- Понял!
Наступил декабрь. Ветер гнал поземку, швырял в дикой злобе пригоршни колючего снега в лица прохожих, которые застывали у репродукторов. Слушая взволнованный голос диктора, люди улыбались, светлели. То, чего так ждали, наконец-то свершилось: провалилось наступление фашистов на Москву. Красная Армия гнала врага от родной столицы.
В школе по этому случаю был митинг, и Димка бежал домой в приподнятом настроении. Нащупывая в кармане измятый конверт, он почему-то был твердо уверен, что отец жив: мало ли людей пропадало без вести, пробираясь по вражеским тылам, выходя из окружения!
«А может, попал к партизанам и лупит фашистов!» - размышлял Димка, поднимаясь по лестнице. По привычке сунулся в почтовый ящик, и руки его задрожали: знакомый солдатский треугольник лежал на ладони.
Димка ворвался в квартиру и, отпихивая соскучившегося Рекса, развернул письмо, которое начиналось такими словами: «Здравствуй, дорогой друг Дима! Пишет тебе Катя Сорокина, которую ты совсем не знаешь. Твои валенки пришлись мне как раз по ноге…»
Димка вздохнул, припоминая, как накануне Октябрьской они с матерью отсылали на фронт подарки бойцам. Кроме конфет и пачки махорки, Димка вложил в посылку варежки и теплый шарф. А Екатерина Николаевна посоветовала послать еще и валенки. Мальчишка пожал плеча-ми: вряд ли взрослому бойцу придется впору детская обувь, но спорить с матерью не стал, и валенки поехали на фронт… Вместе с Димкиным письмом.
Он стал читать дальше. Красноармеец Катя Сорокина писала, что она измучилась с обувью: все никак не могла подобрать валенки поменьше, а тут как раз посылка. Катя сообщала, что в Димкиных валенках она уже в одну из своих снайперских засад срезала двух фашистов и записала их на Димкин счет.
- Спасибо тебе, Катя! - от души сказал мальчишка, представив, как на снегу в засаде лежит эта геройская девушка, чем-то похожая на Виолетту, и ждет врага.
Димка решил показать письмо матери и побежал в госпиталь. Здесь царило необыкновенное оживление. Раненые поздравляли друг друга, глаза их светились радостью.
- Ну! Как жизнь молодая? - приветствовали они Димку.- Лупим, говоришь, гада?
- Лупим! - улыбнулся Димка и тут же громко прочитал письмо Кати Сорокиной.
- Ого! Вот это Катя! - смеялись бойцы и наперебой жали Димке руку, словно это он срезал двух фашистов.
Когда оживление немного улеглось, Димка заметил у стены койку с новеньким. Из-за бинта на голове мальчишка не сразу узнал лейтенанта Евдокимова, а узнав, радостно бросился к нему, будто к старому другу:
- Здравствуйте! Ну как вы?!
И смутился: совсем неуместной была его детская радость при виде искалеченного, страдающего человека.
- А-а, это ты, юнга,- посмотрел из-под бинтов Евдокимов.- Здравствуй… Видишь, как встретились…
Димка хотел было спросить про жену и дочку, но вовремя прикусил язык, а лейтенант, словно поняв его, сказал:
- Пропали мои… Не знаю, где они и что с ними…
- Найдутся! - горячо, словно убеждая сам себя, сказал Димка.- Обязательно!
- Конечно, найдутся,- пробормотал лейтенант и за что-то поблагодарил: - Спасибо…
Улучив минутку, Димка разыскал мать и справился о лейтенанте.
- А-а,- суховатым докторским тоном сказала Екатерина Николаевна,- Евдокимов? Ранение головы и плеча. Плечо меня не беспокоит, а вот голова… Рана глубокая, боюсь кровоизлияния.
- Ты уж постарайся,- сурово попросил Димка.
- Я уж стараюсь,- улыбнулась она и внимательно посмотрела на сына: худой и большеглазый стоял перед ней Димка, совсем не похожий на того, «довоенного» бесшабашного мальчишку.
- Ты обедал сегодня? - спросила Екатерина Николаевна, и Димка недоуменно взглянул: о каких мелочах говорит мать!
Екатерина Николаевна привела сына в свой кабинет, усадила, налила крепкого сладкого чаю, дала черный хлеб с маслом, и, пока Димка пил, обжигаясь, она все смотрела и смотрела на него, а потом губы ее задрожали, и мать поспешно отвернулась.
- Ты что? - вскочил Димка. Обняв мать за плечи, повернул к себе. Увидел близко мокрые от слез глаза, седую прядку.- Ой, волосы!..
- Ничего,- взяла себя в руки Екатерина Николаевна.- Ничего!
Она даже не спросила, не было ли письма от отца: не смог бы ее бесхитростный сын скрыть радостную весть. Екатерина Николаевна сунула в рот папиросу, щелкнула зажигалкой, и Димка с изумлением уставился на нее, мать никогда не курила!
- Чтоб не уснуть,- тихо сказала она в ответ на его недоуменный взгляд.- Говорят, помогает… Ну, пошли новеньких принимать! Вон и твои друзья идут. Вперед, Димка!
В палату к лейтенанту Евдокимову положили двух танкистов: Шуру Соградова, молоденького, неунывающего, голубоглазого, и пожилого, Филиппа Степановича Мартынюка. Филиппу Степановичу ампутировали ногу, и он лежал теперь, молчаливый, безучастный ко всему, уставив в потолок заострившийся нос.
Проходили дни, а Мартынюк не притрагивался к пище. Напрасно Шура Соградов пытался разговорить его - тот молчал. Когда же Екатерина Николаевна, присев на край койки, строго спросила, хочет ли вообще Филипп Степанович жить на белом свете, тот слегка пошевелился и сказал бесцветным голосом:
- Жить-то что… Смотря как жить… Куда я с одной-то ногой? На трактор не сядешь… Как я, доктор, землю пахать стану, а?
Шура Соградов, немного оправившись, подолгу шептался о чем-то с лейтенантом Евдокимовым. Однажды они подозвали к себе Димку и стали шептаться втроем.
- Верно,- выслушав сына, сказала Екатерина Николаевна.- Музыка тоже лечит! Надо бы организовать концерт для раненых.
- Патефон принесу! - быстро перечислял Димка.- Пластинки! «Барыню» там, «Яблочко», Русланову!
- И Лева пускай придет со скрипкой,- посоветовала мать.
- Пускай,- нахмурился Дима, а сам подумал: будут ли раненные, обожженные, искалеченные люди так же слушать Левину скрипку, как слушал ее когда-то он сам?
Приподнявшись на локте, Шура Соградов с нетерпением дожидался Димку, а выслушав его сообщение, оживился, зашипел:
- Молодец доктор! Все понимает! Патефон, скрипка, Русланова - это здорово! Может, отойдет, а?
Он кивнул на друга, и Димка увидел все ту же картину: Филипп Степанович лежит мертво, неподвижно, глаза в потолок.
«Не поможет Русланова»,- вздохнул мальчишка.
Лейтенант Евдокимов подозвал к себе Димку и задумчиво сказал:
- Как говорят французы: ищите женщину.
- Какую еще женщину? - не понял Димка.
- Самую обыкновенную! - прищурился лейтенант.- Его жену! Ясно? Живет она у родных на хуторе, за Волгой, ничего о муже не знает. Нужно ее тихо сюда доставить. Ясно?
Мишка на предложение Димки ответил сердито и сразу:
- Была нужда тащиться за какой-то теткой за тыщу верст! Да по такой дороге!
- Когда пойдем? - деловито спросил Васька, и Мишка завопил:
- Да разве пехом дойдешь?!
- Ладно, оставим тебя с Левой готовить концерт для раненых, а мы пойдем за женой,- сказал Васька.- Только не сболтни раньше времени!
- Что я, болтун, что ли! - обиделся Мишка.
Вышли они затемно на следующее утро, в воскресенье.
Когда дошагали до Волги, кто-то, скрипя снегом, стал нагонять их.
- Мишка? - удивился Димка.
- Мишка,- совсем не удивился Васька.- Куда он, трепач, без нас денется!
Димка рассердился не на шутку:
- А концерт?! Ему же такое дело доверили!
- Ничего,- шмыгнул носом Мишка,- я это дело Левке доверил! И еще сказал: не справится - башку отвинчу! Во!.. Хлебушка нету?
Васька сунул ему кусок, Мишка зачавкал и на малое время затих.
К обеду добрались до хутора. Был он невелик, домов семь, весь занесен снегом, только к калитке ближнего дома вела расчищенная дорожка, да такие же дорожки бежали к сараям.
Едва ребята двинулись к ближней избе, как разом забрехали собаки. И вот они, выдыхая морозные клубы, обступили мальчишек, присели, разоряются на все голоса.
- У, фашисты! - прятался за Ваську Мишка, а Димка, приложив ладони ко рту, закричал: