— Вы думаете? — строго спросил Дробов. — A вот у Станиславского была другая точка зрения. — Дробов не имел никакого понятия о точке зрения Станиславского на этот вопрос, но расчет его оказался правильным: авторитет Станиславского сделал свое дело.

— Да нет, я, конечно, знаю более или менее о каждом, не первый год работаю. Но согласитесь, что знать подробно о всех… при моей загрузке…

— Конечно, конечно, я понимаю, — быстро согласился Дробов. — Ограничимся в нашем разговоре, так сказать, «шекспиристами». Сведения мне нужны для доклада, да и для статьи небезынтересны. Меня интересует их психология. Не испугались ли они глубины, масштабности необычных для нас страстей шекспировских героев?

— Вот уж нет! — живо отозвалась Летова. — Поначалу я была уверена, что Шекспир их испугает, казалось бы, все чуждо: эпоха, герои, проблемы, психика. Но мои сомнения исчезли при первой же застольной читке. Вернее, после читки, когда началась «драка» за роли. На роль Катарины претендовали сразу четыре исполнительницы. Представляете, в каком я оказалась положении?! Кому из трех отдать предпочтение? Я говорю «из трех», потому что четвертая явно не годилась на такую роль по своим внешним данным. Я остановилась на Левиной, но пока что недовольна — деревянная она какая-то… Скованная…

— Очевидно, не может войти в образ, уйти от самой себя, преобразиться, — сказал Дробов, вспоминая формулировки, читанные им в газетных рецензиях на спектакли.

— Уйти от самой себя? Когда я училась в институте, я слушала лекции замечательного педагога и артиста Бориса Андреевича Бабочкина. Так вот, он всегда утверждал, что актер, преображаясь, должен оставаться самим собою, должен идти от самого себя. Вы не согласны с этим?

Дробов понял, что Летова втянет его сейчас в сложнейший театроведческий спор.

— Это требует специального разговора, — сказал он. — Мы еще к нему вернемся. Вы рассказали о реакции женского состава, а как реагировала мужская часть коллектива?

— Почти так же. Плантагенет и Сеффолк — вот две роли, вокруг которых разгорелись главные страсти. Не представляете, как мне было трудно. Да что я говорю «было трудно»? Страсти не улеглись до сих пор. На роль Плантагенета претендовали трое, на роль Сеффолка — двое. С Сеффолком было лучше, потому что Шадрин имел явные преимущества перед Луговым, а с Плантагенетом хуже — двое из троих безусловно имели равные шансы. Я остановилась на Раузине из милиции только потому, что он пластичнее других, в шекспировских пьесах пластика важна, как нигде. И вот теперь соперник Раузина даже не здоровается с ним. Впрочем, и Луговой не скрывает своей неприязни к Шадрину.

— А Шадрин, вы считаете, справится с ролью? Как он прошел в Ленинграде? Если не ошибаюсь, он играл в «Свадьбе» Ревунова-Караулова?

— В Ленинграде ему не пришлось играть.

— Как не пришлось? Я говорю о Шадрине. Разве вы не показывали в Ленинграде «Свадьбу»?

— Показывали, но без Шадрина. Он так подвел нас! Я думала, у меня будет инфаркт! В «Гамлете» он играл роль могильщика, дублера у него нет. А в «Свадьбе» он играет в очередь с Остросаблиным. Причем Остросаблин, безусловно, переигрывает его. И вот когда второго сентября выяснилось, что сцены из «Гамлета» не пойдут, Шадрин в тот же день запил. Представляете? Кошмар! Стыд! Вечером я усадила его пьяного в поезд и дала телеграмму Левиной, чтобы встретила. Я, конечно, сообщила на завод о его безобразном поведении. Это счастье, что у него был дублер.

Рассказ Летовой ошеломил Дробова настолько, что он не сразу нашел нить дальнейшего разговора. «Значит, в день преступления Шадрина в Ленинграде не было? Впрочем, почему не было: второго уехал, а третьего мог вернуться. Вполне допустимо, тем более что такой вариант как нельзя лучше устраивал Шадрина: уехал из Ленинграда второго, а преступление совершено пятого. Проверить, тщательно проверить его алиби!»

— Значит, Шадрин пьет? — спросил Дробов, чтобы как-то разрядить паузу. — А вы не боитесь, что он подведет вас, играя Сеффолка без дублера?

— А что делать? Роль сложная, и при всей своей одержимости Луговой не вытянет… И все же вы правы: попробую заняться с Луговым индивидуально. Теперь несколько слов об остальных исполнителях.

Но мысли Дробова были заняты теперь совсем другим, и он почти не вникал в слова Летовой. «Значит, Шадрин — ложный след? Редчайшее совпадение косвенных улик. Столько совпадений: играет Сеффолка, перед отъездом в Ленинград, покупал «Пьяную вишню», живет с женщиной, которая имеет возможность достать экзогенный яд, и, наконец, имя и отчество — Марк Данилович… Значит, если преступник не он, то кто-то из труппы, кто его, безусловно, знает. Теперь уж нельзя сомневаться, что убийца — участник местной самодеятельности… Да-да, неудачи иногда приближают к победе…

Одним неизвестным меньше

Янсон сидел в своем кабинете и читал сводку о происшествиях за минувшие сутки. Увидев Дробова, он виновато улыбнулся.

— Знаете, Василий Андреевич, ничего существенного о Луговом пока сообщить не могу. Работает буфетчиком в городском ресторане, в меру жуликоват. Я задание да-а-ал, дня через два получим более подробные сведения с места его рождения и из Центрального архива Советской Армии.

— Давно он живет у вас?

— Три года. Приехал из Нарвы вместе с женой. Но об одном случае я все-гаки хочу рассказать. Может быть, вам это пригодится. Второго сентября наш угро получил сведения, что Лугового обокрали. Однако до сего времени заявление от потерпевшего не поступило. Спрашиваю начальника угро, откуда им известно о краже. Оказывается, случайно. От соседки по квартире. Она встретила на лестнице жену Лугового, та плачет. Спрашивает: что случилось? Оказывается, пропало дорогое кольцо. Было закрыто на ключ в комоде, лежало в глубине ящика, под бельем, и вдруг исчезло. Замок цел, а кольца нет. Луговая говорила, что кольцо золотое, с бриллиантом. А заявления в угро так и не поступило.

Перед Дробовым возникло первое совещание оперативной группы: на столе лежит содержимое сумочки Кривулиной. Рядом с металлическим рублем — золотое кольцо с прозрачным, как стекло, камешком. Дробов тогда удивился, узнав, что этот камень, уступающий в блеске дешевой чешской бижутерии, — настоящий бриллиант. Экспертиза установила, что кольцо старинное, на его внутренней стороне когда-то была выгравирована буква «о». Следы гравировки были заметны даже без лупы.

— Эдуард Оттович! — Дробов не мог скрыть своего возбуждения. — Вы не представляете, как важна ваша информация. Вам покажется странным, но я почти убежден, что человек, укравший это кольцо, имеет прямое отношение к преступлению в кинотеатре «Антей». Прошу вас как можно скорее соединить меня с Ленинградом…

Проверка показала, что Шадрин третьего сентября утром явился на завод, был на заводе и четвертого, а пятого, отработав смену, присутствовал на цеховом производственном совещании. Таким образом, его алиби было полностью установлено.

— В этом я почти не сомневался, — сказал Дробов Кулябке. — Ну что ж, в нашем уравнении одним неизвестным стало меньше, значит, и решать его будет легче. Сегодня суббота, и Шадрин выходной… выходной… — повторил он, разминая папиросу. — Вот что… — Задумавшись, он продолжал мять папиросу, не замечая, что из нее сыплется табак. — Сделайте так, чтобы Шадрин не смог сегодня принять участия в репетиции. Это очень важно. Репетиция назначена на четырнадцать часов, сейчас начало одиннадцатого. Если действовать быстро — времени хватит.

— Вы не считаете нужным поделиться со мной вашим новым планом? — подчеркнуто холодно спросил Кулябко.

— Сегодня приедет Дорофеев, обсудим план вместе, самым подробным образом! Но сейчас дорога каждая секунда. А ну как Шадрин уйдет куда-нибудь из дому и появится на репетиции? Он мне там ну никак не нужен сегодня! Поэтому не теряйте драгоценного времени, обеспечьте отсутствие Шадрина. Это первое, а второе — каким-нибудь способом доведите до сведения Летовой, что Шадрина на репетиции не будет. О предстоящем отсутствии Шадрина Летова должна узнать не позднее двенадцати часов. Надеюсь на ваш опыт и находчивость. Не пренебрегайте помощью Янсона.