Мысленно я аплодировал Мэду, как грамотно и исподволь он подводил меня к мысли не делать неблагоразумных поступков.

— Надеюсь, тебе не надо объяснять, что если ты ворвешься на единороге с новаторскими идеями освобождения омег из-под гнета тирании альф, тебя не воспримут как мессию. Ты будешь выскочкой и отщепенцем, чудаковатым провинциалом с дурными манерами, которого никто не будет воспринимать всерьез.

Я не сильна в риторике и полемике. Я обычная женщина, которая даже не поддерживала феминисток на Земле, жила своей жизнью и боролась за свои права самостоятельно, выживала, как могла, как многие, как все. А тут получалось, что со своим свободолюбием являюсь Кларой Цеткин для проведения революции в целой системе. Ну, нет. Я не готова. Не хочу и не буду. Я всего лишь хочу жить свободно.

Узнав, что на Земле я водила машину, работала, сама себя обеспечивала, и весь наш строй значительно отличается от их, Мэд предположил, и правильно сделал, что установленные у них порядки мне не понравятся, и заблаговременно и издалека решил отговорить от каких бы то ни было решительных действий и плясок на костях, «чреватых для репутации наших детей».

Но, когда речь зашла о секретаре-омеге, тут он мне указал на двойные стандарты. Да хоть пятерные.

Я сел к нему на коленки и, пропуская его волосы сквозь пальцы, нежно заглядывая в глаза, потираясь носом о его нос, прошептал: «Яйца оторву. Обоим. Особо жестоким способом».

Мэд довольно засмеялся, блестя глазами, и крепко поцеловал меня, радуясь этому проявлению ревности, на которое все-таки спровоцировал, и тем, что последнее слово осталось за ним, и он наглядно мне показал, что я сама противоречу себе, защищая права омег.

— Мэд, солнышко, запомни, что на любую хитрую жопу найдется хер с винтом. И что палка — она о двух концах. И что не потерплю измен, и никакой закон меня не удержит.

— Когда ты последний раз смотрел на себя в зеркало? — спросил Мэд и потерся об меня отросшей щетиной. — Может быть, ты привык за всю свою жизнь к тому, как выглядишь, но всем окружающим это не грозит. Потому что ты прекрасен, как утренняя звезда. И так же сияешь, милый. Кто в здравом уме и трезвой памяти откажется от такого великолепного, умного, красивого и верного омеги или сможет посмотреть на сторону? Только не я, Биллиатт Лау Кайрино.

— А как ты вызываешь виртуальный экран с виеко?

— Встроенный чип. По прилету домой тебе тоже такой вживят. Это и ключ, и виеко, и доступ в сеть и связь — в ней много разных функций, милый.

В день прилета на Элькору, Мэд уделил особое внимание моему гардеробу, так как нам предстояло предстать перед прессой, полицией, начинался публичный период в жизни.

Мэд сам выбрал украшения для меня, и я сиял, как новогодняя ёлка.

Костюм, который я доработал — в основном отрезая лишнее, Солис каждый раз страдал из-за моего упрямства в отношении нарядов, но даже он признал, что я в обновленном виде выгляжу лучше, — костюм создавал летящий силуэт и подчеркивал мою девачковость. Видимо, к этому придется привыкать. Менять на этой планете еще и моду не хотелось. Но это вопрос времени.

Все равно буду изменять то, что смогу. Для себя. На остальных мне было чихать. Мэд был не против, если это не было чем-то кардинально противоположным имеющимся правилам и догмам.

Мэда все это время видела редко, только за едой и вечером в постели. Он поддерживал всегда и во всем мои начинания, а я старался не взбрыкивать и пытаться следовать местным законам. Но до омеги, до настоящего омеги, все равно было далеко. Как говорят у нас на Земле: «Если у мужчины есть хуй — это ещё не значит, что он мужчина, вполне возможно, что он просто хуйня какая-то». Та же байда была с моей омежестью. Отвыкать поступать самостоятельно, как привыкла на Земле, было каким-то удушающим кошмаром. Как будто невидимые путы постоянно одергивали меня, больно впиваясь в тело и душу. «Не так летишь, не так свистишь» — было моим спутником постоянно. Видя, как загружен муж, старался не напрягать его еще и своим поведением, но нервы не всегда выдерживали, и тогда Мэд в постели — на другие встречи совершенно не было времени — показывал, что я нужен ему, что он всегда поддержит, что я сильный и справляюсь отлично, что не один в этом мире. Без его поддержки и веры в меня я бы сломался в первый же день. Но я чувствовал, что был не один.

Мирро старался часто попадаться мне на глаза. Он не пробовал прикасаться или как-то нарушить мое личное пространство, но взгляды, которые бросал на меня, были совсем не детские. Остальные альфы как-то справлялись с этим и вели себя достойно и с уважением. А мальчику, видимо, снесла крышу та моя мимолетная ласка. Надо будет с Мелли не повторить такого же. Все-таки я — молодой омега, а не мамка, и об этом забывать не стоит.

Когда мы приземлились на Элькору, первой на борт попала полиция. Вот тут-то я и почувствовала разницу между женщиной и омегой. Меня допрашивали в присутствии Мэда и записывали показания, надев какую-то хрень, которая то ли подтверждала мои эмоции, то ли фиксировала мозговую деятельность — этого так и не понял. Я рассказал все, что знал о нападении и про Риона, а Мэд держал за руку, подбадривая.

Полицейский был предельно вежлив и даже старался лишний раз, без необходимости, на меня не смотреть. И опрос был больше формальным, совсем не так бы допрашивали у нас. Что женщину, что мужчину. А здесь четко чувствовалось, что я омега, а значит — вежливо, отстраненно, коротко и незаинтересованно.

Мэд командовал происходящим, и на корабле все двигалось, крутилось, выполнялось в строгом порядке. Меня не коснулась ни одна проблема, досталось только ответить на вопросы полиции, и то недолгие, и выйти из каюты, чтобы пересесть на шлюпку, которая доставит нас домой.

Мой мозг был рад, что омег тут задвигают за спину и запрещают что-либо делать самим. Потому что все еще была в калейдоскопе событий и не могла никак остановиться, а не бежать, хватать, лететь, что-то делать автоматически. Я все откладывала на день после свадьбы, который мне обещал Мэд. То есть на послезавтра. Вот тогда успокоюсь. Остановлюсь. Буду бездумно лежать на пляже. И распланирую, что делать дальше. А пока надо было шевелить поршнями.

Выйдя из каюты, мы встретили процессию, конвоировавшую Риона. Он шел в сопровождении двух полицейских с полосками типа наручников на руках. Подойдя ко мне, он учтиво поклонился, и Мэд тут же заслонил меня плечом. В узком коридоре для этого не было места, да и под такой охраной мне не было страшно, но было приятно чувствовать себя под защитой мужа. Хотя Риона не боялась совершенно.

— Я знал, что увижу вас, прекрасный Лиатт! Вы не забыли нашу первую встречу? — Он облизнулся, тяжело сглотнув. — Придумывайте подарки на каждый день. Корриго свои слова на ветер не бросает.

— Не стОит, мистер Корриго, — спокойно ответил я.

— Волшебный голос! Когда-нибудь вы споёте мне, прекрасный Лиатт!

Полицейский подтолкнул его, он еще раз жадно окинул меня взглядом, обласкав с ног до головы и, поклонившись, проследовал к выходу.

Мы с мужем дождались, пока они отойдут на какое-то расстояние, и Мэд схватил меня за руки и прижал к стенке, жарко и страстно целуя. А я так растерялся от этой встречи и от слов Риона, что даже не сразу ответил на поцелуй.

Затем мы прошли в рубку, попрощались с командой корабля и я ступил на Элькору.

Сегодня с удивлением отметила, что после прилета прошел месяц. Все вертелось так же быстро, как и раньше, не думая останавливаться.

Раз — и я на космодроме в коротком путешествии к шлюпке, окруженная крепкими бравыми альфами, не пускающими прессу, и ведущими нас сквозь толпу к шлюпке Мэда.

Два — и вот мы уже летим от космодрома над планетой, и я дрожу, в восторге, разглядывая красивые пейзажи и чужеродную мне технику и города.

Три — и Мэд переносит в дом меня на руках, по традициям этого мира. Дом светлый, просторный, находится действительно на берегу моря, рядом несколько бассейнов, террасы, разбиты сады и лужайки из причудливых растений. И по периметру — высокий забор с охраной.