит, стрекочет, над парнишкой похохотывает.- Ага. Знаю… В сороку обернулась, «черт»…- Схватил сапожишко свой дырявый, шварк. Вспорхнула, обругалась сорока:

- Ха-ха-ха… Дурак-дурак… Ха-ха-ха..,

Сидит Тереха, приуныл, пригорюнился Скверно стало, досадно. Да и лоб от трубки вот как больно, болона на лбу. Трет лоб, озирается: солнце село, над полями заря легла, золотая такая, переливчатая.

Посмотрел в праву сторону - мать-отец по холодку сено косят. Посмотрел в леву сторону - вдали темный лес стоит.

А в том лесу непроходимом звери рыщут, по озерине волны хлещут, по волнам белые лебеди плывут.

Поднялся Тереха, похлопал глазами и пошел к отцу-матери сено шевелить.