Не прошло и двух месяцев после выступления Гитлера в Дюссельдорфе, как один из руководящих деятелей рурской гильдии, генеральный директор концерна «Хёш» Шпрингорум написал близкому родственнику Круппа Вильмовски (с копиями Круппу, Ройшу, Зильвербергу и Фёглеру): «Необходимо сделать все для того, чтобы практически привлечь НСДАГ1 к несению государственной ответственности»'1, т. е., иначе говоря, включить ее в правительство. Правда, следуя концепции правого блока, Шпрингорум еще надеялся, что экономическую политику будущего правительства будет определять «наилучпшм образом подготовленная в организационном и идеологическом отношении» Немецкая национальная народная партия. Вместе с тем он подчеркивал: «То, что при создании правого правительства мы не сможем отказаться от сотрудничества с НСДАП и должны будем привлечь ее, вытекает уже из самого значения этой партии»12.
Поэтому свою тайную поездку по Германии летом 1931 г. и свои конфиденциальные встречи со многими реакционными политиками и военными нацистский главарь использовал для того, чтобы заранее обеспечить фашистской партии особое, т. е. руководящее, положение в том правом блоке, к которому стремилась вся крупная буржуазия, и в том правительстве, создать которое этот блок старался. Поскольку такое правительство целиком и полностью зависело от массовой базы нацистской партии, клика фашистских главарей считала: ставить условия всем своим потенциальным партнерам по коалиции она может, сама же никаких обещаний давать не должна.
Хотя многих политиков правого толка из традиционных партий выступления нацистского главаря шокировали, им все же приходилось мириться с тем, что на встречах с ними Гитлер в отличие от обычных переговоров ни на какие соглашения не шел, а лишь выдвигал требования да произносил длинные монологи насчет, как отмечается в том же сообщении, «народной души, ее неуловимости, расовых вопросов и тому подобного»13. Целью фашизма было заполучить правительственную власть, но отнюдь не делить ее с какими-либо другими силами, в том числе и на длительное время с реакционно-консервативными партиями и группами.
Фашизм претендовал на всю полноту власти, потому что в тот самый момент, когда своей практической политикой он разоблачит себя как орудие империалистической буржуазии, он с целью сохранения и укрепления жизненно необходимого ему влияния на массы должен будет применить те методы, которые наилучшим образом функционируют только в условиях его нераздельного господства. Эти методы — неограниченный террор, монополия на демагогическую пропаганду, унификация правых партий, заигрывание с массами при помощи таких заведомо лживых понятий, как «народное сообщество» и т. п.
Политические партнеры нацистского руководства по переговорам, желавшие конкретными соглашениями обеспечить себе надежную долю будущей власти, частенько жаловались на «несговорчивость» Гитлера'4. Гугенберг примерно в то же время обвинял нацистского главаря в том, что тот претендует на такую полноту власти, «какой в германских землях не бывало ни при одном кайзере и короле» |э. Одновременно участились жалобы на то, что Гитлер (послушно следовавший рекомендации Шахта) не идет ни на какие связывающие его обещания относительно будущих мер в области экономической политики.
«Беседы с господином Гитлером с глазу на глаз стали теперь модными», — писал связной Ройша Гильза в августе 1931 г. своему патрону, посылая ему сообщение «одного правого политика» о беседе с нацистским главарем. Согласно этому сообщению, разговор протекал в «весьма симпатичной форме», но Гитлера «невозможно было побудить к каким-либо более подробным высказываниям насчет тех мер, которые следует принять в ближайшем будущем». Это поведение Гильза прокомментировал так: «Гитлер сознательно уклонился от ответа на щекотливые вопросы насчет подлежащих принятию практических мер»16, чтобы не отпугнуть от себя правые партии своим требованием единоличной диктатуры.
Приемлемость Гитлера для монополистических магнатов зависела в первую очередь от того, желает и способен ли он, как писал далее Гильза, «со всей ответственностью», т. е. обладая всей правительственной властью, создать те политические рамки, в которых крупная буржуазия смогла бы «целесообразным образом» хозяйничать по своему произволу. Опасения же в отношении нацистского главаря, которые у одних магнатов концернов (например, у Ройша) были больше, у других (например, у Тиссена) меньше или даже совсем исчезли, коренились в том, что они не имели от него достаточных гарантий «такого поведения».
Именно поэтому все высказывания, намеки и обещания Гитлера в последние полтора года перед 30 января 1933 г. имели целью устранить эти опасения. Но такую нелегкую задачу уже нельзя было решить методами традиционной буржуазной политики. Во-первых, чтобы удержать за собой массы и сохранить свое влияние на них, Гитлеру постоянно приходилось для социально-политического обмана их повторять такие положения, которые частично давали пищу для недоверия скептически настроенным крупным промышленникам. Во-вторых, он нуждался в поддержке со стороны старых правых политиков, которые при «легальном» пути были нужны ему в качестве стремянных и помощников. Без их содействия все еще ориентировавшиеся на традиционных реакционеров владельцы концернов не были готовы дать Гитлеру «зеленый свет». А это означало: ни к чему не обязывающей болтовней убедить руководителей старых правых партий в том, что они и при нацистском правительстве сохранят свои позиции и возможности политического действия.
Однако убедить их в этом было делом сложным, ибо опытные в интригах, с завистливым недоброжелательством относившиеся к коричневому выскочке вельможи из старых правых партий ни на йоту не доверяли Гитлеру. А потому все усилия по сколачиванию правого блока постоянно наталкивались на взаимные подозрения, приводили к возмущению и опровержениям обманутых или чующих обман обманщиков. Но поскольку при тогдашнем соотношении сил ни одна правая партия, не рискуя исчезнуть с политической сцены, не могла обойтись без соглашения с нацистами, все проявления недоверия, упреки и апеллирующие к «морали» обвинения в конце концов обволакивались заверениями в «верности национальному делу».
Несмотря на двойственную позицию в отношении других реакционных партий и союзов, Гитлер во время пресловутой поездки по Германии на «мерседесе» в конечном счете решил сделать первый шаг к созданию правого блока. 9 июля 1931 г. он встретился с руководителями Немецкой национальной народной партии, Народной партии, «Стального шлема» и «Пангерманского союза». Было подписано коммюнике, в котором провозглашалось начало совместной «решительной борьбы за низвержение нынешней системы», т. е. объявлялась война Веймарской буржуазно-демократической республике. Отныне пока еще непрочный блок правых партий и союзов стал именовать себя «национальной оппозицией».
Второй, более важный шаг к собиранию и сплочению всех фашистских сил был сделан через три месяца — 11 и 12 октября — в брауншвейгском курортном городке Бад-Гарцбург под эгидой правительства этой земли, состоявшего из представителей партии немецких националистов и НСДАП.
Для обсуждения совместной программы и проведения затем крупного митинга и парада там собралась верхушка тех, кто словом и делом выступал против республики или же стоял за спиной ее врагов в качестве вдохновителей и кредиторов. Наряду с Гитлером, Фриком и некоторыми их сообщниками сюда прибыли Гугенберг и вся партийная верхушка НННП, руководители «Стального шлема» Зельдте и Дюстерберг, почти весь президиум «Ландбунда» (граф фон Калькрёйт, барон фон Гайль, фон Вангенхайм, фон Зибель и фон Мюнххаузен), пангерманская элита (Класс, барон фон Фитингхоф-Шеель, князь Зальм-Хор-стмар и граф фон Брокдорф), гогенцоллернские принцы Айтель Фридрих и Август Вильгельм, принц цу Шаум-бург-Липпе; один из организаторов и в свое время военный руководитель капповского путча — генерал в отставке барон фон Лютвиц, а также еще 14 отставных генералов и адмиралов (в том числе подписавшие вышеупомянутое письмо Гинденбургу фон дер Гольц и бывший командующий рейхсвером фон Сект).