Один раз в жизни даже самый отстраненный участвует целиком и полностью — когда умирает.

Поэт по-своему вживается в гибель Асена.

Он придумал свой собственный образ философа, а может быть, приписывает ему то, чего нет у него самого:

Не обещаю ничего, не настаиваю, не жду, задыхаясь от нетерпения.

Не ударяю по маятнику, умоляя: «Еще хотя бы один час!»

Тихо удаляюсь.

Терпеливо выжидаю, пока осядет во мне мрак, чтобы засиять в прозрачном, сдержанном, возвышенном и спокойном свете.

Тогда лишь свободно впитаю в себя целый мир.

Преломлю его в себе, как луч, но не могу обещать, что изменю его.

Не обещаю ничего.

Но Поэт ошибся. Черты лица Асена не смягчаются в смерти, наоборот, напрягаются еще больше, выражают еще большее упрямство и заостренность. Это не гипсовая маска последнего покоя, а снежная маска предельного усилия, кажется, он достиг вершинной точки мыслительного сосредоточения, как скульптор — воплощения в творчестве.

Асен пытается разгадать причину своей отчужденности в группе.

По сути, внутренне Асен одним из первых переселился в горы. Должность экономиста в одном из столичных торговых предприятий заставляла его стремиться в горы. Группа альпинистов стала его домом.

Отойдя душой от внешнего мира, он жил интенсивно лишь в атмосфере группы, ощущая, что именно здесь как в капле воды отражены все противоречия современного мира.

И в то же самое время он как бы в стороне от той же группы, не приемлет ее норм. Почему?

И теперь, в звездной снежной пыли, пришло озарение.

Трагедия его в том, что он опережал групповое мышление.

Но чем именно? Коллективное мышление всегда носит прикладной, упрощенный до лозунгового уровня характер. Оно медленно зреет, сторожко поверяется практикой. Асен вводил в группу иной вид мышления: многосторонняя, двойственная, ищущая новые вопросы, а не готовые ответы мысль. Он заполнял собой наше отсутствие рассуждений, игры понятий, сомнений, парадоксов, гипотез — всей той мыслительной тревоги, что делает человека странным существом. И вот другое странное существо, МЫ, и хочет, чтобы Асен мыслил самостоятельно, и встречает эту самостоятельность в штыки. И, чтобы не раздражать нас, он уходит в себя, но этим раздражает нас еще более. В своем развитии он опережает группу. И группа не прощает этого.

Одна из самых трагических форм отчуждения — опередить своих.

И по контрастной закономерности именно он, опередивший группу, более всех привязан к этой коллективной модели бытия.

Бездомный мечтает о доме. Отчужденный жаждет приобщиться к группе. Он стоит снаружи, мерзнет, и стук его сердца словно стук в запертую дверь.

Проблески полуоткрытий. Полумысли, полунедомыслия.

И все это уже никому не нужно.

Теоретик группы, сторонний наблюдатель Асен полагает, что в последний миг, словно рентгеновскими лучами, высветит внутренние пружины ее устройства.

Группа — закрытый мир, закрытая система, «вещь в себе» и для себя. Коллектив альпинистов стремится вверх к очищенной атмосфере гор и теряет иммунитет к городскому смогу. Мы забываем о том, что существует и другой мир, мир вне нашей группы.

Подмена. Какой же из двух миров — истинный?

Ведь и тот мир, внизу, в городе, закрытый мир. И он — «вещь в себе». Стенами он загородился от ветра и холодов. Отделился от земли камнями и асфальтом. Крыши не дают ему соприкоснуться с дождями и звездами. И люди отделены друг от друга стенами, заключены в камеры квартир и автомобилей. Энергия, отпущенная живым существам для борьбы с природой, с ее суровостью, тратится на стычки между людьми, на зависть, на завистливое пихание локтями. Смелость подменяется лукавством.

А здесь, наверху, перед лицом неба и ветров, человеку не на кого положиться, кроме как на себе подобных. И человек становится для человека тем, чем и должен быть: необходимой частицей единой человеческой общности в единоборстве со слепой стихией.

Но все смешивается, когда страсти большого мира проникают в малый мир группы. Когда из скромного коллектива альпинистов она превращается в магнитное поле амбиций, в трамплин для прыжков вверх.

Может быть, и замкнутость группы идет от попытки защититься от этой опасности. И все же маленькая группа — атом большого мира. Эта незаметная кучка людей, заваленных лавиной, остается живой, насущно необходимой клеткой большого организма, улучшающей его пульс, очищающей кровообращение, а большой организм даже и не подозревает о самом существовании и о молчаливой гибели маленькой клетки.

Одно исключает другое. Группа — коллектив, любовь — индивидуальна. Может быть, одним из важнейших испытаний для здоровья группы являются привязанности и взаимовлечения отдельных ее членов.

Чувства незапланированные заранее, несогласованные. Группа не может выносить такой неопределенности.

Внезапно Асен понял. Уход Зорки к Горазду, такой, казалось, неожиданный, по сути, результат безмолвного группового внушения.

Многооким своим зрением МЫ разглядели, что Андро не ценит девушку так, как ценим ее мы, что он не заслуживает ее любви так, как мы заслуживаем. И магнитными излучениями своих желаний, не ставя никакой сознательной цели, мы просто-напросто изменили направленность чувств Зорки.

Девушка поддалась коллективному гипнозу.

Группа является регулятором чувств, сама о том не подозревая.

Зорка уверена, что сама осуществила свой выбор, нашла в себе силы для ухода. Она не сомневается в своей самостоятельности. А ведь, возможно, она действовала вслепую, под влиянием группового воздействия.

А вот любовь двух таких личностей, как Дара и Асен, возникла вопреки группе.

Такая любовь недопустима.

Она подобна скрытому взрыву.

Именно потому она сильна и неосуществима. Неискоренима и обречена на уничтожение.

Двое чувствуют, что мы не станем воспринимать их как пару. Боятся, что насмешками, разъедающими взглядами, молчаливой иронией убьем их взаимное чувство. И они прячут это чувство даже от самих себя.

Яд группового воздействия делает невозможным само существование этого хрупкого, сверхуязвимого влечения.

Овладевшее Дарой ощущение ранимости идет от группового к ней отношения. Для нас она — незаменимый товарищ, но никак не возлюбленная Асена. Вот он, смертный приговор их любви.

Теперь Асен понимает: он, самый независимый из всех нас, сторонний наблюдатель, был одним из самых зависимых.

Дара знает, что мы внушим ему наши взгляды: как он мог выбрать ее, такую неженственную, тощую? Она и любовная ласка?

Асен, в свою очередь, знает — ей мы внушим: он не любит тебя, у него есть другие женщины, а ты — всего лишь причуда, эксперимент, вызов, а может быть, какая-нибудь умозрительная задача, интеллектуальная авантюра. Он и чувства!

Оба боятся, что группа не только будет так о них думать, но и им внушит такое, и они станут думать, что смешны вместе, что совсем не подходят друг другу.

А любовь — это то, чего другие не могут понять. Неприемлемое, необъяснимое.

Любовь — это все то, что несовместимо с нашими представлениями о ней, с нашими готовыми моделями.

Любовь загадочна, и даже всесильная группа не может управлять ею.

И коллектив не терпит этого неожиданного, бесконтрольного чувства.

Группа покровительствует только сильному, верному и простому чувству, соразмерному с ее нуждами и нормами. Постоянное спокойное чувство не угрожает взрывом, а, напротив, поддерживает равновесие в группе. Счастливое, солнечное чувство вполне нормально, оно сплачивает группу еще сильнее.

В коллективе не терпят опасных страстей: ревности, которая не владеет собой, или влечения, слепого, эгоистичного и тиранического. Но самое страшное: необъяснимое, редкое, почти невозможное чувство, которое взрывает атом, по которому мы все ностальгически томимся, как по существованию на иной планете, нашей прародине.