- Автоматы есть, юнга! - каким-то веселым и злым голосом отозвался лейтенант, и глаза его блеснули.- Гранаты есть!

Сторожевик не снижал хода. Пенились белые длинные усы под форштевнем. Лейтенант с завистью смотрел на эти усы: эх, если бы его «охотник» был на ходу! Он бы помог другу. А уж вдвоем они бы поглядели, кто кого!

Командир окинул взглядом своих моряков - почерневших, окровавленных, в бинтах. Грязные, рваные тельняшки покрыты бурыми пятнами.

- Ну, сталинградцы, что делать будем? - спросил их лейтенант, и Димка, не вытерпев, ответил за всех:

- Драться!

С мостика немецкого сторожевика донесся усиленный мегафоном голос:

- Русс, сдавайсь! Русс, плен! Пять минут размышлений!

Из носового кубрика показался Вивтоненко с автоматом в руках:

- Погодите, сволочи! Сейчас увидите, гады болотные, как умирают советские моряки!

- Стой, назад! - осадил его лейтенант Евдокимов и приказал всем укрыться за рубкой. Потом велел собрать людей, способных держать оружие. Раздали автоматы, гранаты.

- Тихо, без шума! - предупредил всех Евдокимов.- Ложись!

Димка улегся за разбитым носовым орудием, на бушлате.

- Прикинулся убитым, а бушлат подстелил! - не сдержался Вивтоненко.

- Тихо! - зашипел Евдокимов.

…Немецкий сторожевик сбавил ход. Опали белые усы. Орудия и пулеметы нацелились на полузатопленный «морской охотник». Тот же голос еще раз предложил «русс матросен» сдаваться, но и на этот раз ответом было молчание. Только плеск у борта да легкое сипение на шкафуте: это волны, перекатываясь через палубу, заливали огонь. Стлался смрадный черный дым.

Хотя почти совсем рассвело, немцы зачем-то включили прожектор, осветив «морской охотник». Корма его отяжелела, едва поднималась над волнами: видно, отсеки ее вдоволь хлебнули морской водицы.

Луч прожектора, словно принюхиваясь, пополз дальше. На палубе в разных позах лежали убитые. Луч, ощупав их безжизненные тела, скользнул дальше и погас. Рассветная полутьма словно стала еще плотней.

Лейтенант Евдокимов не спускал глаз с вражеского сторожевика. Он боялся одного: вдруг немцы не станут швартоваться к борту «морского охотника», а пошлют шлюпку с вооруженными матросами. Конечно, матросов они перебьют, но что дальше? Сторожевой катер на шлюпке не атакуешь!

«Ну, подходи, подходи!» - беззвучно молил командир. И сторожевик подошел: видно, велик был соблазн захватить советский катер. Два рослых матроса прыгнули на нос и корму «морского охотника», завели на кнехты швартовы. Дюжина фашистов, вооруженных автоматами, во главе с офицером перебралась на палубу советского корабля.

Рассыпалась заливистая трель боцманской дудки. Гулко ударили русские ППШ. Немцы заметались. Падали убитые. Уцелевшие фашисты прыгали на палубу своего катера, советские моряки, стреляя на ходу, кинулись следом за ними. У борта вспыхнула рукопашная схватка.

Димка срезал очередью немца у носового кнехта. Вскочив на ноги, он хотел уже перескочить на борт вражеского катера, но увидел на мостике фашиста, который разворачивал пулемет. Припав на колено, мальчишка ударил длинной очередью. Гитлеровец упал.

За ходовой рубкой сторожевика завязалась рукопашная. Слышались крики, трещали автоматные очереди. Яростно сопротивляясь, фашисты отступали к корме.

Немец с залитым кровью лицом застонал, приподнялся. Димка вскинул автомат. Уставив на него вытаращенные глаза, фашист пробормотал:

- Русс, найн… найн…

- Живи, фриц! - крикнул ему Димка и побежал дальше: впереди гремел голос Евдокимова, кто-то кричал:

- Полундра! Это тебе за Сталинград!

«За Сталинград!» Димка рванулся к своим, но тут его будто ударили с маху палкой по ноге. Острая боль вспыхнула во всем теле…

…Схватка на борту вражеского сторожевика закончилась. Пленных фашистов связали, убитых побросали за борт, своих раненых и убитых перенесли с «морского охотника» на сторожевик.

Дымов готовил «морской охотник» к взрыву. Кто-то обратился к Евдокимову:

- Товарищ лейтенант! Может, на буксир взять?

- Отставить разговоры!

Старшина Вивтоненко опустился на колени возле Димки. Торопливо расстегивая пуговицы его бушлата, он бормотал:

- Эх ты, братишка! Что ж ты это, а?..

Мотористы запустили двигатель. Сторожевик задрожал.

На минуту моряки застыли у борта. «Морской охотник» тяжело переваливался на волне. И вдруг, на мгновение высветив его корпус, громыхнул раскатистый взрыв. Корабль переломился пополам и скрылся в морской пучине. У главстаршины вырвалось тяжелое, со слезой:

- Эх, своими руками!

Моряки стояли в суровом молчании, не сводя глаз с того места, где скрылся родной корабль. Там крутилась пенная воронка, плавали какие-то обломки.

- Товарищ командир,- флаг! - Валентин Дымов бросился к немецкому полотнищу, сорвал его, и над кораблем взвился советский военно-морской доблестный флаг.

Вдали загремели выстрелы: это вел бой с врагами старший лейтенант Барадзе. Надо было спешить к нему на помощь…

ЗДРАВСТВУЙ, СТАЛИНГРАД!

Той памятной зимой завершилось великое сражение за Сталинград. Позорно капитулировала одна из лучших вражеских армий, армия фельдмаршала Паулюса. Гитлеровцы, которым посчастливилось живыми вырваться из котла, брели в плен, вытянувшись в многокилометровые колонны. Худые, обмороженные, они шагали потупив взоры, едва передвигая ноги в огромных соломенных эрзац-валенках. Горе-завоеватели, солдаты разбойничьей армии фюрера. Уцелевшие жители города суровыми взгля-дами провожали фашистов: сколько горя принесли они в родной город!

Сталинград не знает больше бомбежек, артобстрелов: фронт сразу отодвинулся на много километров, и город стал тылом. Гвардейские сталинградские дивизии громят врага где-то далеко в степях под Ростовом. Где-то воюют со своими частями лейтенант Евдокимов, старшина Вивтоненко, санинструктор Дина и многие другие старшие товарищи Димки. Где-то летает военный летчик Виолетта Грановская, колесит по разбитым фронтовым дорогам военный ансамбль, в котором выступает молодой его воспитанник Лева Грановский, старый Димкин товарищ.

В Сталинграде возрождалась жизнь. В город возвращались уцелевшие жители.

Пришли жильцы и к своему дому на Смоленской…

Первой здесь появилась Юлька, ведя за руку изможденную девочку, которую она подобрала в развалинах. Многое повидали глаза ребенка: и убитых, и умерших от голода, поэтому смотрели они вокруг с непроходящим испугом, словно ожидая из-за каждого угла окрика или пули. Когда фашисты выбросили всех жителей из тех пещер, пришлось Юльке скрываться где придется, есть что попало, и только чудом уцелела она в этом аду. А самым большим чудом были краюха хлеба и банка консервов, которую сунул в Юлькин мешок какой-то бойкий русский солдатик. Сунул на бегу, крикнув:

- Не горюй, бабка! Все наладится!

«Бабка!..» - не удивилась Юлька: она не видела свое лицо тысячу лет, а войдя к себе в каморку, не узнала бедовую воровку в морщинистой седой старухе.

- Во как! - пробормотала Юлька, застыв у осколка зеркала.- Во как меня переехало!

Она не заплакала: слез давно уже не было. Только села у своего стола, на своем стуле,и молча осматривала свою комнату, на стенах которой были вмятины от пуль и осколков, а на кровати валялась чья-то солдатская шинель, заиндевевшая, закостенелая, в бурых пятнах крови.

- Пойдем! - дергала ее за руку девочка.- Пойдем! А то придут и убьют!

- Не-е,- покачала седой головой Юлька и, поправив платок, посадила девочку к себе на колени.- Не придут!

- А почему? - шепотом спросила девочка.

- А потому, что это мой дом,- тоже шепотом ответила Юлька и вдруг счастливо засмеялась, показав искрошившиеся зубы.

Девочка с удивлением смотрела на ее лицо: она забыла, как улыбаются люди.

А Юлька оглядывала грязную холодную свою комнату, и счастье наполняло ее душу. «Боже мой, боже мой! Как хорошо!» - думала Юлька. Теперь никто не придет, не выгонит ее из собственного дома!