Сразу оживившись, Уохоп принялся вытряхивать трубку.

- Вы нашли какие-то древности?

- В святилище. Дальше входа я не забирался, но вам обязательно нужно самим все увидеть.

С берега послышался треск, отдаленно похожий на стрельбу. Ховард вынул подзорную трубу и обратился во внимание. Койя плясали вокруг костров, то и дело подкидывая в огонь куски бамбука. Воздух внутри стеблей быстро расширялся, и те с шумом лопались. Над головами туземцев на манер фейерверка взмывали пылающие щепки. Перехватив взгляд сержанта О’Коннела, Ховард энергично замотал головой. Вдруг послышались пронзительные крики. Он снова прильнул к трубе. Танец койя превратился в исступление; неистовой пляске вторили барабаны, гудели буйволовы рога. Вдруг показался обнаженный мужчина. Тело его испещряли черные и белые пятна. Он вел к одной из ям буйволенка. Животное ревело и упиралось копытамив землю. Потом на заднем плане раздались ряды танцующих, и стало видно еще одного мужчину, одетого лишь в просторные темные шаровары. В правой руке он держал какой-то блестящий предмет.

- Чендрайя, - шепнул Ховард. - Таким муттадар его и описывал.

- У него тальвар, - пробормотал Уохоп.

Мужчина в шароварах поднял над головой кривую саблю, которой британские солдаты боялись как огня. С тальваром можно было разрубить человека пополам в один удар. Сверкнуло лезвие, и клинок дважды метнулся к жертвенному буйволу. На миг воцарилась тишина - и тут же ее разорвал невыносимый рев теленка, повалившегося на бок. Ноги его остались гротескными столбиками торчать в песке. В яму хлынула кровь. Танцоры накинулись на буйвола словно стая бешеных гиен, терзая его плоть ножами и голыми руками. Еще пульсирующее сердце животного вырвали из грудной клетки. Снова ожили барабаны - медленным, но неотвязным боем. Перепачканные кровью туземцы отпрянули отпрянули от разодранной туши и стали двигаться кругами, не выпуская из рук свои ужасные трофеи. Муттадар на палубе вдруг забормотал что-то на языке койя, повторяя одну и ту же фразу, не переставая брызгать слюной и молотить себя по голове. Смотреть в сторону берега он почему-то избегал.

- Да что с ним такое? - встревожился Уохоп.

- Мерия, - еле слышно проговорил Ховард.

- Мерия? Человеческое жертвоприношение?! О Господи…

К краю ямы подтолкнули троих мужчин. По более смуглой коже и лохмотьям шаровар лейтенант признал обитателей равнин. Руки у них были связаны за спиной. Все трое находились в каком-то оцепенении и не могли стоять прямо. Мужчина с изрисованным телом пинками заставил их встать на колени. Ховард с благоговейным ужасом смотрел на них. Те самые констебли. И ничего уже не поделаешь.

- Сэр! - пророкотал О’Коннел.

Вдруг Ховарду бросилась в глаза еще одна деталь.

- Погодите! - крикнул он. - Там женщины и дети! Не стрелять!

Снова сверкнул тальвар, и в тот же миг слетели с плеч две головы, в яму снова хлынула кровь. Третий констебль повалился ничком, отчаянно вереща. Жрец накинулся на него, спихнул в яму и не отпускал, пока тело не перестало дергаться. На мнговение все утихло. Затем жрец встал лицом к Чендрайе и приветственно расправил кровь и слизь.

- Это нам на руку, - прошептал Ховард Уохопу. - Истинный обряд мерии требует, чтобы жертва вначале прошла через подготовительный ритуал. Этих констеблей попросту казнили, а вот буйволов - принесли в жертву.

- Вы хотите сказать, такое проделывают и с людьмы? - выдавил Уохоп. От его прежнего хладнокровия не осталось и следа.

- Предпологается, что они привязывают жертв в шесту и раздирают на кусочки, оставляя лишь головы. Пока ни один европеец не видел этого своими глазами.

Вновь загрохотали барабаны. Мужчина в яме набросил на плечи тигровую шкуру, насквозь пропитавшуюся кровью. По палубе "Шэмрока" застучали первые капли дождя, и дым костров смешался с тяжелым запахом, идущим от изувеченной туши буйвола и жертвенной ямы. Чендрайя взглянул на пароход - казалось, прямо в глаза Ховарду, - потом развернулся и зашагал к песчаной отмели, где стало видно женщин в белом, столпившихся возле одного из шестов. Ховард сощурился, пытаясь разобрать хоть что-нибудь сквозь туман, клубящийся над рекой. Женщины размахивали цветущими ветками, а на верхушке шеста было укреплено чучело петушка. Лейтенант сглотнул. От мысли, что последует за этим, ему стало дурно. Три жертвы, по одной на шест: западный, средный, восточный. Восход, полдень, закат.

- На этот раз быстрых смертей не будет, - шепнул он Уохопу.

К женщинам подвели мужчину в чистых белых одеждах. Волосы жертвы были обрезаны, с плеч свисали цветочные гирлянды, шею сдавливал расщепленный стебель бамбука. То ли от нехватки воздуха, то ли от пальмовой бражки он уже напоминал живого мертвеца. Десятки рук жадно ловили слюну, стекавшую у несчастного из рта, и втирали в изукрашенные лица. Мужчину потащили к дальнему шесту, и вскоре толпа скрыла его. Внезапно бой барабанов взмыл до исступленного крещендо, и кучка женщин у центрального шеста раздалась. Через мнговение Ховарда едва не вырвало.

Это же ребенок!

К шесту был привязан маленький мальчик - чуть постарше сына лейтенанта. Головка его поникла, но в теле, исходившем мелкой дрожью, еще теплилась жизнь. Четыре женщины держали его за руки и ноги. Мужчина в тигровой шкуре встал рядом, поднял с земли небольшую палку и стукнул ли? Для Ховарда время вдруг замедлилось; он снова и снова видел, как крошечные ручки и ножки переламываются и обвисают, точно сухие ветки. Наконец женщины отпустили мальчика, и тот тряпичной куклой повис на цепи, стиснувшей его шею. Жрицы взялись за веревку, прикрепленную к вершине шеста, и чучело на верхушке принялось вращаться. В круговороте белых одеяний мелькали сверкающие лезвия, жаждущие человеческой крови. Мальчик поднял голову. Ховард мог бы поклясться, что слышит его плач - плач беззащитного ребенка, который мог бы быть его собственным.

Невыносимо. Ховард потянулся к сидевшему рядом солдату и взял у него винтовку. На раме виднелись следы ремонта - заплатка из более темной древесины, - но оружие было доброе. Он отвел курок на полувзвод, резким поворотом руки откинул затвор, вытянул выбрасыватель и извлек стреляную гильзу. Плюнул на палец, засунул его в патронник и вычистил нагар, потом вытер зловонную черную масу о борт. Засунул руку в кожаную сумку на поясе сапера, вынул оттуда последний патрон. Он делал все механически, целиком сосредоточившись на заученной последовательности действий. Ховард поместил патрон в казенную часть, захлопнул затвор и взял винтовку на плечо, выставив дуло на пару дюймов ниже цели. Большим пальцем правой руки он взвел курок в боевое положение, указательным обхватил спусковой крючок. Сощурил левый глаз и стал медленно поднимать ствол, пока мушка не встала на одном уровне с целоком. Плавно, едва ощутимым движением он нажал на спусковой крючок, во всем прочем оставаясь полностью неподвижным и не спуская глаз с человека на прицеле.

Это всего лишь мишень.

Винтовка ударила в плечо, но звука выстрела он словно и не слышал - казалось, мгновением раньше его чувства оцепенели и увиденный образ застыл на сетчатке, как на фотографическом негативе. Осталось лишь головокружительное ощущение скорости - точно не пуля, а он сам молнией несся к цели. Он моргнул, и образ растворился. В ушах у него звенело, глаза застилал дым. На берегу творилось какое-то столпотворение. Он выпустил винтовку и тяжело завалился на колено, изо всех сил сдерживая рвоту. Послышался рев О’Коннела, и шеренга мадрасских стрелков дала оглушительный залп. Ховард обернулся. На него наплывало лицо сержанта - пунцовое, с красными кругами вокруг глаз, лицо взбесившейся фурии. Губы О’Коннела задвигались, потом донесся его голос:

- Ну теперь-то вы поняли, сэр. Чертовы каннибалы!

Озираясь вокруг, Ховард поймал пристальный взгляд Уохопа, и ему стало трудно дышать. Нужно взять себя в руки. Он выпрямился и посмотрел на О’Коннела.

- Если мы устроим тут бойню, нам вовек не оправдаться, сержант. Гражданские власти выпустят нас отсюда только в цепях. Нам разрешено стрелять только в ответ. Полагаюсь на вашу сдержанность.