Возможно, поэтому он так заботливо старался впихнуть в меня как можно больше еды перед тем, как лично отвезти на станцию скорой помощи. Все мои заверения, что съев столько еды, меня, скорее всего, вывернет прямо на прекрасные синие брюки Лебедева, Лешу никак не волновали. А Маша просто умилялась, и, когда Леша, наконец, от меня отстал, обвила его шею руками и запричитала, какой он у нее заботливый! С ума сойти, а мне казалось, он только что хотел меня убить самым изощренным способом…

Несмотря на приветливость и гостеприимство, я прекрасно понимала, что являюсь лишней на этом празднике жизни, и парочке не терпится остаться наедине друг с другом. Поэтому созерцать их нежности, которые, как бы не хотелось этого признавать, но все-таки вызывали во мне зависть, пришлось не особо долго. Но, если честно, я была действительно рада за брата! Он послал ко всем чертям правила и устои, которые в него, как и в меня, с детства вбивали мама с папой, и теперь, кажется, по-настоящему счастлив! Может, мне тоже стоит так поступить? Хотя, чем я занималась, как не нарушением правил? Черт возьми, как же эта мысль меня грела!

Выйдя из машины брата и выслушав все поздравления и наставления от него, я, чувствуя себя героиней шпионского боевика, пригнувшись, направилась к станции. Вид, наверное, идиотский…

— Гражданочка! — раскатистый бас прозвучал прямо около моего уха, испугав меня до полусмерти.

— Господи! — выдохнула я, оборачиваясь и увидев химика, который улыбался, как мальчишка, чья шутка удалась на славу. — Вы что творите?

— Ты так забавно подскакиваешь, я не удержался, — развел руками Дмитрий Николаевич, а затем резко сменился в настроении. И вместо веселого химика тут же превратился в злобно-агрессивного. — Давай, шевелись. Форма в машине. На станцию пока нельзя. Там проверка, увидят тебя, и появится море лишних вопросов.

И я направилась к реанимобилю, едва поспевая за широкими шагами Лебедева. Только сейчас, вприпрыжку догоняя химика, я подумала, что он в росте ни чем не уступает Пяточку. Только если водитель выглядит настоящим громилой, то химик смотрелся просто подкаченным и жилистым. А вот третий и, пожалуй, самый главный член нашей бригады, Стеглов Серега, был всего лишь на пол головы выше меня. Еще в первый раз я предположила, что именно его форму мне посчастливилось надевать, ведь, надень я куртку Лебедева, я бы в ней просто утонула.

— Давай, переодевайся, смена в девять, — Дмитрий Николаевич бросил мне форму, которую я поймала на лету, а затем уселся впереди, рядом с водительским сиденьем. Я же, убедившись, что он смотрит совершенно в другую сторону, стала стягивать с себя пуховик, ежась от холода.

— Быстрее, Димон, мне еще инвентарь проверять, — недовольно пробурчал Лебедев, немного повернувшись. Я в этот момент сняла с себя свитер, оставшись в черной футболке, и торопливо стала натягивать синюю рубашку. Точно Стеглова. Рукава пришлось подвернуть всего два раза.

— А я здесь буду ждать? — спросила я, покосившись на часы. Пятнадцать минут девятого.

— Да, — ответил химик. — И я тебя закрою в машине.

— Как закроете? — я остановилась. — Это мне что, до девяти тут мерзнуть?!

— До первого вызова будешь тут сидеть, — спокойно ответил химик. Значит, не сорок пять минут, а больше. — А там — понесется. Новый Год же! Море ожогов, пьяных обмороков, ложных вызовов… Лучше бы с братом дома осталась, да? — он гадко засмеялся.

— Дмитрий Николаевич, — я встала коленками на сиденье, так, чтобы заглянуть головой в окошко водительской кабины. Он повернулся ко мне, и лицо его оказалось ближе, чем я рассчитывала. Я даже заметила небольшой шрам на скуле, под правым глазом. Интересно, откуда этот шрам? Как будто чем-то рассекли. — Я прекрасно понимаю, чего вы добиваетесь.

— Правда? — тихо переспросил он, еще сильнее сократив расстояние между нами. Я смутилась, но виду не подала, с трудом заставляя себя не нервничать. — И чего же я добиваюсь?

— Чтобы я сдалась.

— И у меня получается? — снова эта наглая ухмылка. И глаза насмешливые, холодные, практически ледяные… Со стороны кажется, что он, как и тогда на кухне, получает колоссальное удовольствие от моего смущения, которое стало все труднее скрывать.

— Ни капельки, — я сама поразилась своему стальному тону и убрала голову из водительской кабины, от греха подальше.

— Ну, посиди здесь, — вальяжно сказал он, выходя из машины и закуривая сигарету. — Не знаю, когда будет первый вызов, но… возможно, ты успеешь передумать! — сказав последние слова, он подмигнул мне и, выдохнув струйку дыма в сторону, захлопнул дверь машины, оставляя меня в полном одиночестве.

Первые минут двадцать я просто кипела от злости на химика и на свое сердце, которое так предательски бешено колотилось, когда Лебедев решил обратить мою провокацию против меня же. Что это было вообще?! Он просто издевается надо мной!

Но потом я просто уснула, сидя в кресле, скрестив руки на груди и положив свою голову на свернутый рядом с дефибриллятором свитер. Не знаю, сколько проспала, но резко открывшаяся дверь практически вырвала меня из сна.

— Димон! Привет, красота! С наступающим! — Серега был, как и тогда, в прекрасном расположении духа. Я, пробурчав что-то приветственное в ответ, зевнула и потерла глаза. А затем, помахав рукой поздоровавшемуся Пятачку, взглянула на часы. Половина десятого.

— Как спалось? — издевательски спросил Лебедев.

— Чудесно, — я оскалилась в улыбке. Но потом эта улыбка сменилась удивлением, когда он достал из-за пазухи маленький термос и вручил его мне вместе с небольшим свертком, обернутым фольгой. Он постарался сделать это как можно незаметнее, а потом занял свое излюбленное место в водительской кабине, рядом с Пяточком.

— Давай, ешь быстренько, — скомандовал Стеглов, устроившись напротив меня. — Дабы никто не смог заметить акта доброты со стороны нашего хладнокровного злодея и женоненавистника, Лебедева Дмитрия Николаевича. Знаешь, он последний бутерброд для тебя со стола утащил!

— Красиво стелешь, Серега! — недовольно пробурчал химик с переднего сиденья, но что-то мне подсказывало, что это может быть правдой, судя по его реакции.

— А что? — Стеглов начал входить в образ. — Не дам, говорит, помереть моей красавице-ученице от голода и холода! Давай, говорит, свой бутерброд сюда! Ей отнесем, пусть поест, бедняжка. И практически изо рта у меня его вырвал, веришь?

— Верю, — засмеялась я, отпив глоток кофе из термоса.

— Зря, — злобный низкий голос химика.

— И вообще, Димон, — задумчиво протянул Серега, обращаясь к своему другу. — Я удивлен! Второй раз увидеть тебя с одной и той же представительницей прекрасного пола! И причем, не с сестрой!

— Стеглов, — злобно прорычал Дмитрий Николаевич. Слишком злобно. Серега даже в лице сменился, а по моему телу прокатился холодок. — Ты заигрался. Договоришься сейчас.

— Ладно, друг, остынь, — примирительно ответил реаниматолог, и дальше я дожевывала вкусный бутерброд с красной икрой, взятый, видимо, с праздничного стола, уже в полной тишине, нарушаемой лишь ревом двигателя.

Что такого сказал Серега? Почему-то в памяти всплыла детская кроватка и столик для пеленания во второй комнате химика, но я постаралась как можно скорее отогнать от себя эти мысли. Я твердо себя убедила, это — не мое дело. И нечего лезть в его жизнь. Я и так в последнее время «вся в Лебедеве»…

Вызов оказался далеко не праздничным. Инфаркт у дедушки. Повторный. Мы сняли кардиограмму и приняли решение срочно его госпитализировать. Его жена, маленькая старушечка, одетая в потрепанную каракулевую шубу поверх нарядного платья, ехала в машине, держа за руку своего мужа. В ее глазах было столько чувств: сострадание, беспокойство… И такой особенный страх — страх перед неизведанным. Казалось, она готова занять его место, лишь бы ее супругу стало лучше. Лишь бы все было хорошо. Вот тебе и праздник…

После того, как дедушку передали кардиологу и оформили в больничке, на связь с нами вышла диспетчерская: мужчина, тридцать лет, без сознания. Сразу отправившись на вызов, Стеглов, как всегда сидевший передо мной, неожиданно схватил теплой рукой мою ладонь и тихо, так чтобы не было слышно в кабине водителя, проговорил: