Изменить стиль страницы

Послевоенный первый год

Спешит солдат
             домой
                   с войны,
Встречай служивого, Петровна!
Но нет
       ни дома,
               ни жены, —
Одни обугленные бревна.
Окошка нет,
          чтоб постучать,
И крыши нет
            как не бывало,
И не с кем
          разговор начать,
Чтоб хоть узнать,
            что с жинкой стало.
Ведро
      помятое
               в углу…
Не знал,
       что так он к ней вернется,
Что не на фронте,
                а в тылу
Снаряд
         смертельный разорвется.
И вдруг
         откуда-то
                  стремглав,
Измученная и худая,
Его,
      хозяина, узнав,
Собака
       выскочила,
                лая.
Она неистово визжит,
Глядит в глаза
            с тоской щемящей,
И руки лижет,
             и дрожит,
И к обгоревшим стенам
                     тащит
Какой-то байковый халат.
Корзинка
Или ящик, что ли…
И замечает вдруг солдат
Трех
      мокрых,
            крохотных щенят,
Рожденных час назад, не боле.
И мать,
         что прежде никого
К щенкам не подпускала близко,
Упорно тянет к ним его
С доверчивым и тихим визгом.
И рада так ему она
И так вокруг него хлопочет,
Как будто успокоить хочет:
А может быть,
               жива жена!..
Солдат махорку достает,
Как бы почувствовав подмогу.
Послевоенный трудный год.
Жизнь начиналась понемногу.
1945

«Товарищ, вспомни, как с тобой…»

Товарищ,
         вспомни,
                как с тобой
В Ростов вернулись мы.
Пожар на улице Сенной
Среди тревожной тьмы,
Наш искалеченный вокзал,
Метель кружит золу,
Проломы стен,
            сплетенья шпал
И трупы на углу,
Мы спали,
Подстелив шинель,
И был короток сон,
И билась яростно метель
В щербатый дикт окон.
Топтали дети
            к Дону
                  путь,
Чтоб в проруби
               потом
Водицы
         мутной
               зачерпнуть
Простреленным ведром.
Пайковый мы делили хлеб,
Пустой варили суп,
И дом был
         холоден и слеп,
И пар струился с губ.
В углу
Последних дров запас.
Коптилки едкий дым…
Но был я
         в эти дни
                  как раз
Счастливым,
Молодым.
1947–1973

«Спросил я в Севастополе…»

Спросил я в Севастополе
Старушку:
— За что вы любите
Сожженный этот город,
Где зданий,
          в пепел
                рухнувших,
Осколки,
Где каждый камень
В шрамах и рубцах?
Ответила она
Неторопливо:
— Скажи,
Какая мать
Разлюбит сына
За то,
      что он домой
                  из пекла боя
Вернулся
          с искалеченным лицом?
1946

«Поднимается парень…»

Поднимается парень
По шатким лесам.
Он шагает к заре,
Он идет к небесам…
Где, от извести сед,
Поднимается он,
Там стеклянный рассвет
Вставлен в рамы окон.
Там узорной резьбой
Оживает гранит.
У него под рукой
Даже камень немой
Говорит!..
Кто он? Зодчий?
Не то.
Может, каменщик?
Нет!
Для меня этот парень —
Поэт.
Севастополь не строят:
Вернее всего —
Как гранитную песню
Слагают его!
1946

Артек

Артек, Артек, кремнистый мыс,
Вечерний звон цикад,
Над морем острый кипарис,
Пронзающий закат.
Куда ни глянь, сады вокруг,
Шумит прибой, пыля.
Как сабли, вспыхивают вдруг
Под ветром тополя.
Зеленой пеной повитель
Стекает с крыш домов.
Здесь видишь северную ель
У южных берегов.
Здесь одинокая сосна
Завьюженных степей
С прекрасной пальмою дружна,
С той, что лишь снилась ей.
Сюда сошлись со всех краев
Деревья, чтобы цвесть…
Вот так из разных городов
Собрались дети здесь.
А по ночам, когда ветра
Уходят за хребты,
Свет пионерского костра
На склонах видишь ты.
Ведет вожатая рассказ,
Горит костер в лесу.
Как красный галстук, в поздний час
Он вьется на мысу…
А сколько нам пришлось пройти
Походов и боев,
А сколько нам пришлось в пути
Солдатских сжечь костров,
А сколько пепла позади
Развеяли ветра,
Чтоб вновь собралась детвора
У этого костра…
1946