Таули освободил пленных от веревки и сказал Янко Муржану:

— Скажи русским, что они свободны. Пусть возьмут у нас пять олешков и знают, что Таули не палач и не обдорский воевода. Пусть они возьмут и этого неняга, поднявшего руку на пленных. Обдорск, луце, тара! (В Обдорск, русские, надо!) — крикнул он ошеломленным пленникам.

И, гикнув на свою упряжку, Таули вместе с Янко Муржаном поехал вперед.

Догнав свой няпой на сопке, Таули оглянулся. Русские, вскочив на нарты, гикая и свистя, неслись на юг, в страхе оглядываясь на Таули.

— Ишь ты, — сказал Таули, довольно улыбаясь, — нас испугались.

И потом, на больших беседах у широких костров, он охотно рассказывал историю о том, как его испугались русские.

— Вот так, — говорил он, — нас испугались.

Грозная песня ненягов летела по тундрам, как ветер, рожденный в месяц Большой Темноты.

А молва летела во все концы, озаряя надеждой угрюмые лица пастухов, охотников и рыбаков:

«Это я, Таули, сын Пырерко, по прозванию Неняг, говорю устами молвы! Нам нечего терять, хасово и неняги! Среди гор Пай-Хоя жду я вас на последний бой с князьями, многооленщиками и русским царем. Мы сбросим с плеч тяжелый ясак. Мы вернем обратно наши земли, наши пастбища, реки и озера. Пусть сдохнет от черной хвори русский царь! Пусть смерть почует в постели каждого ясачного начальника! Торопись к горам, народ ненця, если нищета и горе надоели тебе».

И стрела мятежа летела от стойбища к стойбищу алой птицей свободы и мести, и люди прощались со своим очагом и шли к Таули, принимая на себя гордое имя «неняг».

Никогда над тундрой не стояло такое веселое солнце, как в эту весну. Недаром девушки так много пели о нем, готовя у ночных костров подарки любимым. Только песни их были грустные. Таули любил слушать их песни и понимал, почему девушки всех племен поют весной печальные песни.

А девушки пели:

Прислонясь к нартам, Таули слушал песню девушек и сам подпевал ей. Он смотрел на горы, сторожащие стойбище с четырех сторон, и сердце его билось учащенно. Солнце обнажило от снега подножья гор, и утренние туманы поднимались к небу бледно-голубыми дымками.

Пятьдесят семь чумов стоят на берегу озера, и каждый из них тоже посылает к солнцу свой дымок, еле колеблющийся и прозрачный, как вода в озере. Собаки, поджав лапы, сторожат чумы, жмурясь на солнце.

Таули смотрит в горы, и на черном лице его, обожженном сверканием горных снегов, уже первые морщины, отмеченные временем.

В черных глазах его отражаются стойбище, озеро. Солнце, появившись на вершине горы, смотрит ему в лицо, и Таули опускает веки. Он долго стоит так, прислонясь к нартам и слушая картавое наречие ручьев, бегущих к озеру.

Неожиданно слышится лай собак и выстрелы в седловине между гор. Таули резким движением выхватывает свой нож, и лицо его мрачнеет.

Из чума с турецкими пистолетами в руках выскакивают Микола и Янко Муржан. Они смотрят на гору напряженно, точно во тьму. С горы медленно спускается аргиш.

Неняги, выскочив из своих чумов, окружают Таули. Все смотрят на гору.

Аргиш приближается. Впереди его идут Окатетто и несколько пастухов.

Когда аргиш въезжает в стойбище, мужчины расступаются перед ним и обнажают головы. Семь убитых ненягов лежат на нартах, ничем не покрытые лица их в крови и ранах.

— Окатетто, — тихо говорит Таули, подходя к ясовею, — говори, Окатетто.

— Слушай меня, ненця! — говорит старый Окатетто, задыхаясь от гнева. — Слушай меня, неняги! Смотрите!

Молчаливо-суровые стоят неняги. Они смотрят на убитых, и руки их судорожно сжимают ножи.

— Мы пришли к тебе, Таули, — взволнованно, точно боясь не успеть высказать все, что заполняет его душу, говорит Окатетто. — Мы пришли, чтобы ты вел нас мстить. Мы решили бросить стада князей-многооленщиков, но князья узнали об этом и поехали к русским в Березов. С ними поехал и князь Тэйрэко. Они привели русских в наше стойбище, и те как дикие волки напали на нас. От горя сердце мое горит, неняги. Сколько же нам терпеть неволю, ненця?

И неняги закричали:

— Правда твоя, старик!

— Пришел конец терпению!

— Веди нас в Березов, Таули!

А Таули всматривался в трупы ненягов, и на лице его рождалась решимость. Он подошел к первой нарте и поправил висящую над землей руку одного из убитых, положив ее к нему на грудь.

Резко повернувшись к ненягам, он крикнул:

— Запомните лица убитых, неняги! Запомните все! — И, приказав с почестями похоронить товарищей, Таули вернулся в свой чум и сказал Миколе: — Обучи, друг, ненягов стрелять не хуже русских и позови Окатетто.

Микола вышел из чума. Он нашел Окатетто, отвязывавшего мешок с мясом от передка нарт.

— Иди к Таули, — сказал Микола и поразился ненависти, появившейся на лице Окатетто.

— Русский…

— Иди, иди, — добродушно сказал Микола и стал снимать оружие с нарт, стоявших посреди стойбища.

Окатетто в замешательстве вошел в чум Таули.

— Русский… неняги… — проворчал он и растерянно замолчал.

Таули пристально следил за ним. Из мешка его высовывался конец лука. Окатетто сел у костра и, не глядя на Таули, произнес:

— Пани послал… — И передал Таули лук Пани, лишенный тетивы.

Зрачки Таули стали глубокими и большими. Он стиснул челюсти и потер виски.

— Янко, — сказал он спокойно, — мой друг Пани в тяжелой опасности. Ты возьмешь сколько хочешь ненягов и вернешь мне его живым.

— Будет так, — сказал Янко Муржан.

— Ты отомстишь обидчикам.

— Будет так, — сказал Янко Муржан и кивнул головой Окатетто. — Идем, старик.

— Ой, беда! — покачал головой Окатетто. — Таули даже остяков ненягами сделал.

Но Таули, казалось, оцепенел от горя. Он упал лицом на шкуру и молчал.

Как только великая ночь опустилась над тундрой, Таули послал к стойбищам русских, к Обдорску и Березову, к Пустозерску и Тобольску, самых верных и смелых юношей — хитрых, как песцы, смелых, как комары, и увертливых, как нерпы в воде.

Они вернулись вместе с Пани и Нанук, вырученными из беды, успокоив Таули вестью о том, что русские боятся идти в горы. И только березовский князь, безумный и смелый воевода, друг царя, решил во что бы то ни стало поймать Таули. Он готовил сотню для усмирения ненягов.

Таули под видом ясачного сам съездил в Березов и убедился, что это правда. Он позвал Миколу, Янко Муржана и Пани. Он долго думал о том, как лучше победить русских. Но Микола сказал:

— Надо их сюда привести. В тундре наши робеют.

— Хорошее слово, — сказал Таули. — Я поеду в Березов и приведу сюда русских.

— Господи, — засмеялся Микола, — да кто тебе поверит? Вот если бы я пошел к воеводе…

Таули недоверчиво посмотрел на русского.

— Ну, если ты не друг мне, то я не пойду, — обиделся Микола.

— Что ты, друг?! — смутился Таули. — Я-то верю, да жирный ты, однако. Скажут: у ненягов отъелся.

Микола рассмеялся. Он и впрямь не походил на мученика.

— Я пешком пойду, — сказал он, — может, и поисхудаю.

И, не долго думая, он разыскал свою рваную шубейку и на нартах уехал в Березов.

Ложась спать, Таули наказал Янко Муржану послать ненягов за князем Тэйрэко.

— Он русским продался, — сказал Таули.

Янко Муржан вышел из чума. Он передал слова Таули ненягам и пошел в гости на край стойбища. Он и не догадывался, что князь Тэйрэко, боясь мести, сам приехал в стойбище в рваной малице и на полумертвой упряжке.