И вдруг Ихсан-эфенди ясно ощутил на сердце тяжесть. Разве у него горе какое?.. Может быть, он боится сплетен?.. Это его огорчает?

«Э, да что там, — утешал себя старик, — жена не забывает о своем долге! Печется о нем. Даже рискует из-за него своей репутацией… А ведет она себя безупречно. Ничего не скажешь. В дом каждый вечер приходит молодой, симпатичный человек. К тому же холостой… Но она даже не смотрит на него… Ну разве другая женщина была бы верна мужу, который годится ей в отцы? Да был бы аллах ею доволен, а он вполне доволен…»

Ихсан-эфенди взглянул на сына. Впрочем, он уже смотрел на него давно, но, думая о Шехназ, не видел ничего… Почему мальчишка не встает? Устал или, может быть, заболел?

«А вдруг и правда заболел? — встревожился Ихсан-эфенди. Целый день ходит по солнцу, потеет, пьет холодную воду или шербет… Может быть, простудил горло, поднялась температура, и он не спал ночь?..»

Ихсан-эфенди вошел в комнату. Тут ему пришла в голову другая мысль: «А не курит ли, негодник?»

Он остановился, подошел к деревянному сундуку, где лежала одежда сына, осмотрел карманчики вылинявшей голубой рубашки, вывернул карманы старых, грубо залатанных брюк цвета хаки. Нашел носовой платок. Платок был в крови.

«Может, его пырнули ножом?» — с испугом подумал Ихсан-эфенди.

Он быстро подошел к кровати, поднял одеяло. На спине крови не было… Может быть, он ранен в живот или в грудь?

Ихсан-эфенди повернул сына на бок. Он застонал. Лицо в крови, нос распух. Значит, паршивец, подрался!..

Джевдет открыл глаза. Увидев отца, нахмурился.

— Что у тебя с носом? — спросил Ихсан-эфенди.

— Ничего.

Джевдет вскочил с кровати. Пошел к крану.

— Как так ничего? Нос распух. С кем подрался?..

— А тебе какое дело?

Ихсан-эфенди рассердился. Откуда такой гонор? Ишь, как заважничал! То мачехе грубит, то ему. Без году неделю торгует, заработал гроши, а уже воображает себя самостоятельным. Или, может быть, опять начинается старое: «Не успели мать схоронить, как ты уже женился!» А что ему было делать? Не оставаться же бобылем? Мелет всякую ерунду!..

Он в который раз поглядел на чистую постель сына: смотри, как выстирала! Какая мачеха станет так заботиться о пасынке? А этот негодяй еще недоволен, грубит. Как будто мало ей хлопот со стариком мужем. Так на тебе — и от его сына приходится терпеть!

Умывшись, Джевдет вернулся в комнатку.

Отец стоял сердитый, заложив руки за спину.

— Ты чего морду корчишь? Отвечай!

— Ну что тебе надо? Что?

— Как что? Собака! Говори, с кем подрался?

Джевдет едва не заплакал от обиды.

— Я не собака!

— Нет, собака. Разве так отвечают отцу? Заработал три куруша, а гонору на тысячу лир! Вообразил себя человеком!

Еще немного, и Ихсан-эфенди знал бы о жене и Адеме, но Джевдет снова сдержался.

— Нет, — сказал он, — я не стал человеком и знаю, что никогда не смогу им стать. Я даже не окончил начальной школы. Я только грязный лоточник. Меня за нищего принимают… Отвяжитесь вы все от меня!

С глазами, полными слез, он подошел к сундуку, быстро надел штаны, стал натягивать рубашку.

Ихсан-эфенди все еще стоял со сложенными за спиной руками. Грозный, как когда-то, готовый вот-вот «взорваться» «Ихсан-Бомба».

В дверях показалась Шехназ. Она слышала, что отец и сын ссорились, и боялась, как бы пасынок сгоряча не выболтал ее тайну.

— Что случилось, дорогой?

Ихсан-эфенди повернулся к жене.

— Ничего. Смотрю, у него нос разбит. Спросил по-хорошему, в чем дело. А он такую морду скорчил, куда там… Ты что думаешь? Ведь с тобой отец разговаривает!..

Джевдет с угрюмым видом продолжал одеваться. «Подождите, — он покосился на отца, — вот стану Храбрым Томсоном, тогда рассчитаюсь с вами! Думаешь, я буду слушаться эту ведьму, которую ты привел вместо моей матери? Как же, жди!»

Мачеха говорила:

— Не трогай его! Какое тебе дело?..

— Что значит, какое дело, дорогая? Ведь он мой сын. А если с ним что-нибудь случится? Тебе приятно будет?

— Нет, конечно… Но он хочет…

Джевдет схватил лоток и выбежал на улицу.

— Вот собака, сукин сын! Не ребенок, а змея, — проворчал Ихсан-эфенди.

— И все это из-за меня, — вздохнула Шехназ.

— Почему из-за тебя? — вспылил старик. — Что это значит?

— Как что значит? Ведь я заняла место его матери!

— Ну и что же! Не ты, так другая бы заняла. Не вечно я носил бы траур!

— Так-то оно так, но…

— Никаких «но». За один твой ноготок я готов отдать не одного — тысячу таких Джевдетов. А не изменится, пусть пеняет на себя. Как щенка вышвырну!

— Ах, Ихсан-эфенди, разве так можно?

— А почему нет? Я не хочу ссориться с тобой. Даже из-за собственного сына!

— Есть лучший выход. Пусть поедет к тетке.

— В крайнем случае так и сделаю. — Ихсан-эфенди погладил ее по голове. — Для тебя я на все пойду, родная!

Шехназ подумала:

«Очень мне это нужно. Дал бы лучше тысяч пять из своего портфеля. Тогда бы я поверила, что ты меня любишь…»

С улицы донесся голос Адема:

— Ихсан-адмджа!

— Что случилось, сынок?

Старик забыл о своих печалях, подбежал к окну, поднял занавеску.

Адем улыбался.

— Мы пришли на чай, отец. Помнишь, приглашал? Или еще не готов гостя встречать?

— Мы тут с женой заболтались немного.

— О чем разговор?

— Да вот сын непослушный, будь он неладен!

— Что вы стоите на улице? Заходите в дом, — помахала рукой Шехназ.

— А я вам не помешаю?

— Что вы, что вы!.. Просим!..

Она пошла открывать дверь.

— Не жена у тебя — ангел! — сказал Адем. Ихсан-эфенди склонился к нему:

— Такой жены в целом мире не найдешь.

— Цени ее, Ихсан-эфенди.

Адем направился к двери. Вошел. Смеясь, кивнул в сторону Шехназ.

— Ты очень балуешь жену.

— Разве?

Шехназ улыбнулась.

— Так поздно, а чай не готов!

— Конечно, поздно… Во всем виноват этот проклятый мальчишка. Чтоб он провалился!

Они поднялись наверх.

— Пошли его к тетке, и дело с концом, — посоветовал Адем.

— Там видно будет.

— Видно-то видно, да как бы чего не вышло!

— Брось шутить, сынок.

— Так я тебе сынок?

— А что?

— Скажу матери, пусть потребует алименты… Тогда уж не отвертишься!

Адем подмигнул Шехназ. Она засмеялась.

— Ей-богу, Адем-эфенди, вы всегда скажете что-нибудь такое.

Ихсан-эфенди, улыбаясь, смотрел поверх очков.

— Он парень молодец! Ну, вы поговорите пока, а я мигом разожгу примус…

Он ушел в кухню.

Адем поцеловал Шехназ.

— Ихсан-эфенди! А моя мамаша была — ничего собой в молодости? Ха-ха-ха!..

Из кухни послышался голос Ихсана-эфенди:

— Она и сейчас ничего…

— А-а, значит, я хуже? — обиженно проговорила жена.

Обеспокоенный Ихсан-эфенди вернулся из кухни, обнял ее.

— Нет, моя дорогая, моя самая хорошая, золотко мое! — Он поцеловал ее в лоб. — Я тебя ни на кого в мире не променяю… Сейчас будем пить чай…

— Пойди пригласи мать Адема-эфенди, — сказала Шехназ.

— Хорошо, мое золотко, хорошо, моя радость!..

Он спустился на кухню.

— Ну как? Придумала что-нибудь? — шепотом спросил Адем.

Шехназ вздохнула. Она всю ночь думала.

— Аллах свидетель, не знаю, Адем…

Она взяла его руку и погладила. Адем освободил руку, сел за стол, задумался.

Шехназ встревожилась. А вдруг он бросит ее? Как быть? Старика не жалко. Но ведь рано или поздно все может открыться. На то и полиция. Начнется следствие, допросы. Вдруг она допустит какую-нибудь оплошность. Тогда тюрьма…

Она взглянула на Адема. Он сидел за столом, подперев лицо руками. Шехназ не выдержала, подошла к нему, запустила пальцы в волосы.

— Ты рассердился? Ну не надо!.. Я тебя люблю, Адем, очень люблю, но ведь…

Адем поднял голову, оттолкнул ее руку.

— Ты боишься? Да?

— Что поделаешь, Адем? Это выше моих сил!