VII

В середине мая устье реки Камчатки расчистилось ото льда, и судно «Черный орел» спустили на воду.

Теперь Галлу предстояло у острова Уналашка — одного из крупных Алеутских островов — встретиться с судном «Слава России», которым вновь командовал Биллингс. 22 июля 1791 года мореплаватели приблизились к Уналашке. К своей досаде, они узнали, что Биллингс, тщетно прождав «Черного орла» несколько дней и оставив в алеутском селении морскую провизию и часть нужных материалов, предпринял путь к Берингову проливу и до 20 августа будет ожидать Галла в губе св. Лаврентия. Однако же погода в начале августа будто воспротивилась морякам: их преследовали дожди, туманы, шторма. Поэтому они вошли в тубу св. Лаврентия не 20 августа, а на день позже. «Черный орел» вскоре посетили одиннадцать чукчей и за вознаграждение — несколько фунтов табаку — отдали Галлу бумагу. Это оказалось предписание Биллингса для «Черного орла». «4 числа августа по прибытии моем с судном «Слава России» в губу св. Лаврентия ожидал прибытия вашего до 14 числа сего месяца, но как между тем предпринял я путешествие берегом через Чукотскую землю, то судно и команду поручил капитану Сарычеву с предписанием, что нужно еще исполнить при следующем плавании. Ежели вы в губе св. Лаврентия не застанете уже судна «Слава России», то извольте следовать на остров Уналашку, где найдете капитана Сарычева и от него получите мое наставление, по коему и должны поступать».

Галл мог лишь догадываться, что заставило Биллингса высадиться на чукотский берег. Он спросил свирепых на вид чукчей, где сейчас капитан Биллингс. Они только пожали плечами и стали ловко спускаться по штормтрапу в свои байдары. Галл представил Биллингса в окружении чукчей, одетых в оленьи парки, штаны и торбаса, в накинутых поверх платья камлейках из рыбьих кишок. А вооружены чукчи копьями и луками, за спиной у каждого воина колчан, наполненный стрелами, на бедре — большой нож, а в рукаве кухлянки — малый нож. Грозное воинство. (Вспомним секретную инструкцию, данную Биллингсу Чернышевым, в одном из параграфов которой значилось: добыть мир с чукчами.

Галл отдал приказ о возвращении на Уналашку. И вот 2 сентября 1791 года «Черный орел» при безветрии был проведен буксиром и поставлен подле поджидающей его «Славы России».

VIII

В сибирском пути болезнь Биллингса обострилась, силы день ото дня оставляли его, он был почти в беспамятстве. В сопровождении денщика и еще нескольких человек его возок ворвался осенним днем в городские ворота Якутска.

И вот теперь Биллингс, усталый, лежал на кожаном топчане, держался за больную грудь (кашель бил его беспощадно, как кулачный боец), просил пить; денщик приносил стакан теплого незнакомого отвара, и капитан покорно его пил.

«Дерет, братец, горло», — говорил капитан. — «Простуда», — отвечал каждый раз денщик. — «Что, почты из Петропавловской гавани не было?» — «Никак нет». — «Ну, как будет, сразу же ко мне».

Через минуту он вновь звонил.

А почта где-то задерживалась.

Капитан пробовал читать; сквозь окно глядело вечернее пасмурное небо; свечей зажигать не хотелось. Спать тоже не спалось.

Но вот темнота налегала, окно уже не проглядывалось; Биллингс просил свечей. Денщик ставил на столик рядом с постелью бронзовый, тускло блестящий подсвечник. Поправлял сползшее одеяло, брошенную книгу клал на место.

«Мне уж лучше», — сказал однажды капитан. — «Отпотели… Теперь вовсе не раскрываться и лежать. Рубаха сильно мокра?» — «Хоть выжимай». — «Тогда поменять нужно». — Денщик порылся в сундуке. Свежая исподняя рубаха холодила тело. — «Как почта?» — вновь спросил капитан. Денщик заботливо подоткнул под его спину одеяло. — «До завтра ждать нужно. Но вы не беспокойтесь, выздоравливайте скорее… Свечи я оставлю».

Денщик мягко вышел. Капитан отбросил одеяло, босиком приблизился к окну и прижался лбом к прохладному стеклу. Темно.

Неспокойные мысли завладели им. Может, что приключилось с Сарычевым да с Галлом или до сих пор нет оказии, чтобы отправить письмо… Мучительны и тяжелы дни безвестия даже в славном городе Якутске. Судьба экспедиции волновала Биллингса, и сейчас, будучи отдаленным от экспедиции сотнями и сотнями верст, он корил себя за отъезд и все чаще думал, что даже смерть в экспедиции гораздо легче, чем унылое якутское прозябание.

Лишь через месяц Биллингсу вручили пакет. Он торопливо и неровно его вскрыл. Впервые капитан Биллингс заснул непуганым сном.

Гости из туманной Британии

Два военных корабля осторожно прошли мимо скал, которые напоминали огромные каменные ножи, вогнанные в воду.

Два корабля в кильватер, приспустив паруса, поскрипывая снастями, промеривая лотом глубину, вошли в Авачинский залив.

Марсовые были начеку. Капитаны не уходили с мостиков.

Приказано: канонирам неотлучно находиться у пушек и ждать команды.

Авачинский залив пугал тишиной, а капитан Кларк, командующий эскадрой, видавший все моря планеты, знал: тишина обманчива.

— Чертовски холодно, — пробормотал он, поежился и запахнул полы плаща.

Сейчас Кларк вспомнил Гавайские острова: земной рай. А здесь холодная весна. Пугающе встречает их заснеженная цепь гор — ожерелье Авачинской бухты. В полуденном солнце горы искрятся.

— Флаг! — закричал марсовый из бочки.

Властным жестом Кларк потребовал трубу, она была вмиг подана.

Командующий увидел в трубу российский флаг, развевающийся над домиком, несколько строений. Однако… Странно, очень странно. Где же люди?

— Бейке, вы кого-нибудь видите? — спросил он тревожно у штурмана.

— Пусто, — ответил Бейке. — Непонятно…

— Лечь в дрейф! — приказал Кларк.

Канониры держали фитили наготове.

Василия Николаевича к полудню разморило, и он решил соснуть часок, другой. Он уже и китель повесил на спинку кресла, и дело дошло до сапог, но ворвался без стука вестовой.

Василий Николаевич, корабли!

— Наши?

— Не разглядел.

— Тогда беги к Зосиму. Скажи, пусть приготовится к встрече.

Вестовой исчез.

— Кто ж к нам пожаловал… Однако надо торопиться, — бормотал он, снова влезая в китель. Но тут его бросило в пот. — А ведь чужие! Ей-богу, свои пальнули б…

Мгновение спустя он понял, что порт в опасности. В величайшей опасности!

Василий Николаевич выскочил на крыльцо.

— Англичане, — проговорил он потерянно.

Сомнений не было. На рейде с наведенными на порт пушками стояли корабли. Английские.

«Ждут команды», — подумалось ему. В следующий миг он бежал под гору, к косе, где размещалась казарма, построенная еще матросами Витуса Беринга.

Василий Николаевич Шмалев замещал главного командира Камчатки премьер-майора Магнуса фон Бема, который перебрался в Большерецк после большого пожара. От портовых строений осталась лишь ветхая солдатская казарма. Повезло, правда, церквушке почти уцелела, лишь колокол оборвался.

Батюшка, вытирая почерневший колокол, говорил:

— Уподобился ты собрату своему, — намекая на судьбу Царь-колокола.

Колокол меньшой подняли без труда.

И хотя немногочисленные жители потянулись за Бемом в Большерецк, батюшка остался при церкви. Сейчас, при виде запыхавшегося Шмалева, он понял: беда.

— Звони, отец! — крикнул Василий Николаевич, приостанавливаясь. — Да посильней. А я на косу, — и дальше — рысью через мелкий кустарник.

«Кому звонить? — хотел было спросить батюшка. — В порту лишь солдаты!..» — «России грозит опасность, — подсказало сердце. — Звони. Пусть зов колокола услышит Камчатка. Россия веками поднималась на войну с набатом».

И ударил колокол. Не густо, но тревожно.

Сначала вестовой Шмалева, затем сам Василий Николаевич, потом и колокольный гул вконец переполошили солдат. Одни кричали: «Пора в горы драпать!», — другие молча увязывали в узел тощие пожитки, третьи деловито осматривали ружья.