— Наградить? Зачем? — спросила я, не очень понимая, что героического в откачивании человека. Так бы поступил любой врач… Да, только вот я-то пока не врач…

— Потому что ты спасла жизнь своему однокласснику, — просто ответил отец, разведя руки в стороны. — Мне надо сказать им приблизительно, на какое число назначать мероприятие.

Я поморщилась, услышав ненавидимое мною слово «мероприятие», но, вздохнув и зачесав пальцами спадающие на лицо пряди назад, задумалась, а потом ответила:

— Можно, я сначала отдохну?

— Конечно, — кивнул папа, поднимаясь с кровати. — Да, тебе твои подружки звонили, говорили, что я обязан их к тебе пустить сегодня.

Я усмехнулась, представив, как Фаня ставит моего отца перед фактом, желая навестить меня, а папа наверняка теряется, не понимая, как вообще к нему кто-то может обращаться в приказном тоне. Ведь, я уверена, Фаня обращалась к нему именно так и никак иначе.

— Если вы с мамой не будете против, — попросила я, и папа одобрительно кивнул.

— Пап?

— Да, Марин? — отец замер в дверях, чуть обернувшись ко мне.

Я вспомнила слова Ани о том, что мне надо рассказать все отцу, о том, что он меня поддержит. И мысли о Дмитрии Николаевиче лавиной хлынули на меня. Я вдруг поняла, что ведь на месте того усатого врача вполне мог оказаться и Лебедев. И ведь он наверняка узнает обо всем, если уже не узнал. И если так, то что тогда будет? Я вдруг ясно и твердо поняла, как же мне чудовищно его не хватает.

Но в последний момент, когда я уже открыла рот, чтобы рассказать обо всем отцу, вдруг испугалась. Я испугалась, что могу потерять то, что имею. Что могу сделать хуже. Я ведь и правда не знаю, как папа на все это может отреагировать.

— Ты чего? — переспросил папа, будто заметив, как меняются на моем лице эмоции.

— Пап, ты ведь всегда меня поддержишь, правда? — неуверенно начала я.

— Что-то случилось?

— Пап, ты просто ответь мне, поддержишь? Ты меня любишь, пап?

— Что за вопрос?! Конечно, люблю! — было видно, что папа сейчас действительно растерялся. — И если это тебе не навредит, то я постараюсь тебя поддерживать во всех твоих начинаниях! Что случилось?

— Да нет, пап… — протянула я, грустно улыбаясь. — Ничего, все в порядке. Просто я соскучилась по тебе.

Глава 29. О картонных коробках и картофеле.

Мне казалось, что все мои эмоции выгорели. Пустота теперь не просто зияла внутри меня, она свербела под кожей, она, как кислоты, жгла, жгла, оставляя после себя такое навязчивое чувство тревоги. После того, как папа оставил меня дома одну, я около часа созерцала потолок, лежа на кровати и, казалось, не шевелилась вообще. Только звонок домашнего телефона смог вывести меня из коматозного состояния. Я спустилась вниз и, взяв трубку, услышала на другом конце взволнованный голос Ани. Подруга, разволновавшись, похоже, еще больше из-за моих односложных ответов, заверила, что сразу после школы придет ко мне. И пришла она не одна, а вместе с Хвостовой.

— Димон, ты чего? Не кисни, Толян в больнице, живой, ты его спасла, — утверждала Аня, но почему-то от этого не становилось легче.

— Угу, — отвечала я, пережевывая сырую морковку.

— А ты чего, на дополнительные больше не ходишь? — как бы невзначай спросила Фаня.

Я метнула на нее злобный взгляд, прекрасно понимая, к чему она спрашивает это и какие именно дополнительные уроки могут ее интересовать, но Хвостова, увидев мой не самый дружелюбный настрой, поспешила спрятаться за широкой дверцей холодильника.

— Я не хочу об этом говорить, — отрезала я и снова откусила морковь, захрустев на всю кухню. Непонятно, почему, но у меня буквально тряслись руки. Хотелось говорить, шуметь, стучать, хрустеть морковью на весь дом… Потому что только так, как мне казалось, я могла заглушить это отвратительное чувство тревоги.

— Я, между прочим, и не собиралась ни о чем таком говорить. — Чуть выглянула из-за двери Фаня, а я, почувствовав еще большее раздражение, запульнула в нее кусочком этой несчастной морковки. Хвостова от нее увернулась на удивление ловко.

— Марин, — робко начала говорить Аня, недоверчиво поглядывая в сторону Фани. А та, в свою очередь, с подозрением взглянула на Аню.

— ФТО?! — не выдержав этого напряжения, воскликнула я с набитым ртом.

— Ладно, черт с вами! Что, говорите уже!

— Химик про тебя спрашивал! — на одном дыхании выдала Исаева так, будто эта мысль не давала ей покоя с тех самых пор, как она вошла ко мне домой.

— В смысле спрашивал? — осеклась я.

— Ну, после урока позвал меня в лаборантскую, спрашивал, типа, что там с Дмитриевой, все ли у нее в порядке, — начала говорить Аня, а потом вдруг резко замолчала. Ее лицо всегда с точностью передавало весь спектр эмоций, которые бушевали внутри нее, и сейчас нетерпение сменилось каким-то странным смущением. Исаева залилась краской, чуть улыбнулась и взглянула на меня исподлобья.

— Ну?!

— Ну, я сказала, что да, с тобой вроде все в порядке, что ты дома… — нехотя ответила Аня, а потом снова резко замолчала, будто боясь взболтнуть лишнего.

— Ну? Колись, Штирлиц! — я уже начала терять терпение.

— А потом я ему сказала, что все про вас знаю, — выдохнула Исаева.

— Что?!

— Да! — Аня кивнула, чтобы подтвердить свои слова и, видимо, чтобы себя же убедить, что не зря так поступила. — И сказала, что ты пожалела о своих словах. Всю правду ему сказала, что ты рыдала и… Ох, Марин, я попыталась ему втолковать, что вы, как два дурака, сдались и теперь избегаете друг друга, а ведь осталось-то всего ничего! И что…

— Исаева, о чем ты думала?!

— Я о чем думала?! О тебе думала, балда!

Последние слова она выкрикнула с такой яростью, что потом плюхнулась на стул и обхватила руками голову, уставилась на пустую тарелку, лежащую на столе перед ней. Не знаю, сколько длилось молчание, но первой его нарушила Фаня, о существовании которой мы вообще забыли. Она так и стояла около холодильника, округлив глаза и смотря на Аню.

— Офигеть! А он что?

И я, и Аня, словно вспомнив, что разговор проходит вовсе не тет-а-тет, повернулись к Хвостовой.

— А он молча меня выслушал, а потом злобно так, ну, как он всегда разговаривает… Идите домой, Исаева, — Аня скривилась в лице, видимо, чтобы передать, насколько химик был недоволен.

— И ты ушла?

— Ну да, ушла, — проговорила Аня. — Только перед этим настоятельно рекомендовала ему позвонить тебе, Марин!

Я закатила глаза, но, даже мысленно сосчитав до десяти, не смогла успокоиться. Это свербящее чувство только усилилось. Что-то должно случиться. Что-то… В чем же дело, черт подери?! Зря Аня это все сделала, зря.

— Не, ну, Марин, ты вообще руки опустила, а тут представился такой момент подходящий! — попыталась оправдаться Исаева. — Тебе же родаки вернули телефон, да?

Меня словно холодной водой окатили.

Телефон.

Я помотала головой из стороны в сторону в знак отрицания, ведь подругам о своем новом допотопном телефоне я не говорила, а потом бросилась в свою комнату. Я стала переворачивать все вверх дном, пытаясь отыскать телефон. Конечно, чисто теоретически, бояться нечего особо, все сообщения я усердно удаляла, и в самом аппарате не было контактов вообще. Кроме трех номеров: Жени, Леши и Дмитрия Николаевича. И, если телефон действительно, не дай Бог, попал в руки к моим родителям, думаю, что новой порцией проблем я себя обеспечила.

— Димон, ты чего? — испуганные подруги застыли на пороге моей комнаты, а я, не обращая на них внимания, все так же рыскала вокруг. Это отвратительное свербящее чувство усилилось настолько, что, мне казалось, течет по жилам вместо крови, переплетаясь с отчаянным страхом. Позвонить она рекомендовала! Куда позвонить?! Домой, что ли? Блин!

И, сев посреди жуткого беспорядка, я опустила руки перед собой на колени, тупо разглядывая их, совсем как тогда, на ступеньках школы, а потом зарыла пальцы в волосы, совершенно не представляя, что теперь делать.