— Вы, кажется, под свой сандал вместо огня положили куски льда — у меня так и обожгло ноги стужей! — сказал юноша хозяину дома.
— Неужели пустяковый мороз так сильно действует на вас? — сказал Кори в ответ. — Я только теперь понял, как нежны ноги богатых сыночков.
— Ноги ученика-степняка, которые, как известно, не так уж нежны, тоже отказываются служить, — вмешался я. — В самую лютую зимнюю стужу, когда снег забивается в калоши путников, ноги верблюда и то не терпят холода. Выйдите да пройдитесь по заснеженным улицам, тогда почувствуете, как действует мороз на ноги!
— Я тоже только что с улицы, — ответил Кори Ишкамба, — И обошел не то что один-два квартала — полгорода, а ведь на ногах у меня нет ничего, кроме рваных сапожек да кожаных калош. А все-таки ноги мои не почувствовали холода. Что ж, значит, они крепче и терпеливее к холоду, чем ноги верблюда!
— Это означает, что кожа у вас толстая, как у слона! — сказал сын богача.
«Разве почувствует слон укол острия той палки, которой погоняют волов!» — припомнил я известную поговорку, а потом задал нашему хозяину вопрос:
— Позвольте, а зачем же вам понадобилось в эту пору бродить по заснеженным улицам?
— Зачем? Странный вопрос. Я был у своих знакомых, ужинал с ними, пил у них чай. Если бы я не назначил вам сегодня прийти, я зашел бы еще в несколько домов, где ужин готовится позже, и вернулся бы домой только к полуночи, но зато вполне насытившись.
— А ужинаете ли вы когда-нибудь в своем собственном доме?
— Никогда! Зачем мне зажигать огонь в очаге своего дома и тратить при этом деньги, которые достаются мне ценой огромного труда, если в домах друзей я всегда нахожу готовый плов и хлеб. Мудрецы сказали: «Что за прелесть чужой дом: нет ни хлопот с водой, ни забот о топливе»! — Подумав, Кори Ишкамба поправился: — Нет, я сказал вам не совсем верно. Дважды в год я все-таки ем дома.
— Ну, я этому не верю! — сказал мой приятель. — Никак не могу себе представить, чтобы вы потратили свои деньги на приготовление пищи.
— Конечно же я не трачу денег! — воскликнул Кори Ишкамба. — Мои жены дважды в год, в месяцы мухаррам и раджаб[11], на свои деньги приглашают чтецов Корана и устраивают поминки по своим родителям. Так как у нас нет ни детей, ни прислуги, я сам выношу плов муллам и присоединяюсь к ним.
— Ведь вы сами чтец Корана. Почему же вы не читаете Коран в память родителей своих жен и не берете деньги за это себе? Как вы допускаете, чтобы деньги уплывали из вашего дома и попадали в чужие карманы? — спросил мой приятель.
— Это верно, — сокрушаясь, ответил Кори Ишкамба, — я очень хотел бы делать это сам, но женщины, у которых волос долог, да ум короток, никак не соглашаются — говорят, что я обману и самого бога: деньги получу, а Коран не прочитаю. Вот так-то. — Он тяжело вздохнул, но тут же ухмыльнулся и сказал бодро: — Однако ж я нашел способ прибрать к рукам хоть часть этих денег!
— Расскажите же, — попросил я.
— Обычно мои жены поручают мне пригласить на обряд трех чтецов и для каждого из них дают по семь тенег, завернув их в отдельные бумажки. Пока я несу деньги через коридорчик, мне удается вынуть из каждой бумажки по две теньги и положить себе в карман. Потом я завертываю остальные монеты в бумажки, выношу и даю их чтецам Корана. В результате они получают по пять тенег, а я — шесть.
— Скажите уж прямо: я ворую шесть тенег, принадлежащих чтецам Корана! — сказал юноша.
— Какое же это воровство? — обиженно проговорил Кори Ишкамба. — Если эти чтецы получают деньги за чтение Корана, ведь я-то лучше их могу сделать то же самое! Пусть не знают этого глупые женщины, но бог-то знает!
— Длинными речами вы, дядюшка Кори, не можете смягчить холода, — сказал юноша. — Хотите получить деньги — несите скорее горячие угли. У меня ноги уже превращаются в лед, руки одеревенели, я не могу больше сидеть, не то что считать деньги.
— Вы целитесь в такое место, что если туда попадет ваша стрела, то и душа вон, — сказал Кори Ишкам-ба, вставая с места. Выйдя на середину комнаты, он принялся стучать об пол ногой, затем прибавил: — Ваша угроза не дать мне деньги, если я не принесу горячих углей, как раз и есть для меня стрела, направленная в самое чувствительное место.
Не прошло и минуты, как послышались шаги. Кори Ишкамба крикнул вниз:
— Вынеси из своей комнаты совок горячих углей!
Еще через минуту на нижней ступеньке появился совок с горячими углями. Кори Ишкамба сошел вниз, принес совок, в котором золы было больше, чем углей, и поставил его в углубление сандала.
— Зачем же вы поставили туда совок, а не высыпали золу? — спросил его я.
— И в этом есть свой смысл, — ответил он.
— Смысл? Какой же?
— Потом поймете!
Хотя тепла было маловато, все же оно растопило снег и лед на наших ногах.
— Раньше у вас был тут ледник, а теперь яма с ледяной водой.
— Ну, это неплохо, если о моем доме у вас останется воспоминание, как об ушате воды! — пошутил Кори Ишкамба, намекая на свои прежние подозрения. — Вас это лишит интереса ко мне, а меня успокоит.
Эти слова Кори Ишкамбы показали, что сомнения его на мой счет еще не совсем исчезли.
— Вытаскивайте вашу тетрадь. Закончим побыстрее все наши расчеты, нам пора возвращаться! Если в этом доме задержишься, можно и окоченеть! — сказал мой спутник.
Кори Ишкамба поднялся и, сделав ему знак, что хочет поговорить наедине, вышел из комнаты. Юноша, подмигнув мне, последовал за ним. Они немного пошептались за дверью. Потом Кори Ишкамба куда-то ушел, а мой приятель, смеясь, возвратился на свое место.
— Что за секреты? — спросил я его.
— Какие уж там секреты. Обычная манера ростовщиков! Он говорит, что не может, получив от меня деньги в присутствии непроверенного человека, оставить их в доме. Он пошел, чтобы привести кого-то, кому доверяет. Говорит: «Получу от вас деньги в его присутствии, запишу, а потом мы выйдем вместе с вами. Вы отправитесь куда вам надо, а мы с тем человеком пойдем и отнесем деньги в известное мне место. Пусть ваш спутник не воображает, что я оставляю их дома».
Сначала, услыхав эти слова, я оскорбился, но скоро обида моя прошла: если подозрительность достигает таких размеров, она превращается уже в болезнь, в безумие. Нельзя же обижаться на безумца! Я даже пожалел этого беднягу, который до конца жизни обречен мучить себя необоснованными страхами.
Пока я так размышлял, Кори Ишкамба вернулся. Когда он поднялся по ступенькам, мы увидели, что он один.
— Что, не нашли вы своего человека? — спросил мой приятель.
— Я еще за ним не ходил, мне вспомнилось одно важное дело, пришлось вернуться, — сказал Кори Ишкамба и, подойдя поближе, пояснил, что это за «важное дело»: — Ведь вы хорошо знаете друг друга, и голоса ваши тоже вам хорошо знакомы. Сейчас вам не остается ничего другого, как сидеть и беседовать. Так зачем же жечь лампу? Ведь это напрасная расточительность, лишний расход! Потушу-ка я ее! Снесу вниз и поставлю на ступеньку, а когда вернусь, то снова зажгу от лампы моих жен, и тогда при свете мы произведем наши расчеты. Правильно?
Прежде чем мы успели ответить на его вопрос, он взял лампу, снес ее вниз и, уходя, потушил.
— Ну, раз уж мы знакомы друг с другом и можем узнать друг друга в темноте по голосу — свет нам не нужен, чтобы разговаривать, — давай поговорим о чем-нибудь, —сказал я юноше. — Вот у тебя богатый отец, я знаю, что все его деньги в твоем распоряжении, — зачем же тебе понадобилось брать еще в долг у ростовщика? Для меня, бедняка, это неразрешимая загадка. Я буду очень рад, что ты раскроешься передо мной. Твой рассказ разгонит тоску, которую навел на меня разговор с этим мерзким негодяем.
— Ну что ж, — ответил юноша, — я ведь и так сделал вас поверенным своих тайн и привел сюда. Слушайте же, каким образом я оказался в долгу. Как вы знаете, я сижу в одной лавке с отцом. Отец мой неграмотен, и, как правильно сказали вы сами, все его деньги и расчеты в моих руках. Иногда я беру из лавки деньги и трачу на себя. Порой эти траты достигают пятисот или даже тысячи тенег. Случается, что сразу после такой траты нужно внести деньги в банк или уплатить какому-нибудь торговцу за товары. Вот тут мне и приходится занимать у кого-нибудь необходимую сумму, чтобы отец не заметил в лавке недостачи. А потом я понемногу беру из лавки деньги и, накопив сколько нужно, погашаю свой долг и набежавшие на него проценты.
11
В месяцы мухаррам и раджаб — то есть в первый и седьмой месяцы мусульманского лунного календаря.