Иван Васильевич был поражен напряженностью и быстрым темпом английской общественной жизни. Но еще более был он поражен организованностью английского рабочего движения. Во время его приезда происходил как раз в Лондоне конгресс английских трэд-юнионов, и Бабушкин отправился вместе с К. М. Тах-таревым (с которым вместе работал в Петербурге в 1893—95 г.г.) на заседание конгресса. Конгресс произвел на Ивана Васильевича необыкновенно сильное впечатление: хотя он «и не понимал английского языка, но все же получил довольно точное представление о том, как английские рабочие обсуждают и решают свои дела», — пишет Тахтарев. — «К тому же надо прибавить, что наиболее интересные речи я вкратце ему переводил, равно как и делавшиеся предложения и постановления» 1
Ознакомившись с положением партийных дел, Бабушкин после нескольких недель отдыха вернулся (с поручением от Владимира Ильича) в Россию и водворился в Петербурге, чтобы усилить местный «искровский» комитет, находившийся в разгаре борьбы с «экономистами». Здесь Иван Васильевич, искавший всегда наиболее широкой арены для своей работы, направил свою энергию на агитацию в только что перенесенных • в Петербург зубатовских обществах. Именно в них думал он пропагандировать революционное понимание задач рабочего движения и необходимости политической борьбы. Жил Бабушкин нелегально, под видом страхового агента. Деятельность его вскоре была прервана.
7 января 1903 г. Бабушкин опять оказался арестованным, был раскрыт, и на этот раз, — после более, чем годичного заключения, — сослан в далекую Якутскую область, в гиблый Верхоянск, расположенный за полярным кругом. Бабушкин и здесь даром времени не терял. Он учился, готовился к дальнейшей борьбе, занимался с несколькими рабочими — товарищами по ссылке, стараясь сделать их сознательными социал-демократами и большевиками (сам он был определенным большевиком). Частенько ходил на охоту, занимался слесарным мастерством. 23 марта 1904 г. он, вместе с другими 19 верхоянскими ссыльными, подписал заявление о солидарности с участниками «Романовского протеста» (в Якутске)1
В России между тем происходили большие события: расстрел 9 января 1905 г., невиданные доселе по своему размеру стачки, митинги, вооруженные столкновения... Надвигалась революция. Слабые, отзвуки ее достигали и до затерянного в просторах Сибири Верхоянска. Лишенный возможности бежать с места ссылки, Бабушкин вынужден был ждать, скрепя сердце, пока его освободит революция.
В конце 1905 г. Бабушкина с товарищами'везли из Верхоянска в Якутск, не то для перевода в другое место, не то для суда за 3-й протест против режима ссылки. В дороге, около Алдана, узнали они о знаменательных октябрьских событиях: всеобщей политической стачке, манифесте 17 октября, амнистии. В Якутске их по требованию товарищей освободили, и через неделю Бабушкин был отвезен на казенный счет в Иркутск.
Бабушкин с места в карьер вошел в революционную работу. Он вступил в Иркутский комитет РС-ДРП, выступал на митингах, призывал к восстанию. Сибирский с.-д. Союз вскоре командировал его в Читу, для усиления местной парт, организации. Здесь Бабушкин имел возможность широко развернуться. Чита была фактически в руках революционеров. Социал-демократы совершенно открыто издавали газету «Забайкальский Рабочий». Вместе с А. А. Костюшко-Валюжаничем Бабушкин был одним из активнейших работников Читинской с.-д. организации.
На встрече Нового года (1906 г.) весь Иркутский с.-д. комитет был захвачен жандармами и посажен в Александровский централ. Тогда Бабушкин (по сообщении т. Голикова) направился в Иркутск для восстановления организации. Ехал он с пятью другими товарищами, которые везли в Иркутск большой транспорт оружия в отдельном вагоне; поезд был настигнут карательной экспедицией ген. Меллера-Закомельского на станции Слюдянка Кругобайкальской жел. дороги, и все шестеро без суда были немедленно же расстреляны на краю вырытой на скорую руку общей могилы. Умерли они, как герои. Отказавшись перед расстрелом назвать свое имя, Бабушкин «неизвестным» сошел в могилу, до конца оставшись стойким, убежденным и всегда скромным во внешних проявлениях борцом. Он погиб в первых числах января 1906 г.
') См. приложения, стр. 186.
Долго не знали товарищи о постигшей его судьбе_ В 1907 г. Н. Голикову, товарищу Ивана Васильевича по читинской с.-д. работе, удалось установить, при каких обстоятельствах был казнен Бабушкин. Некрологи Бабушкина были помещены в заграничной партийной прессе только в конце 1910 г. — начале 1911 г.
Настоящее бумагомарание вызвано было тем, что один мой близкий друг, т.-е. настолько близкий, что, по русской пословице, мы с ним жили душа в душу, даже больше — чуть ли не единую душу разделили на-двое — так, по крайней мере, эта дружба представлялась мне лично, — в подробностях передавал мне все, что он помнил относительно своего превращения из самого заурядного «числительного» молодого человека без строгих взглядов и убеждений — в чело-века-социалиста, проникшегося глубоко социалистическими убеждениями, разрушающими все старые предрассудки. Проникшись идеей социализма, он сейчас же почувствовал энергию к проведению в жизнь своих убеждений, к влиянию на окружающую среду своих товарищей, знакомых, друзей и родственников. Затем он рассказывал, как, где и при- каких условиях проводилась в жизнь идея социализма, где какие были личности, как они работали, как пробуждали спящие мысли, как постепенно развивалось, расширялось, углублялось движение этих мыслей и выливалось в форму растущего самосознания рабочего. При этом он всегда говорил:
«То, что я говорю, — только мои личные наблюдения о тех местах, где мне приходилось бывать самому. Эти наблюдения не широкооб’емлющи и не полны: ведь я бывал и жил далеко не во многих местах». Итак, значит, повторяю, что передам воспоминания моего друга, начиная, как говорится, с первобытности.
Хотя родом я и крестьянин и до 14 лет жил в селе, окруженном со всех сторон лесами, далеко от больших городов, и только на 15 году мне первый раз в жизни пришлось увидать настоящий город, потом—другой, третий и, наконец, столицу, и еще город, в котором мне пришлось осесть на жительство, тем не менее жизнь родного моего села, жизнь кре-стьянина-пахаря для меня является далеко не понятой, забытой и, очевидно, на всю жизнь заброшенной. Никогда мне не суждено будет вернуться к ней, не придется возделывать того надела, владельцем коего я юридически состою. Другое дело жизнь городская, столичная жизнь заводская, фаб-
]) Редакция не считала возможным придать воспоминаниям Бабушкина какой-нибудь заголовок и оставила три звездочки согласно оригинала.
ричная жизнь мастерового-рабочего — вот это мое. Это для меня понятно и знакомо, близко и родственно. Семья рабочего — это моя семья, я ее хорошо могу понимать и чувствовать; ничто в ней меня не удивляет, не возмущает и не поражает. «Все так есть, так должно быть, и так будет!» Так я думал, когда еще не жил по-настоящему, а прозябал, когда не задумывался над житейскими вопросами, жил единственным интересом скудного заработка, слабым предрассудком религиозности, но уже с туманным идеалом разбогатеть и зажить хорошо.
Небольшой город — вмещающийся в 2-х квадратных верстах, окруженный водою, по одному побережью застроен солдатскими казармами, по другому —- казенным судостроительным заводом и портом со множеством различных мастерских. Искусственный канал посреди города любовно захватил в свои об’ятия казенные склады; всюду, куда ни сунешься, все — казенное, военное, солдатское. Этот город —-Кронштадт. В нем-то, в этом Кронштадте, я впервые поступил на 15-м году на работу в торпедную мастерскую Кронштадтского порта и в течение трех лет зарабатывал по 20 коп. в день или 4 р. 40 коп.—5 руб. в месяц. На эти деньги я должен был содержать себя, не имея возможности получить ниоткуда помощи.
Проработав в мастерской всего около 6 лет, я ни разу не видал ни листка, ни брошюрки нелегальной; да, очевидно, никто из остальных рабочих мастерской так же ничего подобного не читал; но разговоры бывали всякие, и особенно часто это происходило в одном помещении 1 .