А в Марии продолжали кипеть страсти. Теперь ей не давала покоя холодность Босуэла. Для него она оказалась просто женщиной с короной. А сейчас эта корона в его руках, а он достиг того, о чем мечтал. Ах, если бы только Мария смогла разлюбить его… Тогда ведь и страданий было бы меньше… Но сделать такое было не в ее власти, его равнодушие лишь раздувало тот огонь, что горел в ее сердце…

В последнее время он частенько надолго оставлял ее, и она была абсолютно уверена, что он ездит к Джин. Бывало, бессонными ночами она лежала в постели, представляя их вместе…

Однажды по возвращении она учинила ему допрос, а он лишь рассмеялся в ответ, ни подтвердив, но и не опровергнув ее подозрения.

— Да как ты можешь заводить разговоры о Джин, когда вокруг нас страшная опасность?! — вскричал он. — Тебе известно, что наши враги объединяются против нас?

— Но ты ведь виделся с ней! Я просто уверена, что ты до сих пор воспринимаешь ее как жену!

— Точно, в ней есть кое-что, заставляющее меня воспринимать ее именно так… А ты всегда для меня была только любовницей.

Он действительно думал, как говорил, или это его извечная грубость? — Ответа Мария не знала.

Бессонница совершенно измучила ее. Ей все грезился призрак Дарнлея, насмехающегося над нею:

— Ну вот ты и поменяла мужей… Но неужели замена лучше того, что было?

Однажды, не в силах более терпеть его отчуждение, она оттолкнула его руки от себя, бросилась к дверям и, выбежав в коридор, стала звать Джейн Кеннеди, прося, чтобы та принесла нож.

— Нож, Мадам?! — с недоумением переспросила Джейн.

— Да… Я вырежу себе сердце… Я не могу так больше жить… Лучше умереть…

…Потом она бросилась на кровать и горько расплакалась.

По всей стране знать объединялась против королевы и Босуэла. Граф Меррейский томился ожиданием, чтобы вернуться в Шотландию и принять регентство. Мортон собрал Аргайла, Атолла и графа Марского и сообщил, что Керколди готов возглавить армию. В этой же компании были Гленкэйрн, Кассиллис, Монтроуз, и много других.

Мэйтленд сидел пока в Холируде, дожидаясь удобного случая улизнуть и присоединиться к мятежникам. Он сделал свой выбор. Королева, по его мнению, была совершенно не в состоянии править страной. Год назад она собрала армию в защиту будущего мужа и подняла страну против графа Меррейского. А сейчас это уже совершенно другая женщина, больная любовью и не замечающая ничего вокруг. Год назад она была так близка к величию, потрясающее будущее было просто заказано ей, но, увы, она пошла по иному пути.

Все эти приготовления в стране встревожили Босуэла, и он, оставив Эдинбургский замок под присмотром Джеймса Бэлфора, уехал вместе с Марией в Бортвик.

Он сделал это не из-за любви к ней, а потому что побаивался, что мятежники возьмут ее в плен.

Крепость, где они спрятались, стояла на краю обрыва, окруженная крепостным рвом. Она выглядела совершенно неприступной, но они не провели там и нескольких дней, как заявился лорд Хьюм и потребовал, чтобы Босуэл сдался. А Босуэл ожидал, что вот-вот прибудут его южане на подмогу, и потому прорычал, что никакой капитуляции не будет. Однако время шло, а помощь не появлялась, и он начал считать, как долго он сможет выдержать осаду. Эта крепость смотрелась суровой, снаружи к ним никто не пробьется, но Босуэлу совершенно не хотелось умереть здесь от голода, так как запасы еды были очень скудные. Он решил бежать из замка.

— Возьми меня с собой, — взмолилась Мария.

Он затряс головой и сказал:

— Это невозможно. Выбраться может только один человек. Двоих наверняка схватят. Если мне удастся пробиться через охрану, я поскачу в Данбар, соберу людей и, клянусь, Хьюм лишится своей головы! Я заполучу головы всех мятежников!

— Милый мой, будь осторожен, чтобы они не обошлись с тобой так, как ты хочешь поступить с ними.

— Мои голова и плечи в таком же союзе, как мы с тобой!

Она бросилась к нему, утопая в собственной нежности и моля его об осторожности.

…Ему удалось вырваться из осадного кольца и ускакать в Данбар за подмогой.

Охрана замка, обнаружив, что Босуэл обвел их вокруг пальца, не решилась тронуть королеву и отправилась в погоню за Босуэлом, но… в Эдинбург, думая, что он отправился туда.

Когда все уехали, Мария, переодевшись в мужское платье, выбралась из замка через окошко банкетного зала, спустилась с обрыва и там, в низине, нашла приготовленную для себя оседланную лошадь. Прошло много часов, прежде чем она добралась до Данбара. Услыхав о ее прибытии, Босуэл вышел встретить ее. Она так устала, что ему пришлось снять ее с лошади и отнести в замок на руках.

— Какой же славный из тебя мальчишка! — произнес он с улыбкой, неся в замок.

Проведенная в замке ночь вновь сделала ее счастливой…

Они любили друг друга… строили планы на будущее… а потом вновь любили…

Позднее Босуэл сказал:

— Здесь оставаться нельзя. Мы должны выехать им навстречу.

— Милый, мы победим! — воскликнула она. — Ты просто не можешь не победить! Ты получишь все, о чем мечтаешь!

— К сожалению, трон не такая легкая добыча, как королева.

— А королева совсем нелегкая добыча, — ответила она. — Вот если королева любит кого-то, то для этого человека она — легкая добыча… А вот для тех, кого любит Фортуна, трона иногда добиться проще, чем любви королевы…

Он начал целовать ее, и они вновь любили друг друга…

Не потому ли он так страстен этой ночью, — подумала Мария, — что потом у нас просто не будет на это времени?..

Мария была полна решимости поехать рядом с Босуэлом во главе армии.

Она приехала в Данбар в мужской одежде. Ничего из ее гардероба в этом замке не было. Все, что смогли найти для королевы, так это наряды простой горожанки. Облачившись в алую юбку, в корсаж с рукавами, вывязанными крючком, черную бархатную шляпу, накинув красный шарф, она с гордым видом правила лошадью бок о бок с Босуэлом…

Армии сошлись в Массельбурге. Королевские солдаты разбили лагерь на Карберрийском холме, совсем рядом с тем местом, где около двадцати лет назад была знаменитая битва при Пинки.

Казалось, две армии стоят друг против друга, и вот-вот начнется бой. Но они постояли так весь день: сначала ждали одни, чтобы солнце не слепило глаза… потом другие… Ни мятежникам не хотелось воевать с собственной королевой, ни королеве не хотелось бороться со своим народом. Так они и стояли, в тревоге и ожидании, на двух холмах, разделенных небольшой речушкой…

Вечером французский посол де Крок отправился к мятежникам и сказал, что готов выступить посредником на переговорах о перемирии.

— Мы не собираемся просить прощения, — заявил Гленкэйрн, — мы ждем, что попросят прощения у нас! Пусть Мария отречется от негодяя, совратившего ее, и мы признаем ее нашей королевой. А Босуэл пусть выйдет сюда… Среди нас есть достойные ему противники. Если он захочет сразиться не с одним, а с несколькими, то мы найдем пять, десять человек.

— То, что вы говорите, несерьезно. Я не могу делать такие предложения королеве, — запротестовал де Крок.

— А больше вы ничего и не дождетесь, — сказал Гленкэйрн. — Пусть мы погибнем, но разберемся с делом об убийстве короля до конца.

Когда де Крок возвратился к королеве, рядом с ней был Босуэл.

— Что им надо? — заорал он.

— Они заявляют, что будут преданы королеве, но для вас они смертельные враги, — ответил де Крок.

— У них от зависти помутился разум, — сказал Босуэл. — Они просто спят и видят оказаться на моем месте. А разве не они подписали бумагу, что будут служить мне верой и правдой и не пожалеют ради меня своих жизней?

— Любое оскорбление, нанесенное моему мужу, я буду считать своим собственным, — быстро произнесла Мария. — Я хочу, чтобы они знали об этом.

Де Крок передал, что они вызывают Босуэла на поединок. Мария изменилась в лице.

— Никаких поединков не будет, — заявила она.