Когда мы сели за стол, Кэтрин заговорила о своих родных. Давно ли я видел ее брата? Потом, со спокойной грустью счастливой и уверенной в себе женщины, она стала вспоминать свою юность и те годы, когда она жила в поместье своего отца, а мы с Фрэнсисом часто гостили у них.

После обеда мы вышли в садик, расположенный позади их дома. Наползали сумерки, золотисто-багровое небо постепенно темнело. Теплый воздух был сладок и ласков. А неподвижно застывшие в безветренном сумраке кусты цветущей сирени заливали садик пряным ароматом, кружа мне голову воспоминаниями о начале других, давно канувших в прошлое летних каникул.

Слегка одурманенный ароматным воздухом, я несколько минут молчал, а когда наконец собрался заговорить о Льюке, Кэтрин опередила меня:

— Льюис, я хочу задать тебе один вопрос — можно?

— Конечно.

— Ты ведь согласен с Фрэнсисом насчет выборов, правда? Это ведь так естественно для нас — добиваться, чтобы ректором колледжа стал либерально настроенный человек, я уверена, что ты не можешь думать иначе.

Так значит, они пригласили меня только для того, чтобы затеять эту игру? Я вдруг страшно огорчился — словно потерял друга, который после свадьбы стал мне совсем чужим. Когда-то Кэтрин жадно слушала мои разговоры с ее братом, она была нашим другом, нашей ученицей и воспринимала мир в точности так же, как мы. А теперь я окончательно убедился, что, став женой Фрэнсиса, она смотрит на жизнь глазами мужа, не понимая людей, которые думают иначе, чем он.

— По-моему, Фрэнсис не прав, Кэтрин.

— Если главой колледжа станет реакционер, — сказал Фрэнсис, — то благодарить за это надо будет Льюиса.

— Разве все зависит только от меня?

— Не прикидывайся слепым, Льюис. Если ты, как мы надеялись, поддержишь Кроуфорда — ректорство ему обеспечено. Потому что вместе с тобой в нашу партию наверняка перейдет еще два или три человека.

— Я уверена в этом, — сказала Кэтрин. — И неужели ты не понимаешь, как это важно, Льюис? Мы вправе надеяться, что ты нас поддержишь. Я не умею притворяться, и твое отступничество кажется мне чудовищным.

Да, они считали меня неблагодарным отступником. Когда мне было тяжело и я хотел найти спокойное убежище, Фрэнсис приложил много стараний, чтобы меня приняли на работу в колледж. Все эти три года они относились ко мне с дружеской деликатностью, частенько зазывали обедать, считали своим — чуть ли не в буквальном смысле этого слова, — и вот при первой же серьезной проверке я оказался предателем. Люди всегда надеются на признательность тех, кому они помогли, и далеко не сразу понимают, что признательность — очень редкое явление.

— Послушай, Кэтрин, — сказал я, — когда ты судишь о чем-нибудь непредвзято, то ошибаешься так же редко, как Чарльз, а он на диво проницателен. Ты немного знаешь и Джего и Кроуфорда. Скажи мне, кого из них ты можешь назвать по-настоящему хорошим человеком?

Кэтрин ответила не сразу.

— Джего, — неохотно признала она. Однако сейчас же поправилась: — Но ведь в ректоре важно вовсе не это.

— Правильно, — сказал Фрэнсис. — А Льюису просто нравятся человеческие слабости.

— Ничего подобного, — возразил я. — Мне нравятся люди, наделенные творческим воображением, и не нравятся самовлюбленные снобы.

— Иногда мне начинает казаться, — с холодной враждебностью сказал Фрэнсис, — что ты потерял представление о коренных человеческих достоинствах.

— Если уж на то пошло, — раздраженно воскликнул я, — то самодовольство в миллион раз противней самоистязания.

Нас охватила взаимная ожесточенность. Мы давно знали друг друга и понимали сейчас, что договориться не сумеем. Они почти не слушали моих доводов в защиту Джего, а я все злее нападал на Кроуфорда.

— А уж она совершенно невыносима, — исчерпав все аргументы, сказала Кэтрин.

— Она несчастная и трогательная в своем несчастье женщина, — возразил я. — И добрая.

— Она кошмарная кривляка, согласись.

— Если б ты видела, с какой нежной терпимостью относится к ней Джего, то, возможно, поняла бы, почему я его поддерживаю.

— И она будет хозяйничать в Резиденции — об этом даже подумать страшно!

— Хозяйничать в Резиденции будет ректор, а не его жена.

— Если ректор женат, хозяйкой Резиденции неминуемо становится его жена, — заметил Фрэнсис.

Спор зашел в тупик, и мы умолкли. Между тем, пока мы спорили, сумерки сгустились, вечерняя заря погасла, и в темно-синем небе зажглись первые звезды.

Вот тут-то я и заговорил о Льюке — не в дружеской беседе, как мне хотелось бы, а просто чтобы прекратить наш бессмысленный спор.

— Некоторые выпады ваших союзников против жены Джего кажутся мне возмутительными и недопустимыми, — начал я. — Но сейчас мне хочется рассказать тебе о другом. У меня есть претензии посерьезней… надеюсь, что только к одному из вас. Ты знаешь, что Найтингейл пытался запугать Льюка?

— Каким образом?

Я объяснил.

— Это правда? Все именно так и было?

— Я передаю тебе то, что рассказал мне Льюк. Ты ему веришь?

— Верю, конечно. — Фрэнсис даже не пытался скрыть неприязнь ко мне — ведь я своим рассказом поставил его в очень неловкое положение. Но больше всего он разозлился, конечно, на Найтингейла.

— Ну, а если ты ему веришь, значит, все именно так и было, — сказал я.

— Да, гнусный тип, — буркнул Фрэнсис. Темнота мешала мне разглядеть его лицо, но я был уверен, что он покраснел от злости и на лбу у него явственно обозначилась вена. — Н-да, очень мерзко. Просто позорно. Этого ни в коем случае нельзя допускать, — немного успокоившись, сказал Фрэнсис. Потом спросил: — Надеюсь, ты-то понимаешь, что позиция Льюка в предвыборной борьбе не может повлиять на его будущность? К сожалению, мы вряд ли сможем предоставить ему постоянную должность — по крайней мере пока я работаю в колледже. Но к недостойным угрозам Найтингейла это не имеет ни малейшего отношения. Льюк серьезный ученый. И его обязательно надо удержать в Кембридже.

— Он очень милый мальчик, — сказала Кэтрин. Она была всего года на два старше Льюка, но говорила о нем, как умудренная опытом женщина о ребенке.

— Могу добавить, — сказал я, — что Найтингейл ничего не добился. Льюка, хоть он и молоденький, запугать не так-то легко. Но я решил, что ты обязательно должен об этом знать. Мне не нравится, что его шантажируют.

— Я прекращу это, — с мрачным достоинством сказал Фрэнсис. — Да, я прекращу это, — повторил он. Но со мной он разговаривал сейчас даже враждебней, чем раньше. Все его принципы, его честность, прямота и чувство справедливости требовали, чтобы он пообещал мне обуздать Найтингейла, и я был уверен, решительно уверен, что он выполнит свое обещание. Однако ему было очень неприятно, что я впутал его в эту историю. Я как бы заставил его взять на себя ответственность за недостойную выходку Найтингейла; разумеется, он рассердился бы на меня гораздо меньше, будь мы по-прежнему союзниками и приятелями, но мы теперь были врагами. — Вы, между прочим, тоже ведете себя не слишком-то щепетильно, — сказал он. — Да взять хотя бы тебя самого. Разве ты не говорил Найтингейлу, что откажешься от должности наставника, если он проголосует за Джего? А ведь ты прекрасно знаешь, что не видать ему этой должности, как своих ушей.

Вскоре я поблагодарил их за обед и ушел. Мы распрощались очень холодно. По пути домой, вдыхая пряные ароматы приветливой майской ночи, я вспомнил, как пять лет назад, в такую же теплую и тихую майскую ночь, Фрэнсис с Кэтрин и я с Шейлой танцевали на вечеринке по случаю окончания учебного года; мы оба были влюблены, но даже любовь не могла охладить нашей взаимной симпатии. И вот я только что распрощался с ними, словно мы были совершенно чужими друг другу людьми. Неужели всему виной эти проклятые выборы? Или разрыв был неизбежен, как неизбежно уходит в прошлое наша юность? Память о человеке, которого мы любили, не меркнет с годами. И память об истинном друге — тоже. Все чувства, кроме любви и дружбы, ослабевают и забываются под воздействием всесильного времени, обстоятельств жизни или личных неурядиц. Приятельство приходится оберегать заботливее, чем глубокую дружбу, — оно сохраняется только при обоюдной тактичности и душевной чуткости партнеров, и, если один из них, под тяжестью личных невзгод, теряет эти качества, приятели неминуемо расходятся. Так не по своей ли собственной вине я так недружелюбно расстался сегодня с Кэтрин и Фрэнсисом?