Деспард-Смит уже встал, чтобы объявить заседание открытым, но Гей поспешно сказал:

— Разрешите мне сделать небольшое вступление. Я хочу подарить нашему колледжу — нашей великолепной библиотеке — экземпляр моей последней книги. Надеюсь, я не ошибусь, предположив, что члены Совета уже успели ее купить? Надеюсь, вы купили ее, Браун? Надеюсь, вы купили ее, Кроуфорд?

Он неловко поднялся с кресла и положил книгу перед Деспардом-Смитом.

— Пока нет, — сказал Кроуфорд. — Но я видел одну или две рецензии.

— Да-да, рецензии, — немного растерянно проговорил Гей. — Но в этих первых рецензиях не чувствуется, знаете ли, истинной заинтересованности…

Его растерянный тон отвлек мои мысли от Винслоу, и я подумал, что старик по-настоящему волнуется — несмотря на всегдашнюю самоуверенность, он до сих пор не мог без волнения думать о том, как примут его очередную работу. И от возраста это чувство не притупилось — наоборот, стало даже как будто острей.

Через несколько минут началось собрание. Нам надо было обсудить два вопроса, касающихся церковного прихода, и несколько финансовых. Когда дело дошло до финансов, Деспард-Смит сказал, что хотел бы выслушать мнение казначея.

— Не вижу в этом необходимости, — пробормотал Винслоу. Он даже не поднял головы, не глянул на нас. Зато все члены Совета смотрели на него с нескрываемым любопытством.

Джего как старший наставник сделал подробный доклад о результатах экзаменов. Он переходил от предмета к предмету, строго следуя кембриджской традиции — математика, классическая филология, естественные науки… Члены Совета знали лишь по десять-пятнадцать студенческих фамилий, но Джего с таким увлечением говорил о каждом выпускнике, что увлек все собрание. История. В профессорской стало удивительно тихо.

— …Хочу обратить внимание коллег на замечательный и вполне заслуженный успех одного из наших студентов, — гортанно басил Джего. — Мы знаем, какие серьезные трудности ему пришлось преодолеть, чтобы поступить в университет. И я уверен, господин председатель, со временем мы будем гордиться тем, что этот юноша воспитывался в нашем колледже. — Потом, с усмешкой упомянув о героических усилиях Брауна, который подготовил Тимберлейка к экзамену, Джего заглянул в свои записи, на мгновение запнулся и быстрой скороговоркой закончил: — Ну вот, про историков мне сказать больше нечего. — После этого он сразу же перешел к другому предмету.

Джего проявил благородство, а может быть, даже милосердие, но я не понял, как к этому отнесся Винслоу. Он сидел не шевелясь, по-прежнему опустив голову вниз. Возможно, он просто не слышал, о чем говорилось на собрании. Сам он упорно молчал, и, когда мы оценивали годовую работу колледжа, ему пришлось напомнить, что он обязан принять участие в официальном голосовании.

В час дня, когда мы сделали перерыв, нам подали холодный ленч; но почти все члены Совета очень проголодались и ели с большим аппетитом. Винслоу закусывал стоя, повернувшись лицом к окну. Я заметил, что Рой смотрит на него с горестным сочувствием. За последние две недели он помрачнел еще сильнее и старательно уклонялся от разговоров с коллегами. Увидев, что он пристально наблюдает за Винслоу, я почувствовал тревогу; но когда кто-то предложил ему распить бутылку вина и он отказался, тревога отпустила меня: я решил, что он в состоянии сдерживаться.

После ленча Джего сделал доклад о предварительных экзаменах. Ему задали пару вопросов, высказали несколько высокопарных критических замечаний, а потом поздравили с успехом.

— Разумеется, те молодые люди, чьи работы признаны всего лишь посредственными, не делают чести нашему колледжу, — подводя итог, сказал Деспард-Смит. — Однако в общем и целом мы можем считать, что наши питомцы успешно закончили курс. Я правильно уловил вашу мысль, старший наставник?

— Не совсем, господин председатель. По-моему, мы можем гордиться их успехами.

— Вы согласны с этим, наставник? — спросил Деспард-Смит Брауна.

— Совершенно согласен, — ответил Браун. — И хочу обратить внимание коллег на замечательную организационную работу декана.

Меня неожиданно поразило слово «питомцы», и до самого конца собрания, которое, впрочем, кончилось довольно быстро, я размышлял об изменениях в нашем языке. Деспард-Смит пользовался лексикой девяностых годов — нынешние преподаватели сказали бы не «молодые люди», не «питомцы», а «дипломники» или «выпускники», в то время как сами студенты называли себя в конце тридцатых годов «парнями» или «ребятами». В нашей профессорской забавно перемешивались языковые стили разных эпох. Старик Гей, например, говорил «наверно», когда мы сказали бы «обязательно» или «наверняка» — «так вы наверно придете завтра в колледж?» — это слово сохранилось в его лексиконе с семидесятых годов прошлого столетия. Пилброу, стараясь не отставать от века, пользовался по большей части новейшими речениями, а вот Деспард-Смит до сих пор сохранял верность стилю девятнадцатого века: он постоянно повторял «ей же богу», «милейший молодой человек», «сударь мой», «питомцы». Кроуфорд очень любил выражение «ученые занятия» — так говорили при Эдуарде VII. Короче, слушая речи членов нашего Совета, можно было реконструировать при желании лексику самых разных эпох.

Между тем собрание кончилось. Я хотел дождаться Роя и поэтому не торопился уходить из профессорской. Винслоу неподвижно сидел за столом, как будто у него не было сил, чтобы встать. Через несколько минут мы остались в профессорской втроем — Рой, Винслоу и я. Рой не сказал мне ни слова, даже не посмотрел на меня — он подошел к Винслоу и сел с ним рядом.

— Я всей душой сочувствую Дику, — проговорил он.

— Вы очень добры.

— И вам тоже — потому что вам пришлось сидеть на этом дурацком собрании. Уж я-то знаю, как это невыносимо в несчастье — быть у всех на глазах, да еще и слушать о себе людские пересуды.

В голосе Роя звучало неподдельное страдание, и Винслоу удивленно посмотрел на него.

— Их пересуды гроша ломаного не стоят, но человеку-то хочется, чтобы его оставили в покое, — с надрывом продолжал Рой. — Так нет же, у нас не хватает на это благородства! Да я и вообще-то не верю в человеческое благородство. А вы? Вы верите, Винслоу? Вы знаете, что они все сейчас думают, знаете? «Ну, теперь-то у него поубавится спеси», — вот что они все сейчас думают. Они прекрасно помнят, как вы умели их осадить. А теперь толкуют друг другу, что вы, мол, просто заносчивый грубиян, и ничего больше. Да только не заслуживают они никакого внимания. Никто из нас не заслуживает.

Его звонкий голос срывался от лихорадочного возбуждения. Винслоу молча смотрел на него. Потом сказал:

— Слова людей всегда заслуживают внимания, молодой человек.

— Ну, разумеется! В словах людей всегда есть доля правды — про кого бы они ни говорили! — Рой расхохотался.

Я уже шел к нему вокруг стола, чтобы хоть как-нибудь, хотя бы силой, остановить его. Он заговорил о сплетнях про него и Джоан. Я схватил его за плечо, но он оттолкнул меня. Он сказал, что в трепотне Найтингейла тоже есть доля правды.

— Хотите знать всю правду? — вскричал Рой. — Мы оба страдаем. Может быть, вам станет немного легче…

— Успокойтесь, Калверт! — решительно перебил его Винслоу. — Не хочу я ничего о вас знать.

— Вот поэтому-то я вам все и расскажу! — На столе перед Винслоу лежал листок чистой бумаги. Рой придвинул его к себе и начал быстро писать. Я попытался помешать ему. Он выругался и крикнул:

— Отстань, Льюис! Мне надо написать признание! — Он был как в лихорадке. — Только для Винслоу. — Он написал что-то еще, расписался и с кривой усмешкой протянул листок казначею.

— У вас был кошмарный день! — воскликнул он. — Храните этот листок, он всегда подтвердит вам, что люди не стоят никакого внимания!

Рой торопливо попрощался и ушел.

— Н-да, мучительная сцена, — сказал Винслоу.

— Через несколько минут он придет в себя.

— Вот уж никогда не подумал бы, что Калверт способен устроить такое позорное представление. И это что же — не в первый раз?