Набольший выскреб когтем копдовскую трубку и зарыл под корневище:

- Лежи, трубка, лежи… Цыгану не давайся.

Ну, пойдемте-ка, ребята, в осинник: выдам вам ярлык, - сказал он Терехе с медвежонком.

В тайге еще светло, но солнце уж село, близился таежный вечер. Осины шелестели, хоть ветра не было, а листы шептались, уж такое это дерево.

Медведь выбрал ядреную лесину, всплыл на дыбы и царапнул осиновую кору.

- Вот так когтищи у тебя!- удивился Тереха.- Аж сок из осины брызнул.

- Как-то я,- сказал медведь и опустился на четвереньки,- вот так же в тайге положил когтями на дереве мету… А через недельку гляжу: выше моей меты охотник рогатиной зарубку сделал. Как, мужик выше меня захотел быть?.. Врешь, дядя! Привскочил я, царап. Перевысил охотничью зарубку, а сам схоронился в чаще, жду. Вот пришел тот самый охотник, посмотрел на мою мету, сказал: «Ишь ты, медвежья душа… А все-таки я над тобой верх возьму»,- да и полез с рогатиной на дерево - зарубку класть. Вскипело тут мое сердце, сдернул его за ноги: «Я здесь тайгой владею! Не смей мою смету превышать».

Медведь посмотрел добрыми глазами на Тереху, отошел прочь, покачался маленько, крикнул:

- Пустите-ка!- и, разбежавшись, ударил плечом по осине. Осина хрустнула и упала.

- Эй, зайцы! Ну-ка, товарищи, сдерите мою грамоту.

В одну секунду набежали зайцы, живо содрали осиновую бересту с медвежьей метой.

- Вот моя разрешительная грамота,-подал медведь Терехе.- С ней всю медвежачью жизнь усмотрите, а вас никто и не заметит. Гуляйте невидимкой по тайге. Ну, прощайте, мальцы! Впрочем, погодите-ка, я вас медом у гощу.

Медведь поджал уши и ходко пошел по тропинке к речке.

- Вот тут у меня своя пасека.

У речки в долине еще солнышко не закатилось, светло, хорошо, цветами да медом пахнет, от речки прохладой веет. Видит Тереха-все ульи, ульи стоят, да простые колодины.

- Это наши медвежишки мне в подарок натаскали, с мужичьих пасек,- пояснил медведь.

Он подошел к одной колоде, вышиб дно, запустил в колоду когти и добыл кусище сотового меду.

- Нате-ка,- подал он Терехе с медвежонком и стал облизывать сладкую свою лапу.

- Ах, что же я… Эй, лисицы!- крикнул медведь,- подайте-ка мальцу посуду, я забыл, что он человечьей породы.

- Вмиг принесли лисицы Терехе посуду: вместо тарелки- начисто обглоданную лосиную кость-лопатку, вместо ложки - оленье ребро с загогулинкой.

- Я так, по вашему буду, прямо ртом,- отказался Тереха и стал руками поддевать пахучие куски.

Поддевает да приговаривает:

- Что в рот, то спасибо!

- Ну, в час добрый, братцы,- сказал премудрый лесной хозяин,- мне спать пора…

Медвежонок подкатился к нему под ноги и перекувырнулся через голову в знак разлуки, а Тереха снял шляпу да поклон отвесил:

- Прощай, честной медведь-батюшка… Спасибо на угощенье, на грамоте, на добром сказе.

И пошли они с медвежонком своею дорогою, малой зверовой тропинкой медвежачью жизнь пытать.

Солнце опустилось за непролазный лес. Быстро в тайге темнеть стало.

- Садись-ка на меня, дружок,- сказал косолапый медвежонок Мишка.

Помчались они шибче ветра. До темна верст сотню отмахали и встали на ночовку при небольшой тихой озерине. Тереха о кремень искру вышиб, костер разжег.

На озерине, у того берега, сидели в камышах какие-то птицы белые, может, лебеди, а по песчаному приплеску ночные кулики на высоких лапках поскакивали, свиристельными голосами посвистывали. Тереха стал картошку печь, медвежонок целое беремя кедровых шишек приволок, сидит возле огня, лущит. Костер весело горит, потрескивает.

От яркого полымя тьма кругом сгустилась, только у костра светло, а погляди вдаль-хоть глаз выткни -тьма.

Но вот, маленько погодя, ясный месяц свою лысую голову из-за лесу высунул, выше да выше подниматься стал. Тьма под коренья, в берлоги, в трущобы схоронилась, заголубело все голубоватым светом, спустилась над тайгой голубая месячная ночь.

Вдруг нежный голос заунывно прозвучал вдали и замер.

- Это что такое?

Слушают-послушают,-вновь голос раздался поближе.

- Женщина песни поет,- сказал Тереха.

- Нет, плачет…- сказал Мишка и насторожил уши по голосу.

А голос тихо так, нежно напевает, поворкует-поворкует, остановится, подождет-подождет, застонет… да опять за песню…

- Поползем, надо все выведать…- сказал медвежонок.

- Поползем,- согласился Тереха,- любопытно.

Чем ближе подползают, тем грустней, тем явственней слышится песня, вот уж можно и слова разобрать.

- Тише, я вижу ее…-прошептал медвежонок,-стой!

Они остановились, приникли к земле, чуть дышат.

«Тереха-а-а!.. Мишка-а-а!..»- раздалося над Терехой.

Воззрился Тереха вверх, видит: на большом суку раскидистом женщина сидит, прислонилась щекой к дереву, задумалась. Луч месяца на нее упал, красную одежду голубым светом облил, заиграл-засеребрил старинные на груди монеты.

- Батюшки…- прошептал Тереха и толкнул Мишку в бок,- да ведь это наша цыганка Ночка.

А она печально так:

Встряхнула свои косы, разбила в шелковую волну вороную, заплакала.

Тереха тихонько пофыркает носом: жалко стало.

А она будто учуяла: улыбнулась вдруг, запела нежно:

- Ага, узнала!!- закричал на весь лес Тереха и вскочил.- Здравствуй, Ночка! Я не боюсь тебя… Мы с Мишкой…- и не успел докончить, глядь - все трое у костра сидят.

По озерине голубые волны хлещут, по волнам белые лебеди плывут.

А месяц в самую высь забрался, смотрит вниз, брови хмурит,-внизу непорядок: вся тайга крепким сном спит, только эти трое у костра колобродят.

Эй вы, трое, ложитесь спать! Сейчас месяц ясный за тучку схоронится, сейчас все лесное медвежачье царство окутает густая тьма.

- Тереха, вставай… - слышит он тятькин голос.

- Не трог, пущай поспит, - словно бы мамынька сказала.

- Нет, будет… Эн уж солнышко-то где, вставай! Тереха открыл глаза - медвежонок над ним сидит, мордой в грудь Терехе тычет: - Вставай!

- А я сон видел. Очень любопытный сон,- сказал Тереха.- Будто цыганка в лесу на ветвях качалась…

- Не сон, а вправду… Эвон она лебедей полевым горохом кормит,- сказал медвежонок.

Тереха взглянул на озерину, а там красным цветом маковым цветет цыганка в кумачах. Лебеди длинные свои шеи к ней тянут, гороху сладкого выпрашивают.

- Здравствуй, Терешенька, дружочек.. Иди ко мне!- крикнула с того берега цыганка.

- А как я пойду?.. Глыбко.

- Иди по мосточку калиновому,-махнула красным рукавом цыганка,- вмиг мост через воду вырос.

Побежал Тереха по мосточку, за ним медвежонок култыхает, язык красный выставил, тяжелехонько вздышит - жара стоит.

- Господи, до чего я рада-радешенька,- встретила их цыганка веселым голосом, а черноглазое лицо заулыбалось, а лукавые губы зашептали:-Ну, спасибо, милые дружки, что украли у того старого пса, цыгана-Черломаза, трубку. Ведь он меня на привязи держал, меня, вольную цыганку, в свой полон полонил. А я цыганка вольная, лесная, полевая, разудалая… Я песни пою, я судьбу угадываю, я с красным солнцем перемигиваюсь, с ясным месяцем перешептываюсь, падучие звезды золотые рукавом ловлю.