В одном из разговоров с потомственным оренбургским казаком Семеновым, служившим в ХІ-й кавалерийской дивизии, пришлось услышать такую фразу: «Путь к хлебному изобилию и славе пшеницы оренбургской лежал через казачью задницу! Но то был самый короткий путь к сознанию...»

Обилие хлеба не только превратило край Оренбургский в одну из житниц России, но и дало толчок к развитию мукомольной промышленности, позднее стало одним из решающих факторов при обосновании необходимости строительства Самаро-Оренбургской железной дороги, для учреждения в Оренбурге торговой биржи.

 Будучи человеком демократических взглядов, Перовский вместе с тем был порой жестоким до неуправляемости. В легенду вошел один случай, о котором долгие годы вспоминали жители Оренбурга. Говорят, это было так.

Однажды несколько казаков явились на смотр не в мундирах, а в обычной одежде. Заявили, что они готовы служить царю верою и правдою, если им будет дозволено носить бороды! Особое упрямство проявил казак Пшеничников, явившийся на смотр в простой одежде, с книгой священных Правил и говорил, что не он, а святые Отцы установили ношение бород. Христианский государь не должен делать им запрета — для царя нужна служба, которую казаки будут нести, а с бородою человек или без бороды — царю не все ли равно? Об этом случае окружной штаб-офицер полковник Ханский лично доложил Перовскому. Пшеничников с единомышленниками был привезен в Оренбург. Тут его поручили опытному протоиерею кадетского корпуса Петру Алексеевичу Сахарову, при участии наказного атамана Ивана Васильевича Падурова(sic) и правителя генерал-губернаторской канцелярии Глебова, отменного юриста. Сколько ни убеждали Пшеничникова, что для Бога — вера, для государя — служба никак не исключают одна другую, — он оставался при своем мнении «потерпеть за бороду». Перовский утвердил решение — наказание в три тысячи шпицрутенов, но дал разрешение Подурову простить казаков, если они раскаются. Когда были выстроены солдаты, Подуров объявил об этом. Пшеничников перекрестился и пошел первым, сказав, что он не для показа готовил себя и вынесет все, пока жив.

Некоторых казаков несколько раз выводили и добивали. В живых остался один Пшеничников. Перовский превысил свою власть, применив наказание шпицрутенами, так как уже существовал закон, согласно которому нижние чины из раскольников за поступки, имевшие в основании религию, не подвергаются телесному наказанию, а подлежат ссылке. Он счел такой закон для Оренбургского края неудобным, через военного министра просил об оставлении прежнего порядка. Император Николай Павлович на его представлении положил резолюцию: «Зло нужно уничтожать в начале и бород казакам не носить, исключая стариков более 50 лет и вообще таких даже в урядники не производить».

Запрещение носить бороду оренбургским казакам, состоявшим на службе, было установлено при войсковом атамане Могутове: «В бытность мою в прошлом 1757 году в Ельдяке (крепость — Г.Д.), — писал Могутов атаману елдицких казаков Чисметову, — видел я, что все казаки ходят в бородах и волосы так отращают, как у мужиков, а в Указе Ея Императорского Величества 1748 года марта 31 написано: »В сбор с бородачей и раскольников положенных денег поступать по прежним Указам безо всякого опущения, токмо дабы разных чинов люди опричь священников и церковного причта и крестьян в неуказанном платье не ходили и бород не носили, того смотреть накрепко, а кто в противность публикованных в том Указов в каком неуказанном платье ходить и бороды носить станет, с таковых по взысканию штрафа чинить по Указу безо всякого послабленья, того ради в силу онаго Ея Императорского Величества Указу всем команды свои старшинам и казакам бороды обрить и волосы подстричь, так как со здешними казаками числится, чего ради фельдшера из их же казаков выбрав к тому искусного определить и поступать по силе онаго, дабы все как старшины, так и казаки были во всякой чистоте и платье носили по своему званию, а не мужичье, а кто тобою фельдшером определен будет, о том мне рапортовать.

Василий Могутов. 12 января 1758 года»

 Наш город во времена Перовского представлял собой сборище ветхих лачуг, некоторые из них и жильем-то можно было назвать с большим трудом. До 1822 года над городом довлел царский Указ «О воинском постое». Домовладельцы всеми правдами и неправдами старались этот закон обойти или как-то уклониться от его выполнения: либо дому придавался нежилой вид, либо строились такие лачуги-халупы, в которые офицеров не поселяли. После известного Указа об отмене «Закона о воинском постое» в городе началось строительство добротных домов, но строили только те, кто располагал определенными средствами. В голове у Перовского созрела мысль избавить город, в пределах крепости, от жалких лачуг. Полицмейстеру был отдан приказ составить список ветхого жилья и определить его к сносу. Таковых жилищ было найдено 221 строение.

До Перовского одним из губернаторов тоже делалась попытка избавить город от лачуг, но весьма своеобразным способом. Как гласит легенда, этот губернатор, через специальные команды, такие лачуги попросту поджигал! Перовский поступил по-другому: есть средства у хозяина строить каменный дом в черте крепости — строй. Нет — отводилось место «вне города». На новое строение губернаторской казной выплачивалось пятьдесят рублей ассигнациями и выдавалось определенное количество строительных материалов. Начав с жилых домов, Василий Алексеевич Перовский увековечил свое имя возведением жемчужины архитектуры города — Караван-Сарая. С его именем связано и строительство водопровода...

Многое приходилось слышать о чертах характера Перовского: жесток и милосерден, любитель шуток и в тоже время строг, доступный весельчак, страстный коллекционер и вспыльчивый генерал. Только в одном ему нельзя было отказать — в даре предвидения. Его постоянно окружали и были его гостями талантливые люди. Вспомним хотя бы автора «Толкового словаря» Владимира Даля, А. Пушкина, сатирика Жемчужникова... Любил Перовский шутку, молниеносно реагировал на нее.

Об одной из них мне приходилось слышать в разных вариантах — то была реакция на попытку «пошутить» с ним одного из офицеров гарнизона.

Поздним, душным летним вечером в здании Офицерского собрания, что когда-то было на Николаевской улице, веселилась группа молодых офицеров. Среди них был один по фамилии Романов. Ей он очень гордился — еще бы, такая же была и у Его Императорского Величества!

Подвыпившие товарищи обратились с таким вопросом:

— Вот ты — Романов. Сможешь ли ты в сей час полуночный посетить господина военного губернатора и поинтересоваться, чем он занят?

Известно, что пьяному — море по колено! Офицер устремился к дому Перовского, следом шли его друзья...

Подошел, постучал в дверь, получил приглашение войти.

— Ваше превосходительство! Я — Романов! Вы —  Перовский? Могу ли я спросить, чем сей момент занят наш губернатор?

Посмотрел Перовский на него, усмехнулся в ус и ответил, что если господин офицер окажет честь ему, Перовскому, присядет к столу, то сможет не только спросить, но и самолично убедиться, чем сей момент занят губернатор.

Офицер присел к столу и, не предвидя подвоха, спросил:

— А чем?

— Сей момент я занят подбором кандидата на пост коменданта в Ново-Орское укрепление. Отдаленно оно отменно, да тем и лучше! Комендант-то там должон быть смел отменно и непременно «с головой»! — Почесал Перовский ус и продолжил: — Потому «с головой», что ждать приказа будет не от кого. Далеко оно. Решать самому придется! Подобрал я тут одного, вроде бы подходит! — С тем и вызвал своего адъютанта, отдал соответствующий приказ, а Романову заявил, что такого офицера перед собой видит и считает, что поутру ему вместе с повозкою от Оренбурга верст на двадцать пять отстоять надлежит! С тем и выпроводил незадачливого шутника.