Свободного времени оставалось вообще-то немного, и все же мальчишки пытались играть в футбол, а девочки затевали на палубе игру в «классы»… Несколько не по возрасту для пятнадцатилетних девиц, но так как палуба то кренилась, то уходила из-под ног, получалось весело. Оправившись от болезни, Аркашка шнырял по кораблю, не слушая запретов, забрался даже на пост управления, ухватил без спроса секстант, о котором имел некоторое представление. Потом Аркашка с гордостью рассказывал, как помощник капитана позволил ему определить положение «Асакадзе-мару», причем выяснилось, что корабль находится в Тихом океане на сорок шестом градусе широты и сто шестьдесят третьем долготы… Там были еще минуты и секунды, но их Аркашка не запомнил.

В дождь уходили «домой» - так назывался теперь твиндек, где висели их койки; толпились в каютах у Круков и учителей; репетировали на нижней палубе. Иногда вспоминали, что с ними едет Смит. Поглядывали на него с опаской, интересом и некоторым вызовом: примерно как на встречных акул. Он держался так, будто ничего не случилось - посмеивался, пошучивал. Ларька и его компания со Смитом вовсе не общались, а другие скоро отходили… Даже Ростик уже не лез к Смиту, остерегался ребят.

Скоро выяснилось, что многие завели дневники. Начало этому увлекательному занятию положила Катя. Узнав, что она ведет дневник, Ларька поднял брови.

- Зачем?

Она сразу насторожилась, потому что не терпела его насмешек.

- Для мамы.

Но Ларька спокойно кивнул: Катя теперь не казалась ему чужой.

- Вашей матери будет интересно.

- Конечно, - оживилась Катя. - Заведите и вы.

- Моя неграмотная. Да и о чем писать?

- Вы ей прочтете! - Катя чуть покраснела при мысли, что по ее вине Ларька упомянул о неграмотности матери. - Ей будет интереснее! И приятней… А писать можно обо всем - как называется наш корабль, какой он, как мы уходили из Владивостока, как увидели открытое море, первую акулу - ну, обо всем!

Как-то утром Катя не нашла свой дневник. Она торопилась завтракать, но исчезновение дневника ее смутило… Катя расправилась с завтраком побыстрее и вернулась в отведенную для девочек часть твиндека… К ее удивлению, из женской половины выскользнул Ростик… Катя подошла к своей койке и через минуту обнаружила дневник на месте. Она отлично знала, что только что, до завтрака, его там не было…

Впрочем, Смит напрасно изучал Катин дневник. Там ни слова не было о деятельности красных разведчиков. Даже Катю Ларька все же обучил простейшей конспирации. Между тем влияние красных разведчиков на ребят ощущалось все сильнее. И чувствовалось, что они готовят какой-то новый номер.

С особым возмущением Смит наблюдал за тем интересом, с каким японские матросы осторожно присматриваются к своим юным пассажирам. Моряки решили, что самый главный среди ребят - Аркашка, и уже через несколько дней плавания его неожиданно окликнул вахтенный:

- Твоя барсука?

Это было сказано с надеждой. Аркашка всюду лез, всем интересовался, и вахтенный решил, что заговорить с ним - безопасно. Аркашке очень хотелось сказать, что никакой он не большевик, а настоящий анархист, но он почувствовал, что это не прозвучит… И кивнул, не смущаясь:

- Большевик.

Вахтенный хотя и обрадовался, но посмотрел на Аркашку с недоверием, объясняя на ломаном языке, что если Аркашка большевик, почему не носит красную ленточку, как все партизаны-большевики?..

После этой дружеской встречи Аркашка заверил всех красных разведчиков, что ему удалось установить тайные контакты с командой «Асакадзе-мару», что это надо использовать…

- Как? - удивился Ларька.

- Ну, как… - Аркашка томился, боясь открыть свой необыкновенный план.

При следующей встрече Аркашка подарил вахтенному красную ленточку. Тот, смеясь от удовольствия, радостно принял ее и приколол под блузу, так, чтобы не видно было снаружи.

- Моя не може, - объяснил он. - Капитана сердита!

Аркашке стало ясно, что дело сделано. Он потребовал внеочередного сбора штаба красных разведчиков. И когда ребята собрались, заявил о том, что матросы «Асакадзе-мару» за большевиков, что терять время нечего, надо ковать железо, пока горячо, и захватить корабль.

- Ты что? - ахнул Ларька.

- Я говорю серьезно! И если хочешь знать, твои вечные оглядки, недоверие просто смешны! Революцию не делают, повторяя тригонометрию! Долбя о дисциплине! Чтобы все тебя слушались! Революция - это порыв! Тем более - мировая! Мы захватим «Асакадзе-мару», поднимем пиратский флаг…

Ларька переглянулся с Гусинским и захохотал. Катя не выдержала и тоже засмеялась.

- Красный пиратский флаг! Мы красные пираты, - поправился Аркашка. Остановить его было невозможно…

Пришлось даже кое в чем пойти ему навстречу.

Несколько позднее, в тот же день, Аркашка встретился с другим японским моряком, боцманом.

Конечно, матросы знали, что за пассажиры на их судне. Знали, что это ребята из Петрограда и Москвы, оттуда, где Ленин. Поэтому вахтенный так смело спрашивал Аркашку, не большевик ли он. Ребята к тому же выросли. Большинству шел семнадцатый год…

Матросы сочувствовали подросткам, понимая, как трудно даже взрослым на долгие месяцы отрываться от родины. А тут такие молодые, почти дети, и третий год в пути. Только боцман, широкоплечий, пышущий здоровьем, держался особняком. Он охотно отвечал на вопросы Круков, Смита, учителей, но к ребятам относился высокомерно. Сам задавал вопросы.

- С утра до вечера слышу - домой, домой, - сказал он Аркашке. Боцман хорошо говорил по-английски. - Понимаю, девочки… Но вы, мальчишки! На что это похоже? Стыдитесь! Дом, родина, государство - чепуха!

- Как - чепуха? - нахмурился Аркашка.

- А так! Моряку везде родина! Каждый корабль - его дом. И только слабые, никчемные присасываются к одному месту, как слизняки. Чего вы не видели дома? Что там?

- Революция! - весело сказал Аркашка. - У нас - революция.

- Революция? - презрительно сплюнул боцман. - Это для всех! А я хочу - для себя! Человек - ветер, человек - птица… На что мне революция?

- Простите, - уловив что-то знакомое, спросил Аркашка. - Вы анархист?

- Я - никто для всех. И я все - для себя!

- Вы, наверно, пират? - с надеждой осведомился Миша Дудин, как всегда околачивавшийся поблизости от Аркашки.

- Пиратов теперь нет, - с некоторым сожалением отмахнулся боцман от Миши.

- Очень жаль, - посочувствовал Миша. - Они бы вас приняли.

По ночам, когда все спали, дежурство несли только вахтенные. Они следили за бесперебойной работой машин и правильным курсом корабля. А за чем им было еще следить? Ведь это был обычный рейс для «Асакадзе-мару», он не раз ходил этой дорогой.

И когда утром на корме, там, где висел японский флаг, обнаружили над ним другой, кумачовый, сильно потрепанный, японцы не сразу поняли, что это настоящее боевое красное знамя..„ На нем все еще можно было разобрать серп и молот и даже буквы, которые Торигаи-сан, капитан «Асакадзе-мару», хоть и с трудом, но прочел: «Мир - хижинам, - написано было на флаге, - война - дворцам! Через труп капитализма - к царству труда!» А на обратной стороне флага и того хуже: «Да здравствует всемирный коммунизм!»

Торигаи-сан был не то что возмущен, а взбешен. Откуда взялся этот флаг? Кто осмелился его поднять над «Асакадзе-мару»? Да еще повесить выше законного судового флага! Капитан приказал немедленно сорвать красное знамя. Повинуясь ему, матросы побежали на корму. Но Торигаи-сан остановил их и велел попросить на палубу американцев, мистера и миссис Крук. Пусть полюбуются, на что способны их воспитанники!

Нет нужды говорить, что за всем этим переполохом украдкой наблюдал не только Аркашка (это, конечно, он поднял над «Асакадзе-мару» боевое знамя краскома), но и Ларька, Гусинский, Катя, другие члены штаба красных разведчиков и с ними Миша Дудин.

Аркашка твердил, что красное знамя над кораблем будет сигналом для всех матросов - большевиков… Когда капитан распорядился сорвать знамя, Аркашка да и другие ребята впились глазами в матросов. Сейчас начнется восстание! И они к нему присоединятся, все, как один человек!.. Почему-то ничего не началось. Матросы послушно помчались срывать флаг… Аркашка расстроился, все приуныли. Но когда Торигаи-сан отменил свой приказ, ребята воспрянули духом.