—Ах, это ты, Джуди, — ответил его честь. — Конечно, я хорошо тебя помню, только ты очень изменилась, Джуди.

—Оно и время, — говорит. — Сдается мне, что и ваша честь изменились с тех пор, как я вас в последний раз видала, — давно это было.

—Немудрено, Джуди, — говорит сэр Конди и вроде бы вздыхает. — Только что же это ты, Джуди? — говорит. — Как это ты не пришла прошлой ночью на мои поминки и трапезу?

—Вы уж на меня не обижайтесь, — говорит она. — Я о поминках вашей чести и слыхом не слыхала, пока они не кончились, а то бы я наверное пришла, как бы трудно мне это ни было. Потому как вышло мне третьего дня идти за десять миль к родичам на свадьбу, и вернулась я, когда поминки уже кончились. Но, в следующий раз, — говорит, — ваша честь, обещаю, этого не случится^[63].

—Что ж, увидим, Джуди, — говорит его честь, — и, может, даже скорее, чем ты думаешь, ибо я последнее время нездоров, да и вообще полагаю, что жить мне осталось недолго.

 Тут Джуди прижала краешек фартука сначала к одному глазу, потом к другому, придя, как видно, в сильное расстройство чувств, да и сестра моя поспешила вставить словечко и просила его честь приободриться, потому как она твердо верила, что это всего лишь подагра, вот и у сэра Патрика, бывало, схватит, а потом отпустит, а ему бы выпить стаканчик особого, а не то — и целую бутылку, чтоб прогреть желудок. Он обещался ее совету последовать и тут же послал в трактир, а Джуди сделала мне знак, и я отошел с ней к двери, а она и говорит:

—Что это сэр Конди такой невеселый? Неужто знает?

—Что знает?—говорю.

—А ты и не слышал?—говорит. — Миледи Рэкрент, что была, убилась и лежит при смерти, и я уверена, что она уже кончилась.

—Господи, спаси и помилуй нас грешных, — говорю. — Да как же это случилось?

—Да все эта двуколка, — говорит Джуди. — Лошадь понесла. Возвращаюсь я домой со свадьбы Бидди Мак-Гуггин, а на дороге толпа народу, идут с ярмарки в Крукагнаватурге, и вижу: посередь дороги лежит эта двуколка без колес и вся побитая. «Что это?» — говорю. «А ты и не слышала?» — отвечают. — «Это коляска леди Рэкрент, что сбежала от своего мужа, а лошадь испугалась какой-то падали, что лежала поперек дороги, и понесла, а леди Рэкрент и горничная завизжали, да и налетели на телегу, что возвращалась с ярмарки, а мальчишка на ней заснул, а ми-леди возьми и зацепись юбкой, что свисала из двуколки, так что ее не знаю сколько тащило по дороге, а дорога-то вся в камнях да в колдобинах, потому как ее как раз собирались мостить, а один из дорожных рабочих с кувалдой, наконец, и остановил лошадь; но миледи-то Рэкрент вся убилась да расшиблась^[64] страшно и ее отнесли в хижину по соседству, а горничную нашли потом в канаве, куда ее сбросило, а шляпа и накидка на ней полны болотной водой, и говорят, что миледи все равно не выживет. Послушай, Тэди, а правда, что мне за верное рассказали, будто сэр Конди все переписал твоему сыну Джейсону?

—Все, — говорю.

—Все, как есть? —спрашивает.

—Все, как есть, — говорю.

—Стыд-то какой, — говорит она. — Только Джейсону не говори, что я сказала.

—А что это ты сказала? — вскричал сэр Конди, просунувшись между нами, так что Джуди сильно вздрогнула. — Было время, когда Джуди Мак-Квэрк не задерживалась так долго посудачить на пороге, если я был в доме.

—Ах, — говорит Джуди, — стыдитесь, сэр Конди. Те времена прошли, вам бы подумать о леди Рэкрент.

—К чему это мне о ней думать, если она обо мне и не вспомнит? — говорит сэр Конди.

—Это сюда не имеет касательства, — говорит весьма разумно Джуди, — вам надо о ней подумать сейчас, не то потом будет поздно. Разве вы не знаете, что она при смерти?

—Миледи Рэкрент?—говорит сэр Конди в изумлении. — Да мы только два дня как расстались, ты же знаешь, Тэди, она была весела и здорова и уехала с горничной в Джульеттину горку на двуколке.

—Больше она на двуколке никуда не поедет, — говорит Джуди. — Двуколка-то ее и прикончила, вот уж что правда, то правда.

—Что же, она умерла? — говорит его честь.

—Почитай что и умерла, — говорит Джуди. — Да вот Тэди доподлинно всю историю знает, как я сама ее слышала. Уж лучше он или кто другой вам, сэр Конди, ее и расскажет, так оно приличней будет, а мне надо домой к детям.

Он стал ее удерживать, хоть больше, как видно было, из любезности, чем из чего другого, ведь Джуди, как его честь еще раньше заметил, сильно переменилась, и сколько я мог судить, хоть сама она того, видно, не понимала, едва ли могла надеяться стать леди Рэкрент, случись ему снова бросать монету. Я ему пересказал все доподлинно, слово в слово, как Джуди мне рассказала, и он в тот же вечер отправил в Джульеттину горку нарочного с поклоном, да чтоб все точно разузнал, а Джуди наказала этому мальчишке, чтобы зашел в лавку Тима Мак-Энерни, что торгует в О'Шоглине, и купил ей шаль.

—Так и сделай, — сказал сэр Конди, — да скажи Тиму, чтобы деньги с тебя не брал, потому что за шаль я заплачу ему сам.

Тут сестра на меня взглянула, но я ничего не сказал, только переложил табачную жвачку из-за щеки за щеку, а Джуди стала говорить всякие слова, что она, мол, не из тех, что принимают подарки от джентльменов.

Я же отошел в сторону, чтоб обсудить с сестрой, есть тут что- нибудь или нет, а сестра говорит: нужно быть слепым, чтоб такое спрашивать, ну, я и подумал, что, верно, сестра больше моего в этом разбирается, и, припомнив прошлые времена и разные случаи, склонился, в конце концов, к ее мыслям, так что мы с ней решили, что Джуди, пожалуй, все-таки вполне может стать леди Рэкрент, если только место это вдруг освободится.

На следующее утро его честь еще не встал, а уж кто-то стучит двойным стуком в дверь, и я с удивлением вижу, что это сын мой Джейсон,

—Это ты, Джейсон?—говорю. — Что тебя к нам принесло?—говорю.— Небось, леди Рэкрент? Мы уже знаем, со вчерашнего дня.

—Возможно, — отвечает. — Но мне надо видеть сэра Конди.

—Не можешь ты его видеть, — говорю, — потому как он еще не вставал.

—Что ж, — говорит, — разве нельзя его разбудить? Или мне так и стоять у двери?

—Не стану я беспокоить его честь из-за тебя, Джейсон, — говорю. — Не раз тебе случалось стаивать в ожидании, пока его честь найдет время с тобой поговорить, и тогда ты не считал это для себя зазорным. Его честь... — продолжал я, повысив голос, но тут его честь просыпается сам по себе и кричит мне из комнаты, с кем это я, мол, разговариваю. Джейсон не стал больше церемониться, а вслед за мною вошел в комнату.

—Как поживаете, сэр Конди? — говорит. — Счастлив видеть вас в таком прекрасном здравии. Я зашел узнать, как вы себя чувствуете и не нуждаетесь ли вы здесь в чем-либо?

—Нет, не нуждаюсь ни в чем, мистер Джейсон^[65], благодарю вас, — говорит он. Потому как у его чести была своя гордость, и не желал он после всего, что было, одалживаться у моего сына. — Но прошу вас, возьмите стул и присядьте, мистер Джейсон.

Джейсон уселся на сундук, потому как стула там никакого не было, и так сидел довольно долго в полном молчании. Наконец —

—Что слышно в графстве, мистер Джейсон Мак-Квэрк? —говорит сэр Конди, вежливо так, но холодно.

—Ничего, о чем бы вы, насколько я знаю, уже не слышали, сэр Конди. Мне очень грустно было узнать о несчастье с леди Рэкрент.

—Весьма вам признателен, и миледи, несомненно, тоже, — отвечает сэр Конди все так же высокомерно. И снова наступило молчание, особенно тягостное для сына моего Джейсона.

—Сэр Конди, — говорит он наконец, видя, что сэр Конди собирается снова погрузиться в сон, — сэр Конди, вы, конечно, помните, что говорили при мне о небольшой записке, данной вами миледи, относительно пятисот фунтов годовых?

—Совершенно верно, — отвечает сэр Конди, — у меня все это свежо в памяти.

—Но если миледи Рэкрент умрет, тогда и выделять ничего не надобно.

—Безусловно, — говорит сэр Конди.

—Однако нельзя быть уверенным, что миледи Рэкрент не поправится, — говорит Джейсон.