Шаранг после этого чувствовал отвращение не только к пище, но и к самому себе. Он подолгу тщательно мыл руки, смывая с них грязь и пушечное сало. А когда ему приходилось копаться в моторе танка, то по сигналу трубы, которая звала солдат на обед, он начинал тереть руки не только мылом, но и песком, чтобы очистить липкую грязь.

Вдруг на плечо Шаранга легла чья-то рука, а в нос ударил противный, острый запах чеснока.

— Пошли! — выпалил Чимас, стоя за его спиной. — Тебя разыскивает одна великолепная секс-бомба. Вставай, Мямля!

— Меня ищет?

— К сожалению, тебя. Должен тебе сказать, что такая девица, такая девица, что я готов сесть из-за нее на губу… Пошли, чего тянешь? Меня Видо послал за тобой.

— Видо? Ефрейтор Видо?.. — Услышав фамилию ефрейтора, Шаранг сначала даже вставать из-за стола не хотел, опасаясь нового розыгрыша со стороны Видо и Чимаса, которые уже не раз это проделывали. Чимас, будучи старослужащим солдатом, спал внизу, а Шаранг, как новобранец, — на втором ярусе, над ним. Чимас часто доводил Шаранга, насмехался над ним и сам придумал ему прозвище — Мямля. А чем, собственно, отличался от него командир отделения ефрейтор Видо?

Когда Шаранг пришел в отделение, Видо внимательно осмотрел его и, заметив, как тот неловок, лишь скривил губы. Во время первого учебного марша Видо мысленно уже оценил новичка. На одном из привалов Шаранг, отойдя в сторонку, незаметно вытащил из кармана фотографию Рике, надеясь, что это придаст ему новых сил, и так замечтался, что до него не сразу дошла команда «Строиться!». Быстро спрятав фотографию в карман, он второпях забыл застегнуть пуговицу френча.

Это не ускользнуло от зоркого взгляда Видо.

— Что это такое?! — набросился ефрейтор на Шаранга. — Уж не оставили ли вы дома, товарищ Шаранг, лакея, который обычно одевал вас, или, быть может, вы решили стать нудистом? Запомните раз и навсегда: солдату запрещено ходить голым. Солдат всегда и при любых обстоятельствах должен проявлять моральную твердость, товарищ Шаранг! Так что должен проявлять солдат? Повторите!

— Моральную твердость!

— Правильно! А сейчас, чтобы вы этого не забывали, я вам кое-что сделаю на память! — С этими словами Видо с силой оторвал злополучную пуговицу, а затем, вынув из кармана перочинный ножик, обрезал им и остальные пуговицы на френче Шаранга. Зажав пуговицы в кулаке, он потряс их немного и засмеялся, а затем приказал солдату надеть противогаз. — Вот так, — наставлял он, — а теперь достаньте иголку с ниткой и пришейте свои пуговицы на место на ходу. Вот тогда вы запомните, что такое воинский порядок, маменькин сынок.

С тех пор Видо не упускал ни малейшей возможности, чтобы за любую мелочь уколоть новенького. Так уж оно бывает, что у человека, который очень волнуется и старается что-то сделать лучше, подчас все не ладится. Мать так любила Ферко, так его жалела, что даже забирала у него из рук ботинки, если он вдруг собирался их почистить.

Мямля! Это прозвище плотно прилипло к нему, хотя он прекрасно знал технику и неплохо разбирался в политике. Порой он неожиданно задумывался и был так неловок, что у него все валилось из рук. А все это из-за Рике, с которой он, собственно, познакомился и сблизился за одну неделю.

«А может, меня действительно ищет Рике? — мелькнула у Шаранга мысль. — Быть может, она, как и я, переживает нашу разлуку и приехала, чтобы увидеть меня. Но нужно же было ей как раз попасть на этого Видо!»

— Эй, проспись! — дернул Шаранга Чимас. — А то сейчас объявят построение — и тогда прощай, красавица! Побежали!

Обежав казарменные здания сзади, они приближались к КПП. Чимас задал бешеный темп бега, более того, на бегу он еще успел дожевать кусок жареной свинины, который он взял с тарелки Шаранга.

— А мне не попадет? — тяжело дыша от быстрого бега, спросил Шаранг.

— За что?

— За это посещение, ведь я еще не принял военную присягу.

— Спроси об этом у Видо! Он взял всю ответственность на себя… Красавица его чем-то ублажила… А вон и она! Видишь, ждет. Боже мой, цикламен, а не девушка!

И действительно, за железнодорожной линией, прислонившись к стене домика стрелочника, стояла Рике. О том, что она нездешняя, свидетельствовали модная лаковая сумка и плащ, висящий у нее на руке. Шаранг, даже увидев Рике, не сразу поверил своим глазам. А в это время, как назло, мимо проходил длинный-предлинный товарный состав, который разделил их, и Шаранг мог видеть в промежутки между вагонами одно яркое пятно цвета красного цикламена. Шарангу было неприятно, что Чимас, этот недалекий, с жирными губами Чимас, так удачно сравнил Рике с цикламеном. Она действительно как цикламен!

Видо дернул Шаранга за руку, так как тот позабыл поприветствовать его и доложить о своем приходе.

— Только на пять минут! — громко крикнул он Шарангу на ухо: очень сильным был грохот проходящего мимо состава. — И поставишь всем нам по кружке пива за это. Понял?

— Так точно! — сообразил Шаранг и козырнул.

— Тогда мотай!

Сказав это, Видо без всякого злого умысла подтолкнул Шаранга в спину, и Ференц чуть не попал под колеса последнего вагона. Даже не поняв этого, словно на крыльях перелетел он через рельсы навстречу Рике, которая от неожиданности попятилась.

— Боже мой! На кого ты похож? — произнесла она с брезгливой улыбкой, продолжая пятиться.

Но что ей мог ответить Ферко, когда на нем был рабочий комбинезон, перепачканный маслом и солидолом?!

— Работал я, — только и проговорил он.

— А шея? Почему у тебя завязана шея? Ты ранен?

— А, это чирей! — Шаранг коснулся рукой сбившегося бинта на шее. — Но уже проходит. Воротником растер. — О том, что здесь никто не дает ему каждый день чистую сорочку, как это делала мать, а также о том, что на растертое воротником место попала грязь, он не сказал. Не сказал он и о том, что чирей вскочил не один, а целый десяток чирьев покрыл его шею. Вместо этого Ферко по-мальчишески улыбнулся и почти застенчиво сказал: — Привет!

— А поцелуй? — удивленно-сочувственно улыбнулась Рике. — Разве ты меня не поцелуешь?

При этих словах Ферко наклонился к ней, зная, что стоявшие за его спиной Видо и его помощники с любопытством наблюдают за ним, и слегка коснулся губами полуоткрытых пухлых губ Рике. Руки его, которые он только что перед обедом тер песком, беспомощно висели вдоль тела — он не осмелился обнять Рике за талию.

— Что случилось? Что с тобой? — Удивленная таким холодным поцелуем, Рике оглянулась.

— Ничего не случилось, — стыдливо ответил он. — Просто… те, за спиной, смотрят.

— Ну и что тут такого? Не беда! Пусть смотрят, пока глаза не повылазят! Я твоя жена, а не какая-нибудь шлюха! — Столь грубое слово неприятно резануло слух Ферко, хотя ему и раньше не раз приходилось слышать от Рике нечто подобное. — Беда в другом! — Крылатые брови Рике взлетели вверх. — В твоей матери!

— В ма… маме? — испугался Ферко. — Что с ней?

— Она угрожает мне. Угрожает… что сначала меня лишит жизни, а потом уже себя…

— Не может быть! Она же не такая… А… почему она так говорит?

— Я захотела пойти работать, а твоя мамаша — ни в какую! Мол, мы с тобой так не договаривались.

— Это… верно.

— Ну и что? Знаешь, если я дома буду сидеть, то умру от скуки. С твоей матерью вдвоем с ума можно сойти: ей все читай что-нибудь да рассказывай, а ты же знаешь, как я ненавижу читать. А то еще хочет, чтобы я вязала. Хорошенькое дельце! Я и вязанье?! Уж лучше на панель!

— И… куда же ты хочешь пойти работать?

Вместо ответа Рике сразу же расплылась в обворожительной улыбке. Приблизив свое лицо к лицу Ферко, она шутливо потерлась носом о его нос и, мурлыкая, словно кошка, сказала:

— Не волнуйся, не туда, куда раньше хотела, не в кафе, дурачок. Я хочу стать манекенщицей.

— Манекенщицей?

— Да! — Рике гордо выпрямилась и подбоченилась. — А чем не случай? Мой дядюшка, Артур Губачи, обещал мне составить протекцию.

— Я такого не знаю.