Вопросов оказалось много. Кузьма Никитич обстоятельно отвечал, разъясняя все детали своего проекта.

Перешли к прениям.

— Не зря мы надеялись на нашего Кузьму Никитича, — сказал выступивший первым Сычев, — тут Егор Иванович хорошо сказал, что золотая у него голова. Я хочу сказать, что и душа у него золотая. Правильная, честная душа. Он не побоялся на этот рискованный способ пойти. Потому что одна у него забота — военный заказ выполнить. Дело ясное. Принять надо его предложение. А мальчика надо поискать подходящего.

Поднялась комсорг Ольга Черненко.

— Завтра утром же соберем молодежь. У нас есть отличные ребята-физкультурники и, конечно…

— Зачем собирать? — перебил ее громкий голос из задних рядов.

Все оглянулись.

В проход между рядами стульев вышел Федя Данилов. Он быстро подошел к сидевшему впереди Перову и, смело глядя ему прямо в глаза, громко сказал:

— Андрей Николаевич, разрешите мне. Я сумею.

Снова раздались аплодисменты. Перов встал и крепко обнял покрасневшего Федю.

— А если мальчик сорвется и упадет? — с тревогой спросила одна из женщин.

— Я не упаду, — уверенно ответил Федя, поворачиваясь на голос.

Протокол партийного собрания Луговой послал начальнику управления. Самоходов внимательно прочитал протокол и докладную директора завода и направил их Кравцову.

— Обождите минутку, Казимир Викентьевич, — сказал Кравцов, когда ему подали бумаги. Струйский остановился и с неудовольствием посмотрел на начальника отдела: он не любил, когда его перебивали.

Кравцов читал довольно долго, и по лицу его было видно, что чтение это ему было мало приятно. Насупившись, он просмотрел еще раз места, подчеркнутые при первом чтении, и протянул бумаги Струйскому.

— Полюбуйтесь, Казимир Викентьевич, — сказал он, иронически улыбаясь, — не требуется особой проницательности, чтобы прийти к выводу: комиссия управления, сиречь мы с вами, неумные люди, рутинеры, если не хуже, не к ночи будь сказано. И как вам нравится резолюция начальника?

На протоколе наискось размашистым почерком Самоходова было написано: «Срочно разобраться. Доложить мнение техотдела».

Струйский пожал плечами и углубился в чтение.

— Для меня во всем этом нет ничего неожиданного, тем более удивительного, — сказал он, наконец, с какой-то не то усталой, не то брезгливой гримасой. — Протокол, точнее собрание, инспирировано чрезмерно энергичным товарищем Перовым.

— Не без участия Лугового, — вставил Кравцов.

— Безусловно. Это одного поля ягода, или, выражаясь применительно к их профессии, два сапога пара. Так вот. Я говорю, Сергей Сергеевич, все это весьма понятно и объяснимо. Если бы уважаемые товарищи Перов и Луговой должны были поставить свои подписи на этих листах, — Струйский указал на чертежи, — и, следовательно, принять на себя ответственность, я имею в виду ответственность не моральную, а юридическую, со всеми вытекающими отсюда последствиями, то убежден — собрания, а следовательно, и этого протокола не было бы. Мне их позиция ясна, — Струйский поднял протокол и помахал им в воздухе, как бы демонстрируя его перед многочисленной аудиторией, — совершенно ясна. Рассчитывают припугнуть нас протоколом. Решение комиссии будет принято удобное им, и… все прекрасно в этом лучшем из миров. Удастся их проект, хотя сие мало вероятно, они герои, заметьте, Сергей Сергеевич, они — не мы, их идея. Не удастся, что более вероятно, полетит к черту вся их самодеятельная конструкция да еще пришибет кого-нибудь — тут уж, наоборот, виноваты окажемся мы: они-то ведь не специалисты, что с них взять. Нас же спросят: где были? Чего смотрели? Я достаточно ясно излагаю, Сергей Сергеевич?

— Вполне, — подтвердил Кравцов, — и следовательно?

— Следовательно, доложить начальнику управления, что наш проект, — Струйский снова указал на чертежи, — разработанный в полном соответствии с инструкциями по ведению аварийно-восстановительных работ, комиссия считает единственно приемлемым. В том же случае, если работы будут вестись по их… — Струйский пошевелил пальцами, подыскивая слово, — по их варианту, технический отдел снимает с себя всякую ответственность за могущие быть последствия. И разъяснить начальнику управления, что последствия могут быть весьма нежелательными. Разрешите, я все это изложу в форме докладной от вашего имени?

Кравцов утвердительно кивнул. Струйский собрал чертежи и вышел.

Оставшись один, Кравцов еще раз перечел протокол, докладную Перова и задумался.

Доводы Струйского были убедительны. Способ, предлагаемый механиком завода Степняком, рискован. Конечно, в доводах Струйского было много желчи, видимо, самолюбие его уязвлено тем, что с его мнением, мнением опытного инженера-строителя, не посчитались. Но время военное, завод выполняет оборонный заказ, и экспериментировать в подобных обстоятельствах явно неуместно.

— Да, явно неуместно, — вслух повторил Кравцов и поднялся из-за стола.

Для него вопрос был решен.

Глава девятая

Последний стержень был уложен. Федя встал на него и осторожно выглянул из трубы. Края трубы находились на уровне его плеч, но ему показалось, что раскрывшаяся перед ним глубина тянет его и вот-вот он сорвется вниз с этой огромной высоты. Вспомнив наставления Кузьмы Никитича, он крепче взялся руками за края трубы и закрыл глаза.

Но как легко здесь дышалось после душного, пропитанного копотью воздуха внутри трубы! Федя даже не замечал резких порывов холодного ветра, обжигавшего лицо.

Два часа продолжался его подъем. Он даже не представлял себе, что будет так трудно перебираться с одного стержня на другой внутри трубы.

Движения были скованы жестким брезентовым костюмом, надеть который было необходимо, чтобы не исцарапать тело в шершавой, изъеденной дымовыми газами трубе. При каждом прикосновении со стенок трубы срывались тучи ядовитой копоти, заполнявшей глаза, нос, рот, заставляя надрывно и утомительно кашлять.

Когда до верха оставалось еще пять или шесть ступенек, Федя почувствовал, что силы оставили его. Он сел на стержень и замер, прислонившись спиной к трубе. Снизу глухо доносился голос Кузьмы Никитича, звавшего его, но у Феди не было сил даже отвечать.

Только когда обеспокоенный Кузьма Никитич крикнул ему: «Слезай!» — он ответил:

— Доберусь, — и спустил конец веревки за следующим стержнем.

И вот ответственное поручение выполнено. Он добрался до верха трубы.

Стоя наверху с закрытыми глазами, Федя ощущал, что всего его захватило какое-то новое, никогда еще не изведанное чувство.

Тут были и радость, что мучительно трудный подъем закончен и закончен успешно, и гордость, что он оправдал надежды всего коллектива, и благодарность всем этим таким дорогим для него людям.

И ему вспомнились слова Ольги на том памятном для него собрании: «Мы ручаемся за него!»

А как бы могла повернуться его судьба, если бы за него не поручились, если бы не поддержали его тогда, если бы не позаботилась о нем Таня Парамонова?

Резкий порыв ветра чуть не сорвал с Феди шапку. Он снова выглянул из трубы, увидел стоящих внизу людей, узнал среди них Андрея Николаевича, Лугового и Ольгу, замахал им рукой и крикнул:

— Готово!

Федя достал из кармана клубок тонкой бечевки и, крепко зажав в руке конец, бросил клубок вниз.

— Тяни, — послышалось снизу.

Подбирая бечевку, Федя вытянул конец прочной пеньковой веревки. Теперь предстояло выполнить вторую часть задания: поднять хомут с блоком и укрепить его на верхушке трубы.

Помня указания Кузьмы Никитича, Федя тянул медленно, не напрягаясь и сберегая силы. Через несколько минут массивный хомут — толстое стальное кольцо с укрепленным сбоку блоком — был поднят.

Проработав около часу, Федя установил и закрепил его врезанными в кольце болтами и снова крикнул:

— Готово!

— Бросай веревку, — ответили снизу.