Нет ничего нарушающего равновесие здесь, на нашей земле!
В группе сглаживаются все острые углы.
Как, куда вместить такое противоречивое и тревожное чувство, как то, что охватило Дару и Асена и ширится, ширится, превышая все дозволенные рамки?
Только на свободной платформе воображения может оно существовать полноценно.
Они всё откладывали настоящую жизнь. На когда? На завтра, на следующий год. На какое-то иное существование. В сущности, на эти предсмертные минуты.
Асен всматривается в глаза Дары и видит себя. И не знает, если он сейчас отдалится, останется он в этих зрачках или исчезнет. Но если в этих глазах его не будет, значит, нигде его не будет.
А Дара возвращает его к жизни посредством противоречия. Волосы ее наэлектризованы солнцем и ветром, а быть может, и внутренним упорством. Когда она их расчесывает, пряди посвистывают и рассыпают сухие искры. Положительное и отрицательное электричество.
— Настоящая любовь пробуждает волю к действию! — продолжает настаивать Дара.
— Действие! Это было самое легкое! Я легко мог бы! Помнишь, тогда, в палатке?
Но для обоих мечты дороже реальности. И они отбрасывают воспоминание о своей единственной ночи. Реальность никогда не соответствует их желаниям и стремлениям.
А, в сущности, чего бы им хотелось? Они и сами не знают.
Например, они вдвоем в палатке. Вершина горы супится над ними, а над ней уже угадываются звезды. Асен тянется в темноте, обнимает Дару и жадным поцелуем смиряет ее сопротивление. Как возможно все это было!
— Почему ты не сделал этого?
— Потому что не хотел тебя потерять. Я ведь только нашел тебя! — серьезно отвечает Асен.
— Зачем эти софизмы?
— Я и на озере мог бы!
И вот они на берегу. В изумрудной глубине отражаются белоснежные зубцы вершин. Вот Дара и Асен уже на плоту. Форели выныривают в маленьких белых водоворотах.
Это почти смешно: какие сладкие мечтания прятались под их броней современного безразличия и скептицизма! Лица сближаются и отражаются в чистой воде. Легкое дуновение ветра, и очертания туманятся, смешиваются. Отраженный в воде Асен обнимает и целует Дару.
— Почему ты не сделал этого? — укоряет его она теперь в лавине.
— Чтобы не замутить прозрачной нашей дружбы. Что может быть крепче и дороже ее? Дружба — аромат души!
— А тогда, в бурю, почему ты ничего не сделал? — обвиняет она.
Вот они прижались под нависшей скалой. Вокруг — исступленное бушевание. Дара забилась в расщелину.
— Страшно? — спрашивает Асен.
— Я другого боюсь, — шепчет она.
— Что я на тебя нападу? — шутит Асен.
— Дурачок! Я боюсь, что ты не нападешь на меня!
И вот она уже лежит на камнях. Забыв обо всем в объятиях друг друга, они не прячутся от бури. Опьяненная Дара подставляет лицо молниям и ливню. Склонясь над ней, Асен защищает ее от беснования природы своими поцелуями. Блестящие струи дождя саблями секут его. Но все это одни мечты. И они сами посмеиваются над своим старомодным романтизмом. Засел он где-то глубоко в их натуре, и не избавиться от него, как не соскрести ракушки с днища затонувшего корабля.
— Я хотел не иметь тебя навеки, вместо того чтобы иметь недолго, — анализирует свои колебания Асен.
— Всё — ненадолго! — возражает Дара.
— Если мгновение насыщено чувствами, оно равно вечности. А существовало оно в реальности или только в мечтах — все равно.
— Довольно философии! Больше нет времени! Мы гибнем! — кричит она, прорываясь сквозь снежные виражи.
— Хорошо! Ты ведешь! — уступает он.
— Следуй за мной без размышлений! — приказывает Дара и тянет его к себе.
— Каждый, кого ведут, похож на слепого, — иронизирует Асен, поддаваясь ей.
Дара резко отпускает его:
— Если один — философ, то другой должен что-то делать!
— Я желал невозможного: чтобы мы были и связаны и свободны одновременно!
— Ты не любил меня!
— Я слишком сильно любил тебя!
— Кто любит, тот не рассуждает! — гневается девушка.
— Облики любви бесчисленны. Самое сильное чувство пробуждает ощущения и мысли…
— И парализует волю!
— Нет! Для того чтобы не дать волю своим желаниям, нужна сильная воля!
— Может быть, хотя бы сейчас ты что-нибудь сделаешь?
— Продолжу ничего не делать!
— Ты не жалеешь о нашей несбывшейся любви?
— Осуществленная любовь чаще оказывается несбывшейся!
Невольно они прижимаются друг к другу. Но лавина разлучает их, отнимает теплоту близости.
— Неужели наша любовь должна замерзнуть для того, чтобы остаться навеки? — Дара опускает глаза и внезапно восклицает:
— У тебя уши побелели! Тебе холодно!
— Нет, я еще могу слышать! Скажи мне что-нибудь!
— Что сказать? Мы столько не сказали друг другу!
— Придумай что-нибудь свое!
— Когда я рядом с тобой, я не могу придумывать!
— Добрый признак! — улыбается он.
— Ты сам себе противоречишь!
— Еще лучше!
Они пытаются обняться, преодолевая натиск лавины.
— Я хотела спросить тебя… — быстро шепчет Дара. — О чем? О чем же?..
— Скорее спрашивай!
— Какой я тебе показалась при первой встрече?
— Вечный вопрос влюбленных! — улыбается Асен.
— Никакая я не влюбленная! Противный философ! Было бы в кого влюбляться! — защищается Дара.
— И я так думал, пока не встретил тебя!
— Признайся, я показалась тебе смешной?
— В этом суровом мире смешными бывают только истинные чудеса!
Они представляют себе свою первую встречу и дополняют ее неосуществившимся. Под дождем Асен берет девушку за подбородок, приближает свое лицо к ее лицу и целует. Прикосновение его губ легкое, словно касание дождевых капель.
— Почему ты не сделал этого тогда, сразу? — снова упрекает она.
— Приближение к тебе я хотел длить до бесконечности! — Он тонет в белом дыму.
Последний холодеющий взгляд направлен вовнутрь, к неосуществившемуся.
Снежная карусель приближает их друг к другу. Они почти сливаются. Проходят насквозь. Мимо. Уход в белую пустоту.
Снег мстит за все дурные шутки.
Небо со свистом опускается вниз, переворачивается и рассыпается осколками.
Насмешник летит сразу во все стороны.
Лавина вверх ногами — пропасть над ним.
Он уже не может ориентироваться.
Поднимает альпеншток, и альпеншток упирается в небо.
Снег зло шутит с ним: стаскивает с ног ботинки и теплые носки, кружит.
Молодой человек ищет опору, цепляется ногтями. Его катит, как на санках. Он кувыркается. Вращается все вокруг.
Он мгновенно припоминает все правила борьбы с лавинами, он, который подшучивал над всеми правилами.
Деян когда-то высказал странную мудрость:
— Плюнь, чтобы обнаружить, куда попадает плевок.
— Афоризм времен первобытного коммунизма! — сострил в ответ Насмешник.
Сейчас он отчаянно пытается обнаружить, где верх и низ, небо и земля, твердая почва и воздух. Он ищет земное притяжение, этот ориентир в рушащемся мире.
Плевок попадает ему же в лицо.
Значит, земля где-то у затылка, а небо — под ногами.
В положении вниз головой он неистово роет ногами снег.
Теменем пытается пробить землю и выбраться.
Куда?
Глаза залеплены снегом.
Однажды в детстве приятель сунул его головой в море, чтобы он привык видеть под водой. Глаза сразу заболели от хлынувшего в них моря. Горели, слезились, жмурились. Ему казалось, он сам наплакал это море своими крупными солеными слезами и теперь тонет в них. Но отсутствие воздуха заставило его раскрыть глаза, несмотря на страшный натиск воды. И на мгновение он забыл разъедающую боль и страх. Впервые увидел он скрытые под водой песчаные волны, шелковистые, легкие, и солнечную сеть, полную раковин и водорослей, и самое изумительное: голубовато-зеленый цвет виноградных листьев в глубине и бесчисленные оттенки лучистой зелени на поверхности, где сливаются вода и воздух.