Я ответил, что к ночи необходимо вернуться в город, и извинился, что не могу переночевать.

— Если так, то нужно покормить лошадь! — сказал он, подозвал слугу и приказал ему разнуздать мою лошадь и бросить ей клевера.

— У нас в селении нет ни одного грамотного человека. Я несколько раз поручал имаму нашей мечети писать письмо, но кому бы я их ни посылал, никто не мог их прочитать, — сказал арбоб.

— Умение писать дается богом, — заметил курносый. — Не всякий, взявшись за учение и ставши муллой, может тут же научиться и писать!

— То же можно сказать и насчет чтения, — сказал горбоносый. — Если бог не даст, человек и читать не научится, сколько бы ни учился. Вот, к примеру, наш имам: они учились, стали муллой, даже сделались имамом мечети такого селения, как Розмоз, но не каждое письмо сумеют прочитать! Я иногда даю им прочитать какую-нибудь деловую бумагу — купчую крепость или долговую расписку, но они никак не могут разобрать: у них тут же язык начинает заплетаться.

— А вы сами умеете писать? — спросил арбоб меня.

— Немного, — ответил я.

— Если так, не напишите ли вы сами баю письмо от моего имени?

— Пожалуйста!

— Есть у вас калам[19]?

— Нет, я не взял его с собой.

Позвав слугу, арбоб приказал ему сходить к имаму и принести от него калам и бумагу. Минут через пять слуга вернулся с пустыми руками.

— Имама нет дома, они уехали на мельницу к Досбаю отчитывать одного больного.

— Ну ладно, к чему писать? Вы можете передать баю мои слова и устно, — сказал арбоб, но горбоносый старик с ним не согласился:

— Лучше пусть будет письмо, это послужит документом.

— Если так — найдите калам и бумагу сами, — проворчал в ответ горбоносому арбоб.

— Калам-то я найду, — сказал горбоносый, — а вот разыщу ли бумагу — не знаю.

— Найдите хотя бы калам, воскликнул я. — Написать ответ можно и на обертке от чая!

— Пусть сопутствует вам всегда удача за то, что вы избавили нас от затруднения! — поклонившись мне, сказал горбоносый и вышел из комнаты.

Немного спустя он вернулся с огрызком карандаша.

— Где вы это нашли? — спросил его довольный арбоб.

—У плотника Усто Рузи. Когда строили дом Навруз-бая, я видел этот карандаш у него в руках. Он делал им отметки на досках!

— Хорошо еще, что он не потерял его до сих пор, — заметил курносый.

Горбоносый подал мне карандаш. Я отточил его ножом, которым резали колбасу. Арбоб высыпал чай в свой платок и подал обертку мне.

Я написал: «После приветствий доводится до вашего сведения...» — и посмотрел вопросительно на арбоба:

— Что писать?

— Пишите: «После бесконечных молитв за вас и бесчисленных приветствий, передаваемых заочно, я, ничтожный, полный недостатков бедняк, арбоб Хотам...»

— Я все это уже написал, вы говорите то, что хотите сообщить, и будет достаточно, — прервал я его.

Арбоб и оба старика, вытянув шеи, заглянули в письмо на слова, которые я написал.

— Я много слов сказал, а у вас тут написано мало, — сказал недоверчиво арбоб.

— Я пишу убористо, много слов занимают у меня мало места, — возразил я.

Курносый старик из своего угла, стараясь скрыть это от меня, сделал одобрительный знак, незаметно показав на меня пальцем. Конечно, я сделал вид. будто ничего не заметил,

— Ну, если так, пишите дальше, — сказал арбоб и принялся диктовать:

— Я посылаю вам двух ловких, искусных свидетелей. Имя одного — Холик-ишан, они были мюридом покойного ишана^{21} Шояхси, другой носит имя Розык-халифа, они стали халифой^{22} у Ибадуллы-махдума, потомка святого халифа Хусейна, на руках у них имеется посвятительная грамота, выданная их наставником. Мы договорились со свидетелями, что в том случае, если выиграете дело вы, то уплатите каждому по пятьдесят тенег, а если проиграете, то по двадцать пять. Напишите также «расходы по проезду несете вы». Напишите еще, что каждое утро свидетели должны получать чай со сливками, да чтобы сливок было побольше... а вечером — хороший жирный плов. Напишите: «Будете кормить также их лошадей, давать им клевер и ячмень». Пишите еще: «Передаю вам привет» и подпишитесь: «Постоянный бедняк, ничтожный арбоб Хотам из Розмоза».

Конечно, я написал не совсем так, как диктовал мне арбоб: вкратце я изложил его мысль, уместив это в нескольких строчках. Сложив бумагу вчетверо, я сунул ее во внутренний карман и сказал арбобу:

— Хорошо, а где же ваши Холик-ишан и Розык-халифа? Надо нам скорее трогаться в путь!

Арбоб Хотам, указывая на курносого старика, сказал: «Вот они — Холик-ишан». Показав на горбоносого, он назвал его Розык-халифой.

Холик-ишан и Розык-халифа, оседлав своих лошадей, подъехали верхом к воротам дома арбоба Хотама. Сел на своего коня и я, и мы втроем тронулись в Бухару. Солнце стояло в зените.

Лошади моих спутников казались хуже моей, но они шли по льду куда быстрее и ловчее. Я спросил стариков о причине этого.

— Наши лошади недавно подкованы, а ваша либо совсем без подков, либо они уже стерлись, — ответил Розык-халифа.

— Она совсем не подкована, — сказал Холик-ишан, который ехал сзади нас и мог видеть копыта моей лошади.

Тем временем мы доехали до моста Мехтаркасым. Отсюда начиналась ужасная «асфальтовая» дорога. Я поделился со своими спутниками удачным опытом, который однако чуть не стоил жизни мне и моему коню. Опыт мой был ими одобрен, и мы отправились дальше по обочине дороги.

Когда мы добрались до селения Гала-Ассия, солнце уже близилось к закату. Нам было известно, что если не доедем до городских ворот прежде, чем наступит вечер, то их закроют на ночь, и придется остановиться в какой-нибудь чайхане перед воротами. Поэтому нужно было торопиться. Но моя лошадь была не в состоянии прибавить шагу, особенно после того, как, миновав селение, мы были вынуждены снова перейти на покрытую льдом дорогу, так как множество канав, стоков, овражков и строений не позволяло нам гнать лошадей целиной. Моя лошадь вовсе не решалась бежать по «асфальту». Когда она, под ударом камчи, была принуждена идти вперед, ноги ее разъезжались в разные стороны.

Пришлось Холик-ишану слезть со своей лошади и, уступив ее мне, идти пешком, ведя моего коня на поводу. Таким образом мы добрались до города к вечерней молитве и успели войти в городские ворота.

Я вручил баю привезенную мною из Розмоза «вещь», неподкованную лошадь и письмо арбоба Хотама, снял и отдал баю суконный халат, полы которого, сначала вымокшие в воде, а потом высушенные у огня, стояли колом, как карагачевые доски, и, отказавшись от настойчивых приглашений бая зайти поесть плова и обогреться около огня, поторопился вернуться к себе в келью.

Несмотря на усталость и то, что в прошлую ночь я не выспался, я не мог заснуть всю ночь: мои мысли занимали привезенные свидетели и их оплата в пятьдесят тенег, если дело будет выиграно, и в двадцать пять — если его проиграют, и вообще все это загадочное предприятие.

Утром я встал часов в девять и, выпив чаю, вышел на улицу. Мои мысли все еще были заняты «свидетелями» и письмом арбоба Хотама. Эту загадку я мог разрешить только с помощью сына бая и поэтому направился прямо к его лавке. К счастью, он был там один.

Я присел около юноши, рассказал ему о своем путешествии, о письме его отца к арбобу и о его ответе. Сообщил также, что арбоб прислал со мной двух человек в качестве «свидетелей», и спросил, что все это означает.

— Я полностью вам доверяю и знаю, что вы никому не раскроете нашей тайны, — сказал он. — Мой отец совершает большую несправедливость по отношению к нашему старому слуге Абдунаби. Он служил у нас десять лет и ничего не получал от отца, кроме пищи и одежды. Правда, я давал ему иногда четыре-пять тенег из лавки, но отец этого не знает...