Волкодав радовался победе, глядя на подергивания и медленную дрожь умирающего. Сегодня многие сумели убежать от него, разочаровать, однако в эту минуту все они слились воедино в образе его жертвы. Он копался в теплом теле убитого, опять был в упоении, его одурманивало блаженство, снова пришло ощущение — на этот раз более сильное — необыкновенной, приятной, но нагоняющей сон сытости от парного, пахнущего жизнью мяса.

Но когда он очнулся от кровавого азарта, пробуждение было более мучительным, более отрезвляющим, чем первый раз. Сегодня он испугался самого себя еще больше, чем после первого разбоя. Под покровом темноты возвращался он из леса. Ощущение страшной вины гнало его домой. Там он с удвоенной старательностью разыграл комедию простодушия, причем так навязчиво, что домашние: хозяйка, служанка и слуга спросили у него:

— Неро, что ты натворил? — И еще: — Неро, что ты сделал?

Он сразу же безропотно подполз к ним на брюхе, признавая тем самым собственную вину и ожидая наказания. Но никто не знал, в чем провинилась собака, никто не подозревал, как велика ее вина. Наказание не совершилось. Вместо наказания ему говорили приятные слова и ласкали.

— Да, ты молодец, — слышал он, — славная собака! — любимые, всепрощающие слова.

Неро покойно растянулся на своем матрасике. Как хороша жизнь!

Тем временем холодный озноб охватил лес. На краю луга лежал убитый молодой олень. Тот, кто натыкался на убитого, в ужасе мчался прочь и нес печальное известие дальше. Ожидали новых убийств этой ночью. Каждый боялся за свою жизнь. Фалина не отваживалась сдвинуться с места. Она оплакивала Гено, которого считала умершим, все время обвиняла Роллу, считая, что только она виновата во всем.

Гурри не отходила от матери, выбиваясь из сил, подбадривала, хотя сама почти не питала никаких надежд Фалина ее обнадеживающие речи не воспринимала и Гурри замолчала. Печально слушала она мать, которая постоянно говорила о Гено как об умершем:

— Он был такой прелестный. Настоящий маленький принц. Как прекрасно выглядели у него на лбу бугорки рогов, какие необыкновенно сильные и твердые рога носил бы он? Он был так похож на отца. Он был умен, мой Гено, умен и осторожен. Казалось, ему предстояла долгая жизнь. Под руководством отца он мог бы долго жить, стать, подобно отцу, мудрым и вести такой же образ жизни. Если бы не эта Ролла, — монотонно повторяла Фалина одни и те же слова, обвиняя во всем Роллу.

Гурри молчала. Сердце ее болело за брата, который теперь никогда не будет лежать с ней бок о бок, который был таким добрым и которого она так искренне любила. Только теперь Гурри поняла это по-настоящему. Тетя Ролла была ей по душе, Гурри не винила ее ни в каком злом умысле, убежденная, что тетя Ролла не могла предотвратить случившееся и будет больше других сама упрекать себя в участи, постигшей Гено.

Ролла по-прежнему лежала на том же пятачке, где силы оставили ее. У нее очень болел крестец. Мускулы сухожилия долго не заживали, а теперь снова были порваны. Внезапный страх в самом начале происшествия, ужас во время погони, чрезмерное напряжение сил вызвали такую усталость, что Ролла очень плохо себя чувствовала. Она боролась со сном, трепеща и боясь повторного нападения, ей было страшно за детей. Ужасные картины возникали в ее мозгу, спала, думая, что бодрствует, но сон, похожий на беспамятство, в конце концов выключал ее сознание, стирал любое сновидение.

Гено после вмешательства Бэмби по-прежнему мчался дальше. Он никак не мог поверить в свое спасение. Его страх возрастал в такой же степени, с какой падала скорость. Вначале он вообще ничего не соображал. Прошло некоторое время, пока он понял, что за ним никто не гонится. Теперь он отважился бежать потише, мало-помалу переходя на шаг. Одеревеневшее от напряжения тело расслабилось, дыхание успокоилось. Конечно, Гено все еще чувствовал себя так, как будто ему угрожали, все еще ощущал себя беглецом. Он вздрагивал от каждого шороха, от заячьих прыжков, а заслышав далекие шаги ланей, пускался галопом, правда, на очень короткое время, пока до него не доходило, что опасности нет. Он долго бродил по лесу, везде видел ужас и страх, и сам повсюду разносил их. Но в эту ночь ничего не произошло ни нападения, ни убийства. Ни один «волк» не появился, потому что Неро лежал дома и мирно спал. Но окровавленное тело оленя, которого он разорвал, испускало, подобно безмолвному воплю, постоянный страх.

Когда пришел серый рассвет, проснувшиеся птицы увидели распростертого оленя. Нерадивые «сторожа» запоздалыми криками спешили распространить повсюду известие, уже знакомое большинству обитателей леса. Вороны, громко окликая друг друга, опустились на остывший труп и приступили к своему отвратительному пиршеству.

Гено, порядком отдохнув, начал верить в свое спасение, впрочем, в случившемся он полностью еще не разобрался, а по тому до конца в свое спасение, не верил. Тоска по матери пересилила голод и желание лечь спать. Он искал Фалину и Гурри и в конце концов вернулся туда, где на него напали. Гено шел осторожно и очень тихо, хотя понимал, что на прежнем месте то же самое с ним не повторится. До него донесся знакомый голос. Не мамин, но такой же родной:

— Гено, Гено!

Его окликала Ролла, очнувшаяся в эту минуту от глубокого сна. Он остановился в изумлении.

— Гено, — сказала Ролла, — это ты? И ты один?

— Один.

— А где мама, где Гурри?

— Неизвестно, где они! Я не знаю, но ужасно хотел бы узнать.

— Что я пережила, — вздохнула Ролла.

— И я, — как бы между прочим вставил Гено.

Ролла неуклюже встала на, ноги.

— Ах! Как у меня болит крестец! Правда, не так, как раньше! Но я чувствую себя разбитой.

— Ты не можешь идти? — спросил Геною.

В глубине души он не сочувствовал ей.

— Нет, нет. Медленно идти я могу, — Ролла пошатнулась, — только бежать я бы не смогла. Я была бы не в состоянии.

Она посмотрела Гено в глаза:

— Тебе тоже трудно пришлось?

Гено распрямился:

— Очень трудно, тетя.

— Расскажи, Гено, что с тобой случилось, бедняжечка?

— Сначала я должен найти маму и Гурри. До этого, извини меня, тетя, до этого я не смогу спокойно разговаривать.

— Я беспокоюсь о Лане и Бозо. Это так гнетет меня! Ты прав, Гено! Ты умный и хороший! Пока мы не соберемся все вместе, не будет нам покоя! Идем, будем искать вместе.

Они отправились в путь, шли медленно, неторопливо осматривая все кругом. Ролла сильно хромала, ей это очень мешало.

Белочка вихрем носилась над ними по верхушкам деревьев.

— Вы уже слышали?

Ее рассказ про убитого оленя привел их в ужас.

— Не знаете ли вы, где моя мама? И моя сестра? — спросил Гено с бьющимся сердцем.

— И мои дети? — нерешительно осведомилась Ролла.

Белочка уверенно ответила Гено:

— Знаю, рядом со старым ясенем, В зарослях кизила. Обе целы и невредимы!

Гено захотел немедленно пойти туда, но Ролла попросила: — Подожди секундочку!

Она с мольбой обратилась к белочке.

— А мои дети… мои дети?

— Мне нужно поискать их! — сказала белочка.

Торжественно подошли Ролла и Гено к ясеню. Она хотела сказать: «Ну вот я привела к тебе твоего сына!»

Но из зарослей кизила стремительно выскочила Гурри.

— Гено, Гено! Ты снова с нами! — ликовала она.

Внезапно появилась Фалина. Запинаясь от потрясения, она проговорила:

— Мой сын, ты жив!

— Живой и здоровый! — ликовала Гурри.

Они нежно поцеловали его. Фалина проливала слезы радости. Гурри радовалась и смеялась. Она чувствовала себя умницей.

— Если бы я только знала, что мои дети живы и здоровы, — помрачнела Ролла, но Фалина не удостоила ее ни единым словом.

— Рассказывай, Гено, — потребовала Гурри, — рассказывай!

— Да, мы хотим знать, что ты пережил, как тебе удалось спастись, — сказала Фалина.

— Мне тоже интересно, — вступила в разговор Ролла, — может быть, ты подождешь, пока мои дети…

Фалина вела себя так, словно кроме нее, Гурри и Гено, рядом никого не было. Она перебила Роллу: