— Но?

Чонин вернул внимание на старца и продолжил, сухо сглотнув.

— Но если обративший человека оборотень будет держаться подальше, настолько дальше, чтобы его энергия не давила на человека, то он будет жить. Как самый обычный человек.

Учитель Ман вздохнул и устремил нечитаемый взгляд вперёд.

— Но в этом случае..?

— Что в этом случае? — хмурится Чонин, разумеется, зная, что тот имеет в виду.

— Что будет с оборотнем?

— Он будет жить так же, как жил до этого, — пожал плечами Ким.

— Верно, — кивает старец, — Но только если он не влюблён в своего человека, — поворачивается корпусом к парню, — Потому как, в этом случае оборотень умирает от разрывающей его тоски. И ты, видимо, к этому готов.

Хлопает парня по плечу и уходит в дом. Тело Раныль начало бороться.

Госпожа Хан требовала перенести внучку домой, чтобы самой за ней ухаживать. У женщины за эти пару дней вся жизнь пронеслась перед глазами. Смотреть на мертвенно бледнуюРаныль, которую время от времени скрючивает от болей, и которая едва ли воет, было тяжело. Настолько, что женщина приходилась по нескольку раз в день принимать успокоительное.

Однако семья Ким, главным образом мать Чонина, настояли на том, чтобы оставить девушку в их доме, пока той не станет лучше. К тому же, госпожа Хан не могла не заметить, что стоит Чонину появиться в непосредственной близости от комнаты, как Раныль затихала, а её пылающая метка на время переставала гореть. Она успокаивалась и тихонько засыпала.

Чонин держал её за руку каждую ночь и не давал себе её отпускать. Эгоистично хотел насытиться её присутствием, пока ещё можно. Пока она рядом.

Потому что как только она очнётся — он знал наверняка — возненавидит его. Метка провоцировала усилений эмоций в разы.

Парень не мог позволить себе притронуться к ней лишний раз, ему казалось, что у него нет на это прав.

\

На улице стояла глубокая ночь, когда Чонин вышел во внешний двор и присел на самодельную скамейку.

— Не спится? — Кёнсу, судя по виду, сидел тут не один час. Тот неотрывно смотрел на звёздное небо, будто пытаясь высмотреть что-то очень важное. Чонин оставил вопрос без ответа, полагая, что друг его и не ждал.

— Не вини себя.

Слова До будто вспаривают никак не заживающую рану — Чонин болезненно жмуриться. Рядом с другом можно не притворяться, что всё отлично.

— Послушай, не всё так плохо. Она, по крайней мере, жива.

Чертовски верно. Она жива. И это главное.

— Я уверен, Раныль не сильно разозлится, увидев следы твоих зубов, — пытается пошутить Кёнсу, — Может у вас всё сложится.

Чонин медленно поворачивает к другу голову, не веря в услышанное.

— Ты, надеюсь, шутишь?

Кёнсу недоумённо смотрит в ответ. Ким устало выдыхает.

— Метка будет подавлять любое её желание, Кёнсу. Всё, что она будет ко мне чувствовать, будет воздействием метки, не более. А когда она захочет уйти, то и этого не сможет. И она будет ненавидеть меня за это, — Чонин прикрывает глаза, подставляя лицо ночному холоду.

Кёнсу молчит непозволительно долго для мечущегося сердца Чонина, который даже сейчас слышит спокойное дыхание девушки.

— А что, если я скажу тебе, что она уже чувствовала что-то? — говорит Кёнсу, — До метки.

Чонин смотрит недоверчиво.

— Не просто симпатию, — добивает друг, — Что, если так? Никому из вас не нужно будет умирать.

Кёнсу знает, о чём говорит, он чувствует людские эмоции. Не почувствовать тягу Раныль к Чонину сложно, странно, что тот сам ещё ничего не понял.

Чонин не в силах повернуться к другу сухо сглатывает.

— Не просто симпатию..? — Чонин, кажется, не дышит даже, — Ты уверен? — и судорожно облизывает губы.

Кёнсу мягко улыбается, глядя другу в глаза.

— Почему бы тебе не спросить её саму? — и многозначительно смотрит в сторону окна комнаты Чонина, в которой слышится шорох простыней и лёгкая возня. Чонин вздрагивает.

Раныль пришла в себя.

\

Ким стоит почти у порога, позволяя деревянной двери отсрочить момент встречи с Раныль, и просто прислоняется к ней лбом. Не готовый увидеть ненависть в любимых глазах, либо же слепое искусственное обожание. И не понятно, что хуже.

— Я знаю, что ты здесь. Почему не заходишь? — Чонин слышит её слабый шёпот. Парня встряхивает моментально. Он делает глубокий вдох и мягко толкает дверь от себя.

У Раныль красные от слёз глаза и ужасающие синяки под ними же. Осунувшееся лицо и синие подрагивающие губы. При лунном свете одетая в белую сорочку она кажется тоньше и настолько маленькой, что у парня перехватывает дыхание. Он намеренно избегает её пытливого взгляда и остаётся стоять у двери, притворив её за собой. Прислоняется к ней спиной.

— Посмотри на меня.

Голос у Раныль в противовес её состоянию бодрый. Чонин вздрагивает как от пощечины и смотрит. Смотрит.

Так Раныль ведь — тоже.

Не так, как он себе напредставлял. А представлял он и вправду многое — начиная от того, что Раныль бросится на него словно одержимая, до того, что она начнёт метать и крушить всё вокруг.

На деле же — просто смотрит. И улыбается мягко, склонив голову набок.

— Что с тобой? — и удивление в её голосе настолько искреннее, что Чонину в самом деле становится плохо.

Что с ним? Серьёзно?

— Ты не рад меня видеть? — Раныль делает попытку встать, но тут же оседает, болезненно морщась. Тело всё ещё слегка ноет после почти недели пыток. Чонин же отворачивает голову от этой картины и пытается дышать чаще, тише. Чтобы она не услышала подступающих слёз.

Боже, как же он ненавидел себя в этот момент.

— Не хочешь говорить? — Раныль, кажется, действительно расстраивается. Так будет лучше — продолжает думать Ким — будет лучше.

— Знаешь, ты мне снился.

Чонин наконец смотрит на Раныль, но теперь уже она опускает взгляд и начинает мять под пальцами лёгкую ткань сорочки.

— Всё это время ты мне снился, — Хан собирается силами и в упор смотрит Чонину в глаза, — И ты был единственным, кто держал на плаву моё сознание.

Раныль, скорее всего, сейчас признается в своих чувствах — думает Чонин. Уже началось действие метки — думает.

Чонина выворачивает от мысли, что всё это навязано ей силой волчьей природы.

— Не хочешь присесть? — она смотрит всё так же преданно и хлопает по кровати. Брюнет, наконец, отлипает от стены и на негнущихся ногах подходит к девушке. Садится, сохраняя дистанцию между ними.

Раныль чувствует себя отвратительно. В самом деле. Её выворачивало наизнанку шесть суток к ряду и складывалось ощущение, что внутренности решили поменяться местами. Очнувшись, девушка ожидала увидеть… хоть кого-либо.

Но в плотно закрытой от внешнего холода комнате кроме неё самой не было ни души. Лишь на подлокотнике кресла сиротливо висела толстовка Чонина, даря надежду, что парень всё же её навещал.

Хан, говоря честно, не сразу сообразила, что находится не в своей комнате. Пока её тело и разум боролись-свыкались с меткой, образ Чонина, иллюзорное чувство его запаха, присутствия и его обеспокоенный голос — были единственным её ориентиром. Поэтому ничего удивительного в том, что она чувствовала себя прекрасно, находясь на его территории, — не было.

Она грезила им, была благодарна, что даже так, на подсознательном уровне, он её не оставлял; порывалась сразу же кинуться на его поиски, а он…

…стоит, словно он провинился в чём-то, будто просит прощения и хочет сбежать.

— Я рад, что ты в порядке, — Ким говорит, глядя перед собой, оставляя девушку созерцать лишь его профиль, — Правда рад.

— Очень надеюсь.

Чонин слышит раздражение в её голосе и оборачивается.

— Почему ты так себя ведёшь, Чонин? Что-то не так?

И парень почему-то начинает злиться. Смотрит в доверчивые глаза напротив и злится.

— Что-то не так? — шипит, — Ты ведь не серьёзно? Я поставил тебе чёртову Метку.

Раныль будто удивляется, хлопает ресницами и комично округляет рот. А потом догадывается и улыбается.