Даже Деян не может удержаться:
— Так ты хочешь отыскать на скалах своего героя?
Но Зорка нисколько не обижается:
— Нет, я хочу закалить свой характер!
Новая волна смеха постепенно сникает, мы пристыжены. Это самоотверженное терпение заставляет наши лица преобразиться. Девушка готова перенести и насмешки и обиды, лишь бы достигнуть своей мечты.
Девушка, почти ребенок, воплощенный порыв.
Неужели и мы были такими?
Кто и когда искоренил в нас этот врожденный восторг?
Прелесть этой девочки озаряла нас какой-то облагораживающей тоской.
— А твоя мать знает? — спросил озабоченный Деян.
— У меня нет мамы, — тихо ответила девочка.
Как нам рассказать ей о том, что ее ожидает?
Она все больше располагала к себе Деяна:
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
Появление этой девушки, ее чувство достоинства до самых глубин потрясло замкнутое существо МЫ. Твердое решение, тихая непоколебимость и доверие этой девочки, почти ребенка, преображают нас.
— Ты еще маленькая! — замечает Андро.
Зорка пытается преодолеть свое смущение перед этим красавцем. На всех нас она смотрит с явным благоговением.
— Вы меня примете?
— Да что в нас такого? — спрашивает растерявшийся Деян.
Зорка вспыхивает:
— Вы же герои! Я так хотела увидеть живых героев!
Серьезная тишина повисает вместо ожидавшегося смеха. Мы обмениваемся многозначительными взглядами. Мы взволнованы, безмолвны, комичны.
Она гордится нами, а мы стыдимся себя.
Асен, философ, обращается к Андро, но на самом деле его слова адресованы девушке:
— Не пугай ее заранее! Пусть она сама почувствует, сможет ли выдержать!
И мы принимаем девушку, чтобы видеть себя в ее глазах более добрыми и смелыми, более истинными.
— Иконописная красота! — восклицает восхищенный скульптор.
А Поэт констатирует про себя:
А Горазд исполнен такой необъятной влюбленности, что сам не может обозреть ее пределы.
Мы себя не узнаем.
Что с нами происходит? Лучистая женственность Зорки пробуждает в нашей группе мужество. Мы готовы на подвиг, на защиту, на нежность.
Но сильнее всего присутствие Зорки отражается на одном из нас.
Может показаться странным, но это не мужчина. Дара вслушивается и вглядывается, чувствуя, как меняется все ее существо.
В ней проблескивает осознание того, что и она — женщина.
«Вечная женственность» имеет гораздо более широкий радиус воздействия, чем мы можем предполагать.
Деликатная и проницательная Зорка заметила настроение Дары — импульсивная Дара не смогла его скрыть. Зорке кажется, что все на свете должны быть влюблены в красавца Андро, который проник в ее собственное сердце, как солнечный удар, и вот она подходит с виноватой улыбкой к своей товарке и пытается расположить ее:
— Я вам не мешаю?
Дара приходит в себя и отвечает немного резко:
— Наоборот, я рада, что не буду больше единственной женщиной среди мужчин!
— И я рада! — сияет Зорка.
Эта девушка всегда говорит то, что на самом деле думает и чувствует. Неужели и мы были такими? И сколько можно такими оставаться?
Дара доверительно отводит Зорку в сторону:
— Ты должна поклясться!
Этой загадочностью она пытается скрыть что-то другое.
— Я готова на все! — В голоске девочки звенит самоотверженность. — Какая клятва?
— Никогда не произноси слово «тимьян»! — повелительно шепчет Дара.
— И всё? Но это совсем просто! — недоумевает Зорка. Она ждала бог знает чего в этой масонской ложе альпинистов.
— Увидишь, как это просто, когда «тимьян» будет у тебя все время на уме! — пугает Дара, и добавляет про себя: «Но у тебя-то на уме другое!» — и сердито меряет взглядом стройного Андро.
Как хочется ей взять под свою защиту эту девочку, это неправдоподобное создание. Но женственность — это риск.
Спасти нельзя.
Красивый Андро позволял любить себя. Но сам он дальтоник в любви. И, как всякий дальтоник, ничего не знает о своем недостатке.
Иной раз красота ведет к подобной сердечной недостаточности.
С упорством, на которое способна первая влюбленность, Зорка напрягает все свои силы, чтобы не отставать от остальных.
Летняя тренировка. Жара и жажда. Потрескались губы скал.
Зорка ступает с грацией серны и даже находит силы кротко улыбаться. Андро, уже привыкший к ее молчаливому обожанию, почти не замечает ее. Какая-нибудь случайно встреченная девушка из другой группы сильнее привлекает его внимание.
Мы всё видим, но что мы можем сделать? Группа бессильна в сердечных делах.
Группа может содействовать любви или мешать ей. Но не может изменить судьбу. А, впрочем, что нам известно об этом невероятном существе под названием «группа»?
Горазд глазами и мыслями сосредоточен на Зорке. Но не отваживается приблизиться к девушке, которая так открыто влюблена в другого. Но Андро безразлично даже то сдержанное восхищение, которое Зорка вызывает в группе. В своей дальтонической слепоте он не замечает, как под влиянием любви цветком распускается женственное очарование Зорки.
На привале она попросила пить. Деян подал ей старую солдатскую флягу, такую прохладную на ощупь. Но Зорка даже глотком воды не может насладиться одна, без любимого.
— Смотри, какая холодная! — Она оборачивается к Андро и встряхивает фляжку, где на донышке осталось немного воды. — Хочешь?
Андро протягивает руку:
— Этот ветеран ее из казармы стащил! — и небрежно, не спрашивая, пила ли девушка, осушает фляжку.
Зорка видит его жадные глотки. И утоляет этим свою жажду.
И теперь, в ледяном задыхании, Андро мучает воспоминание о той прежней, неутоленной жажде девушки.
Все, что мы причинили другому, возвращается назад к нам. Должно быть, это закон природы.
Только сейчас Андро прозревает.
С отвращением видит, как пьет, запрокинув фляжку, не думая о Зорке. На лице ее разочарование, более глубокое, чем обычная любовная мука. Она искала героя, а столкнулась с откровенным эгоистом. Внешняя красота еще контрастней выделяет его внутреннюю нетонкость.
От Горазда не ускользает ничего из того, что касается Зорки. Его губы пересыхают и трескаются, когда он представляет себе ее жажду. Он оборачивается к девушке и спрашивает прерывающимся голосом:
— Ты очень хочешь пить?
Девушка грустно поднимает глаза, в них — жажда, еще более неутолимая.
Неимоверные силы пробуждаются в Горазде. Набухают вены на висках. Он бы из камня выжал воду и поднес бы ей в горсти — пей!
Дара наблюдает за всем этим, ощетинившись от внутренних взрывов.
В ней растет какое-то мужское желание покровительствовать беззащитной Зоркиной хрупкости, защищать ее от грубости окружающего мира, ласкать и утешать.
Дара потрясена собственным двуединством. Где-то там, на другой стороне ее лунной сути, где царит вечная ночь, таятся порывы и инстинкты мужчины. Оттуда может прихлынуть некий древний, обреченный на неутоленность голод по женской ласке. Она завидует несчастной влюбленности Горазда. Она рождена женщиной, и даже самая неразделенная любовь к женщине ей недоступна.
И одновременно она с болью замечает: как по-разному смотрят на нее и на Зорку. Одна подчеркнуто женственна, за ней ухаживают, ею пренебрегают, но она всегда остается женственной. А Дара равна мужчинам, они почти не чувствуют разницы между ней и собой. Для них она — своенравный длинноволосый парнишка.
В ней пробуждается запоздалая женственность.
Никто не влюбляется в Дару. Она умна, это пугает. Отталкивают ее острота, прозорливость, язвительность. Никому не хочется выглядеть глупым, слабым, смешным. Она кажется слишком сильной и самостоятельной — как такую удержишь!