— Может, вырубить его? — хитро улыбнулся химик, взглянув на Стеглова.
— Да ладно тебе, пусть поет, — ответил Серега, взглянув на меня. А я все держала руку больного, чтобы он не пытался ею размахивать. Не понимаю, он от шока боли не чувствует, рука-то сломана!
Следующий вызов заставил порадоваться всех, включая и Дмитрия Николаевича.
«Подарочек», как называл их Серега, очередной пьянчужка, якобы лежащий без сознания на морозе, почувствовав запах нашатыря и громкого грубого «просыпаемся» Дмитрия Николаевича, с трудом разлепил веки и, в ужасе округлив расфокусированные глаза, дал такого деру от нас, что едва не потерял по дороге штаны.
— Коллега, — Лебедев изобразил театрально-надменный голос, повернувшись к напарнику. — Думаю, пациент скорее жив, чем мертв.
— Несомненно, — в тон ему отвечает Серега. — И, похоже, здоров, словно буйвол! Думаю, мы прекрасно справились со своей работой! — Стеглов скорчил важную рожу.
— Определенно, — Лебедев скорчил такое же лицо, и я, не удержавшись, прыснула от смеха.
Вернувшись на станцию, Сергей и Дмитрий Николаевич отправились в комнату отдыха, а я, снова свернув свой свитер около дефибриллятора, удобно устроилась, чтобы немного вздремнуть.
— Дмитриева, — рука Лебедева бесцеремонно потрясла меня за плечо.
— Что, едем? — не поняла я, судорожно раскрыв глаза.
— Нет, — Дмитрий Николаевич вручил мне знакомый термос и теплый контейнер с едой. — Ешь.
— Спасибо, — растерянно бормочу я, глядя на закрывающуюся за химиком дверь «скорой».
Быстро уничтожив в одиночестве божественно вкусное содержимое контейнера и опустошив наполовину термос, я, стараясь себя убедить, что никого не «объела», все же свернулась калачиком на сиденье и, положив голову на свитер, отключилась глубоким сном, который, к сожалению, продлился не так долго, как мне хотелось бы…
— Так что, прислушайся ты к ней. Оксана Юрьевна плохого не посоветует! — раздался бодрый голос Сереги.
— Кто ее недавно ведьмой назвал? — смеется Дмитрий Николаевич, залезая на свое привычное место.
— Оксана Юрьевна и есть ведьма! Но чертовски умная ведьма! — ответил Серега, усаживаясь напротив меня. А я, решив не лезть в разговор, потерла глаза, стараясь прогнать дрему. Как-никак, сегодня еще подруг дома принимать…
Знаете, в жизни часто так бывает: у тебя вдруг появляется удивительная полоса везения. Это может быть самая настоящая улыбка изменчивой дамы, именуемой фортуной, а может быть и три подряд сносных и в итоге вполне позитивных вызова. Но после такой полосы удачи где-то глубоко внутри ты чувствуешь какое-то неприятное ощущение тревоги. Будто после этой самой белой полосы последует другая. Совершенно иного цвета…
Обшарпанная квартира насквозь пропиталась запахом перегара. Из-за духоты, царящей здесь, пришлось расстегнуть теплую куртку. Мусор, разбросанные бутылки и едва держащийся на ногах хозяин квартиры, всматривающийся в наши лица мутными глазами, говорили о том, что нам выпала честь побывать на «сейшене» этих самых «подарочков», которых так не любит скорая помощь.
— Да я… — хозяин запинается, икает, подавляя рвотный позыв, и снова пытается объяснить, зачем он вызвал скорую. — Да он… Да епт…
— Где больной? — грубо спрашивает химик. Теперь, отчасти, я понимаю, откуда у него такая специфичная манера общения с людьми. На скорой поработаешь, небось, такого насмотришься…
— Т-т-т… — Пытается выговорить хозяин, но машет рукой, снова тошнотворно икнув, и почти валится с ног, когда мимо него шагает химик и Стеглов, направляясь в комнату. — А ну нах…
Проходя в заваленную самым невообразимым мусором, грудами грязного и одному Богу известно, чем воняющего белья, вижу лежащую на спине женщину, нервно хихикающую и смотрящую в потолок. Даже не знаю, от чего тошнит больше: от поведения этого «подарочка» или от всего этого антуража? Узнай мама и папа, где сейчас находится их дочь, они свалились бы на месте!
— Гражданочка! — громко восклицает Стеглов, присев рядом с женщиной. — На что жалуемся?
— На жизнь, е-мое! — женщина откровенно ржет, а стоящий недалеко от меня мужчина вторит ее смеху.
Дмитрий Николаевич отходит в сторону и брезгливо рассматривает одну из валяющихся рядом с ней бутылок. Практически кожей ощущаю то омерзение, которое, я уверена, чувствует и химик, и Серега.
— В медицинской помощи нуждаемся? — так же громко и бесстрастно спрашивает Стеглов.
— В мат-т-т-ть… — снова не может выговорить хозяин квартиры. Скорее всего, он хотел сказать, что нуждается в материальной помощи, но, думаю, нам этого не узнать никогда.
— Если не нуждаемся, вот тут ручкой чиркни, — Стеглов берет из моих рук папку, ручку и сует ее женщине. Она, к моему удивлению, умудряется сосредоточиться на пару секунд и ставит загадочную закорючку об отказе в медицинской помощи.
— Пошли, — тихо говорит Дмитрий Николаевич, но дорогу нам преграждает мужчина, нелепо растопыривший руки и ноги в проходе к коридору.
— П-п-погоди-и… Она ж… Умирает! — с трудом выговаривает он.
— Пациентка здорова и подписала отказ от медицинской помощи. А вы продолжайте в том же духе, такими темпами недолго осталось! — презрительно фыркает Лебедев и успевает пройти мимо хозяина квартиры.
А вот я этого сделать не успеваю.
Слышу, как мужчина недовольно ревет, потянувшись куда-то в бок. Сначала мне показалось, что он, наконец-то упал, не удержавшись на своих худющих шатающихся ногах, но потом я понимаю, что этот нелепый нырок был вполне целенаправленный. И в его руках что-то угрожающе блеснуло.
Наверное, моя расстегнутая куртка оказалась в своем роде роковой ошибкой. Я уловила звук распарываемой ткани рубашки и только успела подумать, до чего же острые ножи в доме у обыкновенного пьянчужки, прежде чем почувствовала, как бок полоснуло колючим жаром.
Стук сердца заглушил все оставшиеся мысли, и мне оставалось только смотреть, как Стеглов и Лебедев накинулись на этого упыря и обезоружили. Все казалось каким-то нелепым бредом…
— Ты как? Он задел тебя? — Стеглов потянулся к моему горевшему боку, но я попятилась, закрываясь курткой.
— Все нормально, — стараюсь сделать лицо поубедительнее. — Давайте просто уйдем отсюда.
— Сто девятая, — голос Дмитрия Николаевича звучит настолько гневным, что, кажется, я такого еще не слышала. — Полицию. Да.
На ватных ногах спускаюсь к машине и, облокотившись о дверь реанимобиля, тяжело выдыхаю, смотря, как Стеглов берет из рук Лебедева сигарету. Но, вопреки моим ожиданиям, что химик тоже сейчас закурит, он подходит ко мне почти вплотную и, устремив на меня свой ледяной злобный взгляд, почти рычит:
— В машину, живо!
Спешу исполнить приказ, чувствуя неприятную тяжесть в ногах и, зайдя в машину, вопросительно развожу руки. Зашла. Можно и повежливее…
— Снимай куртку, рубашку и ложись, — голос химика не терпит препирательств. Вижу, как за его спиной в спешке курит Стеглов.
— Да в порядке я, правда, — проявляю вялую попытку избежать осмотра, но, похоже, что делаю это напрасно.
— Я не ясно выразился?
— Давай, Марин, мы просто убедимся, что все хорошо, — выдохнув дым, говорил Серега.
— Да серьезно, все нормально! — я чуть улыбаюсь и, честно, не вполне понимаю, к чему вся эта серьезность и спешка. Все ведь в порядке, просто бок горит немного.
— Дмитриева, — химик впивается рукой в мое плечо с такой силой, что я чувствую боль сквозь толстенную куртку и, наклонившись к моему лицу зло шипит: — Либо ты сейчас же ляжешь на кушетку сама, либо я уложу тебя на нее силой.
Звучало это настолько угрожающе, что я, нервно сглотнув, глядя в его прищуренные, искрящиеся яростью глаза, согласно киваю и стягиваю с себя куртку, затем рубашку и, наконец, кофту, заметив, что сбоку она насквозь пропиталась кровью. Это что, моя кровь?
Оставшись по пояс в одном белье, ложусь на кушетку, наблюдая, как химик, поменяв перчатки на руках, склонился над моим животом, а Стеглов, докурив сигарету, заходит в машину и присоединяется к моему преподавателю.