Косвенно, я коснулась темы звездных детей, поскольку мне это грозило, но мы все еще не объявили об этом во всеуслышание. Истории звездных родителей, которым приходилось сражаться с папарацци ради спокойствия собственных детей, не добавляли оптимизма. Таких историй оказалось сотни. И они обрушились на прессу шквалом писем, звонков, имэйлов и откровенных интервью.

С другой же стороны, история Алекса нашла отклик в сердцах «Честных фанатов». Так они себя назвали, люди, которые просто восторгаются звездой, но при этом спокойно проживут без локона волос с его головы или обрывком одежды, выкраденной из личного пользования. Они осуждали черных охотников за сувенирами, которые вламывались в дома к звездам и после продавали находки на Ebay.

Наряду со всем этим, в пробках или в больнице, ожидая новостей от докторов, я не забывала о сценарии Ройса. И однажды… я все-таки его переписала.

Да, кино дает позволяет нам прочувствовать все те ужасы, которые никогда не случатся с нами в собственной жизни (дай Боже, чтобы так). Но и запугивать зрителя до икоты и отвращения не дело.

Я оставила все те сцены, от которых кровь стыла в жилах, в конце концов, именно такие фильмы и сделали Ройса тем, кем он стал. Я переписала лишь последние несколько сцен, радикально сменив к финалу тональность фильма.

В случае с «Драконом» это было от плюса к минусу. В случае со «Сценаристом» это было от сотни минусов к одному жирному плюсу.

Итак, герой пишет лучший сценарий своей жизни о жестоком маньяке. После этого перед ним открываются все двери в Голливуде, а лучшие режиссеры кланяются ему в ноги, вымаливая новые сценарии. Все прекрасно, пока однажды описываемые в том самом первом сценарии сцены не начинают происходить с героем наяву. Придуманный им маньяк становится реальным, и беременная жена героя гибнет от его рук.

Я оставила все кровавые сцены без изменений, хотя бы потому что мне не хватило смелости взглянуть на них даже одним глазком.

Завершался сценарий чередой сцен, которые были предложены парнями Ройса. Герой гонится за маньяком, загоняет его в темный угол, а после видит там зеркало и в нем собственное отражение. Его руки по локоть в крови. Других людей рядом нет.

Он и был тем реальным маньяком, который издевался над женщинами и над собственной женой в том числе, а значит, описываемые события не были лишь игрой его воображения.

После, от осознания содеянного, сценарист разбивает зеркало и всаживает себе в сердце осколок стекла. Экран темнеет. И наступает конец, далекий от счастливого. Все умерли.

Вот тогда-то и вступал в ход мой финал.

Жена героя приходила в себя, вызывала полицию и скорую. Всем оказывали помощь, а детектив, который вел дело маньяка с самого начала, не верил в то, что им оказался сценарист. Он вернулся на место преступления, в тот самый темный угол и нашел люк, ведущий в подземелье.

Там он нашел другие измученные тела. А на стенах плакаты фильмов одного и того же режиссера.

Этот режиссер и вышел из угла, желая убить детектива, но тот вовремя вызвал подкрепление.

После режиссер во всем признался. Что опоил сценариста и однажды во всем ему признался, ведь редкий маньяк продержится без своей минуты славы. Режиссер надеялся, что сценарист не запомнит всей правды, но история запала ему в душу. Правда, спьяну он не запомнил всех деталей, и через какое-то время ему стало казаться, что, разумеется, он все это выдумал. Режиссеру этот факт не давал покоя, поэтому он и возвел сценариста на вершину Олимпа только, чтобы держать его рядом с собой. Фактически, этот режиссер снимал фильмы о маньяке, которым был сам. После он не выдержал и решил избавиться от сценариста, который, как ему казалось, представлял собой угрозу.

Сценарист выжил и пришел в себя в больнице. Его пострадавшая жена тоже уцелела и родила здорового младенца.

Конец.

Я сидела за ноутбуком за столом в кафетерии больницы, когда поставила последнюю оптимистичную точку в мрачном сценарии. И тогда же впервые почувствовала, как внутри меня шевельнулся ребенок. Я поняла, что поступила правильно. Какие бы ужасы я не писала до этого, жизнь всегда должна побеждать.

***

Еще я стала часть созваниваться с мамой.

Хотя мне по-прежнему было очень страшно услышать после гудков ее хриплое неразборчивое бормотание, но раз за разом этого не происходило. Она сказала, что в Москве наступила ранняя весна, а зима так поспешно отступила, как никогда раньше, не заваливая город напоследок сугробами или серой слякотью, и что ранняя весна невероятно подняла ей настроение. А еще то, что у нее скоро появится внучка.

Мама попросила соседку помочь с освоением компьютера и стала пользоваться скайпом. Когда она более-менее научилась, то показала мне новые обои на кухне.

А еще пеленки, которые она собиралась вести в Америку. Не все было ложью со стороны Роуз и эти документы, которые она оформила специально для Алекса, были настоящими. Так что маму уже вызывали в посольство на собеседование, но ответа она пока не получила. Ради этого она даже сделала паспорт в срочном порядке. Его у нее действительно не было.

Ей очень льстило, что Алекс решился сделать ей приглашение. Она преображалась от одной только этой мысли.

Мама держалась подальше от журналистов и уж точно больше никого не приглашала в гости, но говорила, что иногда ее фотографируют исподтишка, словно она какая-то звезда. Ради этого она сходила в парикмахерскую, обновила цвет волос. А еще решила, что пора бы избавиться от старого пуховика и по случаю ранней весны купила ярко-желтый плащ-разлетайку.

Надо сказать, что я не в первый раз видела подобное превращение. Но раньше мама не могла продержаться дольше нескольких недель. Давали знать о себе старые друзья, постоянные праздники, а с ними неуклонно росла доза алкоголя, который она себе позволяла. И вскоре она снова срывалась.

Так было прямо перед моим выпускным и перед тем, как мне исполнился двадцать один год. Я хорошо выучила эти жизненные уроки и поэтому старалась держаться от нее обособленно, в таком случае эти эмоциональные качели причиняли меньше боли.

И сейчас я очень боялась, что она снова сорвется.

На восьмое марта я набирала ее номер с замиранием сердца. С какой же радостью я вновь услышала бодрый тараторящий голос. Мама сказала, что должна бежать, у нее свидание с мужчиной, с которым она познакомилась в паспортном столе. Невероятно! Похоже, жизнь действительно стала налаживаться.

В тех же числах мне впервые позволили навестить Алекса. Его наконец-то перевели в обычную палату.

Вместо тысячи слов и длинных речей, едва войдя в палату и увидев, как он ходил, опираясь на трость и разрабатывая ногу, я расплакалась. А когда он обнял меня, и живот от его прикосновений заходил ходуном, глаза на мокром месте были уже у него.

* * *

В конце марта маме все-таки дали визу, а я официально оказалась в разводе.

Мы назначили свадьбу на 21 апреля, еще когда Алекс был в больнице. По подсчетам это должна была быть моя 22 неделя, и живот еще в конце марта начал расти не по дням, а по часам. Откладывать дальше было некуда.

Мы решили не делать большого праздника, ограничившись самыми близкими людьми. К тому же мы не уложились в весенние ограничения со стороны многочисленных родственников Алекса и тем более не хотели устраивать торжество в угоду премьер кинолент, в которых он снимался. Будь то второй «Дракон» или боевик, который досняли уже без него с его дублером.

Имя Алекса еще долго гремело в прессе, так что, думаю, продюсеры и режиссеры по-любому были ему благодарны.

Когда я набрала Джейка, чтобы поздравить его с днем рождения в конце марта и заодно пригласить на свадьбу, то не поверила своим ушам. На заднем фоне раздавались детские визги и хохот. Я даже решила, что ошиблась номером.

Но это действительно был Джейк, а в его машине были трое детей. И Мэри заодно.