— Нигде. Вернее… я сейчас на дежурстве, так что говорите прямо здесь, где стоите. До пяти часов вечера я отсюда и на одну минуту не смогу отлучиться.
Незнакомка сделала удивленные глаза. В ее и без того больших черных зрачках сверкнули золотые искорки.
— Вы это серьезно? — спросила она. — А разве вы не можете сделать так, чтобы ваши коллеги отошли чуточку подальше?
— Почему же нет?
Видо мигом распорядился, чтобы Чимас и его товарищи отошли к воротам, а сам раскинул руки, показывая этим жестом, что он выполнил ее желание. Обретя привычную для себя уверенность, он спросил:
— Ну?..
— Рике, — произнесла красавица, протягивая руку. Кожа у нее была словно бархатная. Длинные, острые ногти искусно покрыты серебристым лаком.
— Как-как? — инстинктивно переспросил Видо.
— Меня зовут Рике. Что вы на меня так уставились? По мужу я Шаранг Ференцне, если вас интересует.
Видо на сей раз удивился еще больше.
— Не может быть! Не поверю! — воскликнул он, крепко сжимая руку Шарангне.
— Вы что, с ума сошли? — Красавица попыталась вытащить свою руку из цепкой руки солдата. — Да отпустите же наконец мою руку… чурбан вы этакий!
— Ой, извините, пожалуйста! — спохватился Видо. — Совсем забыл. Но такая неожиданность! — воодушевился он. — У такого слизняка такая великолепная жена!.. Это у Шаранга-то?!
— Вы его знаете? — спросила Шарангне, шевеля пальцами.
— Еще как знаю! Он новичок в моем отделении. А меня, если позволите, — Видо согнулся в пояснице, — зовут ефрейтор Видо.
— Позволяю… Вам я простила бы вашу грубость… Что у вас случилось с моим мужем?
— Ничего, — засмеялся Видо. — Но как получилось, чтобы вы с таким… я даже не знаю, как его и назвать-то…
— Сосунком?
— Я этого не говорил.
— А другие говорят. Завистники… Такие дубы, как вы, например… Я хотела бы поговорить с мужем.
Улыбку словно ветром сдуло с лица Видо.
— Этого сделать нельзя. Просто невозможно.
— Почему невозможно? Речь идет о каких-нибудь пяти минутах. На пять минут вы можете его вызвать?
— На что вы надеялись? — снова засмеялся Видо. — Это же не завод и не учреждение, а казарма, моя дорогая. Здесь увидеть мужа можно только в специально отведенные для посетителей дни. Но с новобранцами даже и в те дни нельзя увидеться. Это разрешается только после принятия военной присяги.
— Мне этого не понять. — Шарангне передернула плечами. — И вовсе не интересно… Ну а если я вас как следует попрошу, — она соединила руки, — то и тогда я не смогу поговорить с мужем?
— Нет! Хотя… — Видо взглянул на часы, — я попытаюсь кое-что сделать.
— Сделайте, очень вас прошу!
— Но только за это придется платить.
— Платить? — удивилась Шарангне.
— А как вы думаете! Задаром только дурак рискует. Если об этом узнают, мне, как минимум, обеспечен недельный арест с содержанием на гауптвахте.
— Хорошо. А сколько это будет стоить?
— Нисколько. Всего лишь одно рандеву… — Видо запнулся, — с вами.
— Рандеву? — изумилась Шарангне. — Да вы не в своем уме! Я сегодня уезжаю после обеда.
— Вечером тоже будет поезд, и тоже скорый. В пять я сменяюсь и мчусь к вам. Знаете, где тут у нас кафе «У озера»?
— Нет.
— В центре города, это вам каждый скажет. Можете поверить: место великолепное. Придете?
— У меня к вам никакого дела нет… Да и нужды нет.
— Ну и что из того? Для меня будет подарок, если я вас просто увижу… Ну, придете? Говорите быстрее, а то скоро кончится обед и тогда я уже ничем не смогу вам помочь.
Шарангне покачала головой.
— Ну и настырный же вы тип! Хорошо, я приду, а сейчас срочно позовите сюда моего мужа.
— Подождите, — упорствовал Видо, — сначала я должен получить что-нибудь в залог.
— В залог?
— А как же вы думали! Вдруг вы возьмете да и не придете в кафе, а я не люблю, когда меня обманывают.
— Что же вы хотите получить в залог?
— Что-нибудь стоящее. Ну, например, вот это колечко с левой руки, оно и к сердцу поближе.
Это было серебряное кольцо старинной работы с дымчато-розовым опалом.
Шарангне посмотрела на кольцо, покрутила его на пальце и только после этого сняла.
— Вы даже не знаете, что просите, — сказала она. — Это же проклятое кольцо. Оно принесет вам неприятности.
— Пусть приносит! По крайней мере, будет причина вспомнить вас.
— Я же говорю, что вы не в своем уме, — проговорила Шарангне, протягивая ему колечко. — Дело ваше. Одним несчастным меньше или больше, мне все равно. А теперь быстро вызывайте моего мужа. Надеюсь, розыгрыша не будет?
— Ни в коем случае! — Видо надел кольцо себе на палец. — Я в два счета доставлю сюда вашего супруга, дорогая!
Проговорив это, он браво козырнул, подмигнул одним глазом и, повернувшись кругом, жестом подозвал к себе Чимаса.
— Что такое? — спросил подскочивший к нему Чимас, терзаемый любопытством.
— Бегом в столовую и быстро приведи ко мне рядового Шаранга!
— Мямлю? — удивился Чимас. — Неужели?..
— Прекратить болтовню! Делай, что тебе сказали!
— Слушаюсь! — Чимас козырнул. — Но за это отвечаешь ты, старик!
— Разумеется, не господь бог! — выпалил Видо. — Бегом!
Чимас снова козырнул и, повернувшись кругом, побежал с такой проворностью, что даже удивил Шарангне.
— Боже мой! — сказала она. — Вы можете!.. Выходит, вы… на Самом деле старший солдат!
5
Выслушав Видо, который вместо того, чтобы осознать свою вину за случившееся, что-то твердил о судьбе и роке, подполковник Холло отослал его в подразделение, строго предупредив о том, чтобы он не вздумал болтать в подразделении о поступке Шаранга, так как расследование еще только началось, и тем более не пытался бы представить себя в кругу солдат несправедливо обиженным или просто жертвой.
Отпив несколько больших глотков кофе из термоса и закурив неизвестно какую в тот день по счету сигарету, подполковник немного посидел, слушая завывание ночного ветра и невольно думая о том, что проблемы гражданской жизни волей-неволей врываются в духовный мир солдат несмотря ни на что. В этом нет ничего удивительного, так как, надевая военную форму, новобранец всего-навсего снимает с себя гражданскую одежду, но отнюдь не вылезает из собственной кожи. Поэтому напрасной работой, этаким сизифовым трудом кажутся подчас собственные усилия, когда за два года службы нужно образумить восемнадцати — двадцатилетних парней, многие из которых, возможно, уже успели потерять попусту или испортить несколько лет своей жизни.
Хорошо, если они сами этого захотят, если, соблюдая формальности, не закроются в собственную скорлупу, как это сделал Видо, которого даже командир взвода считает честным и замечательным человеком, правда на основании его показателей по боевой и политической подготовке. Эх, легко разобраться в человеке только священнику, когда тот перед ним кается в грехах, да врачу-психиатру!
Только им человеческая душа кажется открытой книгой, которую они умело перелистывают благодаря особенностям своей профессии. К тому же и исповедующийся и больной сами помогают им листать эту книгу, а душа солдата — книга закрытая. К такому умозаключению подполковник Холло пришел во время чтения одного исторического романа.
Он был не особенно силен в философии, однако здравый ум, доброе сердце и богатый жизненный опыт помогали ему в работе, и подполковник не раз умело разбирался в довольно сложных делах. Но на этот раз и он оказался в затруднительном положении. Поступок тихого по характеру Шаранга, с лицом, похожим на девичье, снова и снова заставлял подполковника размышлять. Бедняга сказал, что он не пожалеет о случившемся, даже если его повесят. Разумеется, об этом не может быть и речи, более того, еще не известно, будет ли этот поступок упоминаться в хронике части как ЧП, однако настораживает уже одно то, что даже после совершенного у Шаранга не прошла злость. А это означает, что он болен и, следовательно, в порыве охватившей его злобы может совершить новую глупость.