— Sieg!

Трампедах снова сбивался и путал: кричал не к месту и выбрасывал длань, когда не надо.

Ух ты, старый Meerkatze.

«Форд-Щит» покатил по неровному булыжнику Сенной площади, обдал всех вонью Латбензина «Дегвиела» — смеси бензина и картофельного спирта, а господа, раскланявшись, не спеша разбрелись по домам.

Развевая фалдами серого сюртука, чувствуя себя ограбленным и высмеянным, магистр потащился по улицам Базницас и Пилс домой. Отныне он перешел в германскую веру.

Всю неделю стояла дождливая и прохладная погода, рис, слава богу, успел дать всходы, был высушен и растерт в иготе, вчера вечером в толчу влили вароток и подсыпали «Рагги». Кристофер заперся в лаборатории, хотя магистр не выказывал ни малейшего поползновения вломиться туда. Старик стал апатичен и чудаковат. Это повелось с того самого вечера, когда он вернулся из «Эйфонии». Может быть, Трампедах страдал оттого, что вынужден был соблюдать диету и есть на кухне из немытой посуды. Три раза в день он пил снадобье, приумножающее мужскую силу. Терпеливо проглатывал обязательную утреннюю муху, но проделывал все это без всякого энтузиазма и радости.

Из лососенка в тот вечер они сварили суп на сибирский пошиб, щедро приправив его луком и оливками. Но незадолго до ужина повздорили, понеже Кристофер уверял, что полученное брашно представляет собой типичную уху, а старец упирался и твердил, что столь густое варево следует относить к разряду солянок, каковые яства готовятся из рыб, томленных в собственном соку. Ни один не хотел уступить, так что вечером каждый ел свое кушанье.

Трампедах спал плохо. Его изводили накладки и перевязки, которыми был обложен нос: огуречный сок щекотал кожу, а млеко пчелиной матки чинило несносный зуд и досаду — он еле дышал. Но Кристофер велел терпеть. Говорил, чего только не терпят госпожи в салонах красоты, и в утешение рассказал магистру о русской царице, которая повелела снять с кожи лица эпителий и заменить его мякотью персиков, а как скоро те стали портиться — розовой фарфоровой маской. Что значат страдания Трампедаха против мук царицы? Чтобы приободрить старца, Кристофер садился за тафельклавир и играл увертюру из «Прекрасной Елены», то была тафельмузыка души. Однако магистр не реагировал на нее: взырился пустыми глазами в угол, и все.

Процедура с кузнечиками прошла без всяких хлопот. Бородавка исчезла за три сеанса, но выражение страдания по-прежнему не покидало чело Трампедаха. Тогда Кристофер решил давать ему снадобье покрепче, до тех пор, пока не созреет эликсир жизни и тело магистра не приобретет требуемой закалки. Снадобье называлось: отвар чеснока с укудиком, то есть приворотным зельем. За сим укудиком ему пришлось изрядно побегать, покамест до него не дошел слух, что в Турлаве живет старая ворожея, которая знает, как его приготовить. Кудесница отлила Кристоферу двадцать капель и наказала обращаться с умом: капля сверх меры превращает мужика в разъяренного быка, ищи тогда спасения. И вправду, осторожно разжидив зелье с питием да брашном, коим питался Трампедах, удалось вернуть злосчастному старцу оптимизм. Аптекарю тут же привиделся сон, будто он на веранде играет с девицами в лото и ведет хороводы.

Когда в одно прекрасное утро с лица Яниса Вридрикиса сняли огуречные повязки и смыли млеко пчелиной матки, магистр в зеркале узрел, что его нос ровен и бел, точно подлинный рыцарский клюв. Он несказанно обрадовался и возблагодарил Кристофера за все, что тот сделал ради него.

— Теперь я готов нестись хоть в преисподнюю!

Кристофер Утихомирил стариковскую прыть и сказал, что это лишь начало, предстоят превращения куда чудесней. Нужно только быть осмотрительным: всякая оплошность в процессе обновления может наделать кривых морщин как на лице, так и в душе. Поэтому не следует раньше времени оглашать воздух воплями радости.

В последние дни старый сделался не в меру оживленным, из-за чего возникли осложнения с крашением волос и бровей: магистр егозил и ворочался, точно водоросль, так что Кристофер вынужден был привязать почтенного любомудра вервием к стулу, на что тот поначалу сильно обиделся и вознегодовал, но вскоре забыл об этом и принялся озорничать и строить проказы.

Вапа для волос удалась как нельзя лучше: ни один черт не раскумекал бы, что рыже-чалый блеск кудрей неестественного происхождения. Сукраснь получилась именно такой, какая нужна, чтобы его не приняли за неарийца — поджигателя Иерусалима; выражаясь поэтическим языком, цвет его гривы скорее напоминал воронье крыло в пурпурном муаре.

От сока одуванчиков и репейного масла, которые были прокипячены в розовой воде, волосы магистра завились кудрявыми кольцами. Глянув на свое изображение в зеркале, Трампедах вскричал:

Неужто новая вера успела увести его душу в «Сумерки богов»? Так ли, иначе ли, но Трампедах ликовал, точно дитя, и Кристофер обратил внимание, что по мере обновления внешности аптекарь как бы маленько мешается в уме. Поднявшись с кресла, после того как его развязали, он, например, запрыгал на одной ноге и стал звать Кристофера во двор поиграть в песочек.

Марлов не на шутку испугался. Чего-то было дадено больше, чем требовалось, но чего? Которая из составных частей пищи начала мешать и чинить вред процедуре? Он долго высчитывал, покамест не раскусил, в чем дело. До сих пор он думал лишь о том, как омолодить плоть семидесятилетнего Трампедаха, и совсем упустил из виду его дух. В этом возрасте ум стариков как бы приближается к младенческому. Что касается аптекаря, он уже давно впал в детство. Но по причине малой подвижности, дряблых мышц, а равным образом хрупких костей до сих пор его слабоумие не могло прорезаться вовне. Зато сейчас его словно прорвало.

Кристофер услышал крики и выглянул в окно. Боже мой, Трампедах носился по двору, гонял кур и кидал камешки в соседские окна.

Депфортский аббат! Облачился в серый сюртук и так себя ведет! Марлов вовсе не хотел издеваться над своим врагом и выставлять его дулебом, тем не менее при виде одурелого старца он почувствовал некоторое злорадство. Сын кентерберийского сапожника заставляет плясать под свою дудочку заносчивого теолога. Если бы Вильям и прочие актеры могли поглядеть на эдакое! Будто это не Депфортский аббат резвится, а Основа, которому Робин Гудфелов колдовскими чарами приворожил ослиную голову. Пэк, Пэк, попридержи чары! Основа должен продолжить спектакль.

Нужно было действовать без проволочек и ничуть не медля начинать возгонять летучее вещество из взбродившей толчи, ибо только КМ-30 превратит Трампедаха в нормального человека. Этот день был самым тяжелым в жизни Кристофера. Он чувствовал себя примерно как прачка-мать, которая должна трудиться в поте лица и в то же время следить за своим распущенным дитем.

Как только он поднес огонь к фитилю примуса, подключенного к дистилляционному аппарату, в трапезном зале что-то грохнуло. Кристофер мигом прекратил работу и со всех ног кинулся в покои старика. Оказалось, что Трампедах перевернул тафельклавир, вынул из него раму с сутугами, поставил ее ребром, как арфу, и теперь кривляется, изображая из себя Сапфо, бряцающую на китаре. Марлов дал бесстыднику по заднице, и тот с плачем убежал на кухню. Однако скоро гнев Марлова поостыл, и в нем заговорила жалость — дитя есть дитя, как часто мы не понимаем ребячьей души, как часто обижаем ее… Но спустя полчаса сорванец прокрался в кабинет и изгваздал цветными карандашами бесценные фолианты, кои лежали на письменном столе, мало того, доминиканскому монаху Лемери (тому самому, кто в Шаранте изобрел коньяк) пририсовал углем усы. Но то были пустяки, так сказать, детские шалости.