Услышав шаги Юсупова, Андрей обернулся.

— Мы вас ждем уже пятнадцать минут.

Юсупов начал объяснять причину опоздания, но Андрей улыбнулся и перебил его.

— Сколько ни оправдывайся, Роман Михалыч, потерянного времени не вернешь, так что к чему слова терять.

Андрей зачитал приказ наркомата. Заводу увеличили план и дали задание по выпуску армейской обуви.

— Ясно, товарищи? — спросил Андрей.

Калугин кивнул головой.

— Все понятно, заказ емкий.

— Почетный заказ, — подчеркнул Луговой. — Большое доверие оказано заводу.

— Да. Большое… очень большое, — повторил Андрей.

Приказ наркомата он прочел с радостным волнением: «Наконец-то и нам дали настоящее дело», и теперь ему показалось странным и даже обидным, что остальные приняли это известие так спокойно.

Серьезный, всегда несколько замкнутый, Калугин сосредоточенно насупил брови, обдумывая, как быстрее организовать третью смену. Юсупов внимательно смотрел на директора своими большими, влажными глазами и ждал, что он еще скажет. Луговой записывал что-то в блокнот.

— Детальными расчетами займемся позже, Александр Тихонович, — в голосе Андрея прозвучала нотка нетерпения, — сейчас надо обсудить, с чего начнем перестройку работы.

— Это не детали, а основное, — улыбнулся Луговой и протянул Андрею раскрытый блокнот.

Там было написано мелким четким почерком:

Андрей понял, что напрасно упрекнул своих товарищей в равнодушии, понял, что каждый из них так же горд и взволнован доверием, оказанным коллективу.

— Как будем выполнять задание? — спросил он Калугина.

— Раскройщики справятся, — ответил Калугин, — а вот в заготовочном затрет. На эту программу нам надо добавить заготовщиц самое малое… человек тридцать. А за такой срок квалифицированного рабочего не подготовишь.

— Что вы предлагаете? — спросил Перов.

— Что предлагаю? — Калугин достал из кармана жестяную табачницу и неторопливыми движениями скрутил папиросу. — Что предлагаю? — повторил он, закуривая. — Считаю, надо подобрать, кто со швейной машиной знаком. Таких обучить можно быстрее.

— Дельное предложение, — отозвался Луговой.

Перов молча кивнул головой.

— Вот, к примеру, — заговорил снова Калугин, — у Романа Михайловича на строгальной машине сейчас Парамонова работает. Первое дело, работа, ну, прямо сказать, не по ней. Такую аккуратную бабочку на строгальную машину поставили. А главное, она швея замечательная. Я ее работу знаю. Такую посади хоть голенища тачать, хоть переда строчить — она через неделю две нормы даст. Прошу перевести Парамонову ко мне в цех.

— Что на это скажете? — спросил Перов Юсупова.

— Известно, что скажет, — улыбнулся Калугин, — кому же интересно сейчас от себя работника отдавать, да еще такую кралю, как Таня Парамонова?

— Нет, я не против, — очень серьезно ответил Юсупов, — думаю, лучше Татьяне Петровне в заготовочной работать.

— Ну и прекрасно, — заключил Перов.

— Высокие договаривающиеся стороны пришли к соглашению, — засмеялся Луговой. — А не кажется вам, товарищи, что вы решаете без хозяина?

— Это как же? — не понял Юсупов.

— А что скажет сама Парамонова? Она заменила за станком ушедшего в армию мужа. Для нее это вопрос чести. Да и для нас не пустяк.

— Так-то оно так, — согласился Калугин, — ну, ведь для пользы дела.

— Ты возражаешь? — обратился Перов к Луговому.

— Нет. Я тоже считаю, что Парамонову нужно перевести в заготовочное, хотя работать там первое время ей будет труднее — ведь мы невольно разрушим мечту, вдохновляющую ее на труд. Но это необходимо. Парамонова будет у вас, Михаил Петрович, не только хорошей заготовщицей. Уверен, что она будет вожаком — примером для других, поэтому я за ее перевод.

В самом начале обеденного перерыва в кабинет вошла взволнованная Таня.

— Андрей Николаевич! Пришлось мне к вам с жалобой прийти. Почему мне спокойно работать не дают?

Андрей молча смотрел на побледневшую от волнения Таню.

— В первый же день мастер подошел: «Ох, тяжело тебе». Калугин каждый раз, когда мимо идет, как на покойницу смотрит, Чебутыркин все время мимо ходит, кряхтит, а сейчас… — от волнения у нее перехватило голос, — сейчас начальник цеха прямо предложил уходить из цеха… Ну, почему они так! Андрей Николаевич! Ведь мне и так трудно.

Она опустилась на стул.

— Знаю, что вам трудно, знаю, иначе и быть не может. Сейчас всем, всему народу трудно. Но наши люди, такие как вы, Таня, — Андрей впервые назвал ее так, — вынесут любые трудности. Вам было нелегко освоить в короткий срок строгальную машину. Сейчас мы переводим вас на более важный участок. Сейчас судьбу плана, судьбу полученного нами правительственного задания решает успешная работа обувного цеха, в частности заготовочного отделения. Работать будет не легко. Работать будем не восемь часов, а больше. Не всегда будем отдыхать в выходные дни. Но я знаю, что это вас не испугает.

— Андрей Николаевич, — перебила она его, — зачем вы это говорите? Ведь я понимаю, вы хотите дать мне работу полегче… боитесь, что не выдержу я тут. И так мне обидно…

— А мне обидно, что вы не верите и понять меня не хотите. Скажу вам больше. Там ведущий участок. И вам придется работать так, чтобы на вас равнялись остальные. Это не менее трудно и не менее почетно. А главное — это нужно.

Таня молча сидела, опустив глаза.

— Согласны вы со мной?

Таня немного помолчала, как бы собираясь с мыслями, чтобы возразить ему, потом подняла глаза на Андрея и тихо сказала:

— Согласна.

Наташа сидела на полу около раскрытого буфета и горько плакала. Пол вокруг был усеян осколками разбитой посуды.

— Что с тобой, Наташа? — спросила Таня, входя в комнату.

Наташа заплакала еще сильнее.

— Я ее вымыла… — произнесла она, глотая слезы, — и вытерла… я нечаянно упала и ушиблась… — и снова залилась слезами.

В конце концов выяснилось, что Наташа вымыла тарелку и чашку, хотела поставить чистую посуду на верхнюю полку буфета и упала со стула. Падая, она схватилась за полку и уронила всю посуду.

Тане было жаль Наташу, жаль разбитую посуду, особенно подаренную ей Васей голубенькую чашечку, и все это после волнений пережитого дня совсем расстроило ее.

Она молча погладила по голове всхлипывающую девочку, подмела пол и сняла халат-спецовку, собираясь пойти в ясли за детьми.

«Хоть бы Лиза скорее вышла из больницы, а то совсем закружилась я одна», — подумала она, повязывая косынку перед зеркалом.

В дверях она столкнулась с учетчицей Надей. Всегда веселая Надя на этот раз была серьезна и, здороваясь, старалась не встретиться с Таней взглядом.

— Таня, я к вам с нехорошей вестью… — очень тихо сказала она. — Звонили из больницы… Лиза умерла… сегодня.

— Умерла… сегодня… — почти беззвучно прошептала Таня и, пошатнувшись, оперлась о дверь.

Таня неподвижным взглядом смотрела на притихшую, ничего не понимающую Наташу.

— Одна осталась… совсем одна… с четырьмя… — услышала Надя тихий Танин шепот.

Глава пятая

Из поликлиники Федька вышел недовольный. Зуб был запломбирован, и врач сказал, что все в порядке и приходить больше не нужно.

Врач ошибочно полагал, что это сообщение обрадует пациента. На самом деле Федька был огорчен, что лечение так быстро окончилось.

После того как ему удалось убедить Калугина, что на вечерний прием к зубному врачу «никак не попадешь — шибко народу много», начальник цеха разрешил ему посещать амбулаторию в дневное время, а это Федьку вполне устраивало.