— Снимать не будут, только что назначили, а строгача влепят.
— Милый мой парторг, я этот строгач согласен принять за хороший обед одного ребенка, а мне нужны деньги, чтобы уверенно кормить, поить, одевать и обувать полторы тысячи человек. И, поверь мне, будут у нас такие деньги. Будут!
Доводы Ковалева, его убежденность сильно подействовали на парторга. Поленов по натуре был очень чутким человеком, умел вникать в жизнь и запросы людей, готов был отдать с себя последнее, чтобы помочь нуждающемуся. Но он плохо знал производство. И, главное, любое письменное предписание свыше бездумно принимал к исполнению. Дисциплину он понимал только так.
— Черт с тобой! — улыбаясь, проговорил он, присаживаясь на стул. — Анархизм ты проявил, конечно, самый махровый, но с зарплатой ты прав. Дальше такого положения терпеть мы не должны. А с Ореховым как? Он же член партии.
У Ковалева словно тяжелый груз сняли с плеч.
Протест парторга его очень встревожил, спокойным он был только внешне. Своих распоряжений Ковалев не отменил бы ни при каких условиях, но он понимал, что разногласия с парторгом в таких вопросах могут кончиться для дела весьма плачевно. А Ковалеву очень хотелось работать с парторгом дружно, без ненужных споров, парторг понравился ему в первый же день их знакомства.
— С Ореховым просто. Он был не на своем месте. Может быть член партии не на своем месте? Могу я как директор и просто как опытный в лесу человек это определить?
— В пять минут?
— А для специалиста и пять минут — время. Состояние дел ему о многом говорит.
— Не агитируй, говори: чего хочешь?
— Я прошу тебя, Федор Иванович, сегодня же вечером собери партбюро, я доложу о всех проводимых и намечаемых делах на ближайшее время. Если бюро одобрит эти мероприятия, мы можем всей силой парторганизации навалиться и сделать самое важное в кратчайшие сроки.
— Во сколько соберем, часов в семь?
— Давай, если можно, в девять. У меня еще забот...
Вечером в кабинете парторга собралось бюро. Кроме Поленова, Ковалева и мастера Ховринова присутствовали: знаменитый в леспромхозе стахановец Костя Чистиков («Ничего себе Костя, — подумал Ковалев, — ростом под потолок, в плечах — косая сажень, кулаки — как пудовые гири, да и возраст — далеко за тридцать!»); тракторист Кулагин — молодой, лет двадцати пяти крепыш с открытым приятным лицом и добрыми карими глазами; Сясин — худощавый человек среднего роста и неопределенного возраста, бледное, дергающееся лицо неврастеника и тонкие длинные пальцы, все время теребящие какой-нибудь предмет; председатель рабочкома Ольшин — мужчина лет сорока с плоским, невыразительным лицом и бесцветными глазами.
Директор кратко обрисовал положение. Он сказал, что считает совершенно неоправданным закрытие обеих шпалорезок. Шпалы дважды обсчитываются по выпуску валовой продукции, а от нее зависит получение денег на зарплату. Нужно восстановить работу шпалорезок в две смены.
— Кто же вам для этого рабочих даст? — скривив губы в улыбке и вертя в руках чернильницу, прервал докладчика Сясин. — Вы знаете, сколько надо рабочих на две шпалорезки, да еще для двух смен?
— Знаю, — спокойно ответил директор, — я доложу.
Дальше он сказал, что неэкономично иметь однопутную ледянку и что уже заканчивается строительство второго пути.
— Вы уже знаете, товарищи, — продолжал Ковалев, — на верхнем складе мы добавили пять дерриков к двум имевшимся и организовали на погрузке двухсменную работу. Теперь мы имеем четырнадцать деррико-смен. Это даст нам возможность увеличить погрузку на тракторные сани до тысячи кубометров в сутки вместо нынешних трехсот. Штабелевать будем дерриками до трехсот кубов. И высвободить с погрузки и штабелевки около сорока рабочих...
И вдруг случилось неожиданное:
— Ха-ха-ха! — как горох из мешка, рассыпался смех Сясина. — Вот это да-а! Одним махом семерых убивахом! И погрузку в три раза увеличим, и штабелевку будем дерриками делать, и еще сорок человек рабочих высвободим. Ха-ха-ха! — заливался он, упав грудью на стол.
Ковалев с недоумением посмотрел сначала на Сясина, потом на Поленова. Парторг постучал по столу карандашом.
— Вы, Сясин, что? — удивился директор. — Что с вами?
— Надо посерьезнее, Сергей Иванович, посерьезнее, — прервал его Сясин. Это был уже не тот человек, каким он показался Ковалеву перед началом заседания бюро. Лицо Сясина было строгим, губы плотно сжаты. На директора сурово смотрели колючие серые глаза.
— Я вот тоже всю жизнь бумагу порчу, — продолжал Сясин, не дав опомниться сбитому с толку Ковалеву, — понимаю, что бумага все выдержит, а вам, как новому, молодому директору...
— Позвольте... — попытался прервать Сясина директор. Но тот предупреждающе поднял руку ладонью к докладчику и наставительно продолжал:
— Сели бы вы на свою директорскую лошадь, она у нас самая быстрая в леспромхозе, да съездили бы на спецлес. Правда, товарищ Пешков там с делом справляется, но, я думаю, директорский глаз не помешает. Со спецлесом, Сергей Иванович, не шутят, — с назиданием заключил он, — там не выполнять план нельзя.
Ковалев в первую минуту растерялся. Он в недоумении смотрел на членов бюро. Поленов, словно чего-то застеснявшись, смотрел в верхний угол кабинета; Ховринов, наклонясь, смотрел в пол; в глазах остальных членов бюро была откровенная жалость к молодому директору, допустившему такую оплошку. Казалось, вот сейчас они хором скажут: «Да как же ты, милый, по такому важному вопросу не посоветовался сначала с Павлом Викторовичем? С ним — лично — не согласовал?»
«Что такое, что же здесь происходит?» — металась мысль в голове директора. — Я мало знаю Ховринова, совсем не знаю других членов бюро, но Поленов-то куда смотрит?»
Несколько секунд Ковалев стоял в полном оцепенении. Вдруг счастливая мысль, словно электрическая лампочка в темной комнате, вспыхнула и осветила всю обстановку. Ковалев даже заулыбался. «Я и забыл, что Сясин послан работать в лес по партийной мобилизации. Он и чувствует себя здесь спецпосланцем, он и загнал в угол остальных членов бюро, и научился пальчик наставительно подымать... Шалишь, дружок, тебя сюда не за этим послали».
— Ты как ведешь бюро, товарищ секретарь?! — обрушился Ковалев на Поленова. — Почему позволяешь прерывать докладчика? Вот кончу — пусть задают вопросы, а потом выступают со своими предложениями, замечаниями, со своим несогласием, если угодно.
— Вы, Павел Викторович, оставьте свою привычку высмеивать любые предложения, если они исходят не от вас, — очнулся Поленов. — Продолжай, Сергей Иванович.
Дальше директор коротко рассказал о роли стариков Коппера в изготовлении дерриков и колеереза и предложил отметить их труд так: накрыть стол в сарае, где работают старики, поставить марочное вино и фрукты, от имени всего коллектива леспромхоза тепло их поблагодарить.
— Водку с колбасой надо поставить, а вино — это пустое! — выкрикнул Ховринов.
— Работать по двенадцать часов — это прямое нарушение трудового законодательства, — заявил, вставая с места, председатель рабочкома Ольшин. — За это Коппера привлекать к ответственности надо, а не вином поить.
Ковалев налил стакан воды и, выпив его залпом, подошел к Ольшину вплотную.
— Слушай, рабочком, а к какой ответственности должны привлекать нас с тобой за провал государственного плана? Если уж Коппер со своими стариками заслуживает какого-то наказания, то мы с тобой должны в тюрьме сидеть, а не в этом кабинете. Понял? И вообще, запомни, что лес в белых перчатках не рубят, работа наша сезонная, больше половины годового плана в первом квартале надо сделать. Можем мы в таких условиях уложиться в восьмичасовой рабочий день? Не можем. Давай об этом никогда не ставить вопроса.
Ольшин посмотрел на Сясина и молча уселся на свое место.
— Дальше, товарищи, — продолжал докладчик. — Нам нужно коренным образом изменить движение тракторов на ледянке и лежневках. На ледянке должны быть специальные линейные трактора, освобожденные от маневровых работ. Трактористов закрепим на определенных видах работ на весь зимний сезон.