Тут же напились лимонаду. Взяли сколько смогли папирос. Дележ добычи решили произвести дома...
Для раскрытия этого преступления не потребовалось ни собаки-ищейки, ни сверхопытного детектива. Через три дня всё, что произошло поздним вечером в ларьке, было зафиксировано в деле о несовершеннолетних ворах.
Милиция на этот раз настаивала на помещении Витюси в воспитательную колонию. В комиссии по делам несовершеннолетних побывали и родители, но они не смогли убедить в нецелесообразности такой меры по отношению к их Витюсе.
Пришлось прибегнуть к поддержке школы. Там хорошо знали Витюсю, но знали также и его родителей, которые внушали уважение. Вопрос о Витюсе разбирался на педагогическом совете, с ним самим несколько раз беседовали. Он уверял, что всё произошло совершенно случайно, что он будет лучше учиться, что подобный случай с ним больше никогда не повторится. Родителям пришлось приложить немало усилий, прежде чем в комиссии появился протокол заседания педагогического совета школы, в котором учителя брали на себя обязательство «усилить воздействие на сбившегося с пути подростка и помочь ему закончить школу».
Витюся стал ходить в школу каждый день. Он успевал на переменах списывать задания к следующему уроку и даже давал удовлетворительные ответы на устных опросах, хотя почти никогда не раскрывал учебника. Ему было некогда, он должен был встречаться со своими друзьями. Разговоры шли всё о тех же проблемах, которые волновали Витюсю уже не первый день, — как добыть денег?
В парке, совсем рядом с широкими аллеями, освещенными голубым светом фонарей, были такие глухие места, где с наступлением сумерек редели потоки прогуливающихся людей и только отдельные пешеходы спешили более коротким путем пройти из кинотеатра домой.
По этим темным дорожкам и прогуливался допоздна Витюся со своими приятелями. Они долго не решались или не находили случая осуществить свое намерение, которое уже давно было обдумано в деталях. Но однажды перед выходом на очередную прогулку приятели опустошили две бутылки мадеры, и тогда всё оказалось значительно проще.
— Эй, салага! — окликнул Финик идущего по темной дорожке подростка. — Не торопись! Хотим с тобой познакомиться.
Растерявшийся паренек шарахнулся было в сторону, но дружки Финика уже окружили его.
— Помалкивай и стой спокойно! — развязно произнёс Финик, помахивая перед носом первой жертвы ножом, отливающим синеватым светом. Тем самым ножом с надписью на непонятном языке.
Обшарили карманы ошеломленного парня и взяли сущую ерунду: семьдесят копеек мелочи, авторучку.
— Домой дорогу найдешь, детка? — с издевкой спросил Финик.
Парень, судорожно дернув плечами, пролепетал: «Да».
— Ну дуй, крошка! Да смотри не оглядывайся! И никому ни гу-гу! А то из-под земли достанем и распишем. Понял!
Парень сделал несколько неуверенных шагов и пустился наутек. Вдогонку ему свистнули и сами разбежались по сторонам.
Такой результат, конечно, не устраивал. Даже не оправдали затрат на вино.
Но это было только начало.
Дальше стало получаться удачнее. Доходы «компании» скоро превысили расходы. Случались и неудачи, о которых можно было судить по синякам на физиономиях Витюсиных сподвижников: была договоренность в драки не ввязываться и ножа в ход по возможности не пускать.
Впрочем, если нож уже в руках?..
«Встать! Суд идет!»
И снова в зале тишина.
— Оглашается приговор, — начинает председатель суда. — Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики... народный суд в открытом судебном заседании рассмотрел дело по обвинению Измайлова Виктора Николаевича...
— ...суд нашел установленной вину подсудимого в том, что он...
Следовало подробное описание обстоятельств жестокого преступления, совершившегося в кассовом зале кинотеатра «Великан».
— ...и нанес тяжкое телесное повреждение подростку Шаповалову...
Показания свидетелей подтверждали преднамеренность совершенного преступления. Они слышали, что Виктор, он же Финик, еще крикнул: «Ах так, гад! Сейчас увидишь...» И в дело дошел нож. Преступника схватили за руку слишком поздно, но крепко схватили
Подсудимый признал свою вину Он объяснил, что Шаповалов не уступал ему дорогу к кассе, он сказал, что был пьян и что трезвый, наверное, этого бы не сделал.
Суд при вынесении приговора учел и возраст подсудимого и то, что у него первая судимость.
И тем не менее:
— ...приговорил Измайлова Виктора Николаевича признать виновным... и лишить свободы сроком на восемь лет с отбыванием наказания в трудовой колонии для несовершеннолетних. Приговор может быть обжалован в течение семи суток со дня вручения копии.
К последним словам особенно прислушалась женщина с серьгами. Но на нее никто сейчас не обращал внимания. Все смотрели на подсудимого.
На стриженой голове смешно, совсем по-мальчишески, торчат уши. Кажутся несовместимыми только что произнесенные слова и эта стриженная под машинку, круглая ребячья голова. Кажутся несовместимыми, если... если не видеть нагловатой улыбки.
А может быть, это только снаружи — улыбка, а внутри жмется в комок сердце и хочется рыдать? Может быть...
Вот родители — эта дама с серьгами и полнеющий мужчина. Уж очень по-деловому они отнеслись к последним заключительным словам: «может быть обжалован...» Может быть, на эти слова они возлагают все надежды и только ради них и присутствуют здесь?.. Милиционеры торопят остриженного парня, подсудимого, их сына, а они теребят за рукав адвоката.
Арестованного подвели к столу расписаться. И тут худенькая старушка, его бабушка, тоже подходит к судье. Тот кивает на старшего конвоира.
Бабушка просит передать внуку небольшой сверток и разворачивает его на столе. Тут любимый пушистый свитер с вышитым оленем, зубная паста, носовые платки и... несколько маленьких плиток шоколада в ярких веселых бумажках...
Старший конвоя заворачивает пакет. Берет с собой. Виктор идет за ним. Второй конвойный сзади.
А она стоит и смотрит им вслед...
ХОЧУ БЫТЬ КАК ВСЕ
(Из показаний обвиняемого)
Вы спрашиваете — признаю ли я себя виновным? Вряд ли есть смысл бороться против очевидных фактов. И даже не в этом дело. Я устал, понимаете, устал от этой тройной жизни, когда говоришь одно, делаешь другое, а думаешь третье. Конечно, мне тяжело: под судом никогда не был, а в пятьдесят, лет в тюрьму угодил.
Да, я участвовал в хищениях, да, в кафе обманывали посетителей. Это правда.
Только разрешите рассказать всё по порядку...
Во время войны мне пришлось послужить начальником продовольственно-фуражного отдела части. Наверное поэтому, когда демобилизовался, и пошел работать в торговлю. Сначала заведующим отделом, потом директором магазина. А года два тому назад директором кафе перевели.
Не буду скрывать — нравится мне эта работа. Вы бывали в нашем кафе? Правда, уютно? А сколько сил затратили на капитальный ремонт? Как я ругался в тресте, пока не получил новую мебель? И ассортименту нас неплохой. План перевыполняли. Про наше кафе даже в газете заметка была. Я прошу приобщить ее к делу.
Теперь вы можете спросить: зачем же вы, Горохов, воровать стали, для чего это было нужно? Сейчас расскажу. Только не думайте, что я хочу на кого-нибудь вину свалить — сам виноват не меньше других.
Принял я кафе, месяц работаю, другой. Всё, кажется, в порядке. Со всеми познакомился. Директор треста Малышев заходил. По-моему, остался доволен, хотя и не хвалил. А тут Новый год приближается. Естественно, организовали запись на столики. Генеральную уборку сделали. Всё, вроде, в порядке. И как-то заходит ко мне руководящий — так мы называем нашего шеф-повара — хороший такой мужик: «Николай Иванович, фруктов нет!» А какая же встреча Нового года без фруктов? Я — на базу. Заведующий Снитковецкий наотрез отказал: «Не могу отпустить — разнарядки нет». Я — в трест. Начальник снабжения в отпуске. Гоняли меня из отдела в отдел — и всё без толку. Тогда пошел к самому Малышеву. Он выслушал и говорит: «Ваше кафе второго разряда, можем дать только сухофрукты».