— Они не против того, что Энесель не традиционной ориентации?

— Джеки наоборот «за». Самое страшное для неё сейчас — стать бабушкой, — мы вдвоём рассмеялись. — Думаю, что это больше блеф, чем действительный страх. Ты сама видела, что для Джеки годы пустой звук.

— Я думаю, она самая бесстрашная женщина, которую я встречала, — Дориан, след за мной, залился звонким смехом.

Подъехал следующий лимузин — из него начали выходить долгожданные жизнерадостные Родригесы, о которых Дориан так много мне рассказывал. Первыми из машины вышли Максимилиан (звать можно только Макс) и Эва. Эта блондинка обладала просто невозможной по красоте фигурой, а когда я увидела, как водитель подаёт руку ещё одной представительной даме, моя челюсть чуть не отвалилась ниже плинтуса. Кэтрин Грей — мать Эвы, выглядела превосходно, максимально я бы могла ей дать лишь пятьдесят, как и её не менее привлекательному мужу золотого возраста — Элиоту Грею. С ними выходила Миа Кавана, очень стильная и смелая в выборе платья, довольно зрелая особа с короткой стрижкой. Когда Дориан сказал мне, что это мама Джеки — у меня сердце забилось чаще. Когда я спросила об отце, то узнала, что её муж Иттан умер около семи лет назад и больше она отношениями себя не связывала.

Дочери Эвы и Макса — две красивые блондинки, Дженни и Элизабет, шли под руки со своими кавалерами. Двадцатипятилетняя Элизабет, талантливый стилист и модный критик, уже гордо носила фамилию Холд. Он старше её на пару лет и богат, как бог, так как владеет сетью популярных круглосуточных клубов в Нью-Йорке и Лас-Вегасе. В одном из таких они познакомились, после первой же ночи — девушка забеременела и в двадцать два года вышла замуж, а в двадцать три — стала мамой милой девочки, которую назвала в честь матери. Трёхлетняя малышка в воздушном розовом платье спала у папы на плече и шее, маска наполовину скрывала её личико, золотые кудри лежали на плечах. Я даже простонала от умиления. Двадцатилетняя Дженни, обучающаяся в нью-йоркском архитектурном университете на третьем курсе, сейчас была в светло-голубом платье и состояла в паре с блогером -бодибилдером Джереми Харрисоном, сделавшим ей предложение по радио ещё год назад. Однако девушка себя окольцевать ещё не дала: Дори называл Дженни никак иначе, как «звездой дискотек».

Уже знакомая мне личность, Альберт Родригес сопровождал Дэйзи Грей, что было неудивительно. Ей ещё нет семнадцати, но я поражалась её красоте и шарму. Её платье соткано в пастельных тонах: из шифона, гипюра и шёлка. Юбка по щиколотки, верх — очень сексуальная рубашка на маленькой пуговке. Маска была её такого же серо-голубого тона, волосы собраны наверх. Увидев нас с Дорианом, она широко улыбнулась своей милой невинной улыбкой, дёрнула своего кавалера за рукав, указав на нас.

Альберт отсалютовал нам. В этом году он закончил свою учёбу по делу бизнеса и менеджмента, поэтому сейчас помогает отцу, — ранее занимающемуся лишь фотографией, пока они жили во Франции, — с огромным количеством баров по всему штату Нью-Йорк. Мать Альберта, Эва, нашла там себя, как хранительница очага, а когда дети подросли — взяла за хобби вязание. Дело дошло до того, что теперь она держит несколько ателье-магазинов, обзавелась вязальщицами, что сейчас приносит весомый доход.

Меня действительно восхищали те, кого Дориан знал и любил. Его семья казалась мне воистину огромной, я боялась, что не смогу всех запомнить… Когда стали выходить Криги, я вообще не успевала любоваться и запоминать. «Трио сорванцов» выскочили первыми, Крис вёл под руку свою самую младшую сестрёнку Эйвери, Стефан был с какой-то куклой с глянца, один Джон присутствовал здесь со своей девушкой, Элион Райан. После них вышли Фиби с Адамом, а затем самый старший Стефан Криг, которого под руку вела красотка-модель Бриджит, самая старшая из девочек. Мэдисон Кэрруэй приехала с мужем Энди — писаным красавцем с точёным профилем. Вспышки фотоаппаратов неумолчно атаковали, прежде всего, их. В отличие от нас, пара немногословно, но прокомментировала своё появление.

Меня больше всего волновало то, что в этом огромном потоке людей до сих пор не появлялись Батлеры. Дориан смотрел на меня испытующе, когда «знакомые лица» для него закончились, а я всё продолжала всматриваться в гостей. Он перестал поедать меня глазами, только когда к красной ковровой дорожке подъехал белый лимузин — до этого были в основном лишь чёрные. Я напряглась: это вполне могли быть и мои злосчастные родственники. Уверена, что Дориан подумал о том же…, но вместо ожидаемых гостей из авто вылез жилистый мужчина с неприятным стеклянным лицом и сухими глазами. Утомлённо, медленно он пошёл первым, что-то раздражённо фыркнув кому-то позади себя, оставшемуся в салоне. И только потом за ним, еле поспевая, вышла девушка с идеальной гладкой причёской и такой же потрясающей кожей. Изумительное платье, ткань которого плотно прилегала к её телу, выглядело на ней не вульгарно, а соблазнительно. Оно было первым, — за исключением «знакомых лиц», — которое не напоминало мне павлинье одеяние, несмотря на цвет: такой сияющий золотой. Девушка пыталась выглядеть счастливой, но у неё это выходило неестественно. На лице были видны только её губы и кончик носика — что смотрелось чертовски выгодно для того, кто желал бы скрыть свои эмоции. Я не удержалась от вопроса к Дориану:

— А это кто?

— Это Гленн Джонатан Рид, публицист, друг и партнёр моего отца. Девушка — его единственная дочь, Кэтрин.

— Она очень красивая, — тихо сказала я, — Но выглядит не слишком счастливой.

— Почти все девушки этого круга печальны, пока ты с ними не заговоришь. Едва ты обращаешься к ним — появляется искусственная улыбка, и ты понимаешь, что в такой кукле изюминки не существует. Не существует ничего, кроме хорошего тона и красоты, — он ухмыльнулся, — Однако большинство берут в жёны именно таких партнёрш, чтобы потом спокойно «ходить налево».

— Ты знаком с ней лично?

— Я был знаком, — раздался голос за нашими спинами, Марсель шёл к нам с бокалом виски. Дориан рассмеялся.

— Марсель, а разве есть девушки, с которыми ты не знаком? — спросил его брат. Он изогнул губы в косой ухмылке.

— Сомневаюсь. А насчёт конкретной, если помнишь, нас знакомили ещё пару лет назад, когда папа выкупал у Гленна территорию под ранчо у залива за городом. Она была тогда ещё такой рыжей, даже с веснушками… Ну?

— А, да. Очень смешная, —

Дориан рассмеялся. С улыбкой он посмотрел на меня, пока я выгибала бровь, следя, как он предаётся воспоминаниям.

«Ты мой, чёрт возьми!»

— Лили, всё хорошо? — спросил он, хмурясь.

— Замечательно, — сквозь зубы пробуравила я, взяв бокал у Марселя, и сделала крупный глоток под хохот братьев Греев.

— Лили, не ревнуй! — протянул Марсель, — Мы тогда только и делали, что шутили над ней. И то, только я и шутил! Дориан просто гоготал, как сейчас!

— Малышка, — проговорил мой высокий, широко улыбающийся кавалер и забрав из моих рук ядерный напиток, передал его Марселю. Руки Дориана легли на мои плечи, когда он прошептал, склонившись к моему лицу:

— Не думай даже ревновать. Для меня есть только ты. Навсегда. А всё, что в прошлом, то в прошлом, — Дориан потёрся носом о мой. Я судорожно выдохнула.

— Мне трудно себя контролировать, когда другая вызывает на вашем лице улыбку и смех, мистер Грей.

— Тебе можно себя не контролировать. Только ты вызываешь во мне любовь, — моё сердце забилось ещё чаще. Марсель тактично кашлянул, допив остаток виски:

— Дальше «18+»? Тогда я пошёл, — рассмеялся он, пока я только и делала, что считала вдохи и выдохи Дориана, участившиеся и обжигающие моё лицо.

Когда Марсель внезапно перестал смеяться, то всю расслабленность между нами будто сняло рукой. Мы с Дорианом, не сговариваясь, оглянулись на него и проследили взгляд серых глаз: из громадного высокого автомобиля едко красного цвета выходили Батлеры в чёрных костюмах и таких же масках из кожи, которые практически полностью скрывали их лица, оставив место только для ртов, скалящихся изо всех своих возможных сил.