Наш.

Ты наш.

Наш.

Собрав последние силы, Аргит прыгнул.

И провалился в туман.

Он не помнит, как падал на землю. Тело перекатилось, закаленное суровой наукой девы войны, а когда Аргит поднялся, в окружении прорвавшихся сквозь границу гончих, в руках у него был меч.

Хорошо.

Живым они его не получат.

Байв дочь Эрнмас, учила на совесть. До боли, до крови, до ночей под присмотром мудрой Аирмед. Пока в один из дней он сам не оставил кровавый росчерк на твердом, как щит Лухта, животе.

В тот день она взяла Аргита в свою постель, а потом ушла из его жизни.

Воспоминания о ней долго держали сердце.

Он посмотрел на черную макушку, выглядывающую из-под мягкого пледа.

Игорь говорит: некоторые слова фиахон нельзя повторять, когда находишься среди тех, чьим добрым мнением дорожишь. А Савелий, что более непригодной к хозяйству женщины он не видывал. Она не поет, а руки ее чаще держат горькие дымные палочки, чем иглу.

Но она не бросила его.

И рядом с ней он смеялся.

Ни с одной женщиной племен он столько не смеялся.

Квартира, которую снял Глеб, оказалась однокомнатной хрущевкой в безнадежно спальном районе. Разворошенные мусорные баки, ободранные стены подъезда, ржавые потеки на несвежей побелке и многочисленные послания, оставленные то маркером, то, похоже, гвоздем.

Киен толкнул хлипкую дверь, проваливаясь в остро пахнущее старым жильем нутро коридора. Лампа под дешевым абажуром липа скудный свет на размытые фотообои с березовой рощей. В заставленной мебелью комнате было не продохнуть от пыли, а старые рамы за грязно-зелеными портьерами щедро поили воздух сквозняками.

Но на кухне был электрочайник. И белый лист на столе подарил пароль от Wi-Fi.

Сгрузив продукты в старый холодильник, Киен вытащил из рюкзака любимую чашку.

Первую его вещь. Подарок Зои, который он при первой же возможности уронил, - проверить ее реакцию. Хозяин приказал бы выдрать его за столь небрежное обращение с подарком. Но Зоя только подала новую и выбросила осколки в мусорное ведро. Он вытащил их, когда она отвернулась.

Палец скользнул по невидимому месту раскопа.

Он все же позвонил ей с одного из таксофонов, но телефон молчал.

Ювелиры Туата де Дананн делали украшения, способные доносить до владельца эхо сердца носящего. И даже найти его, если возникала необходимость, - дети иногда убегали в леса. Сейчас Киен многое отдал бы за такое серебро.

Чай горчил несмотря на пять ложек сахара, а у печенья был вкус дубовой коры.

Что же делать?

Ждать?

Не подчиниться?

Глеб не простит. И народ Киена потеряет шанс на новый дом.

И все из-за того, что он хочет снова увидеть, как улыбается человеческая женщина.

Пусть даже не ему.

Глава 49

Первый день пролетел в бытовых заботах и утешении вернувшегося с корпоратива Савелия. Узнав, что в его отсутствие по хозяйству погуляли тати, домовой впал в хандру и целый день, как был, во фраке и лаковых уггах, смотрел фильмы о лошадях, заливая горе сливками.

Серафима оставила Аргита присматривать за страдальцем. Смоталась в полицию, заказала новый пистолет и оружейный шкаф и, отгородившись от веселого ржания, тяжелым плейлистом, села заканчивать рапорт по делу Любы.

Новостей от Даши не было, Макс, по словам ассистента, отбыл в деловую поездку, а в ответ на отправленный файл от Влада прилетело категоричное: "Болеешь, Андреева? Вот и болей".

Но главное, за целый день Серафима так и не придумала, как получить копию той самой загадочной картины. Разве что дождаться, когда Зоя позвонит насчет результатов по браслету и напроситься на визит.

Ждать оказалось трудно.

И еще труднее - держать руки подальше от небрежно отброшенных на плечи белых волос, да и самих плечей, манящих через тонкий хлопок футболки.

Второй день удалось убить на перетряхивание шкафа и генеральную уборку, которая явила миру несколько заныканных Айном теннисных мячей, полпачки сигарет, побелевшую от времени шоколадку и пакет с вязанием.

Новостей от Зои не было.

Содержимое методичек в голову уже не лезло, и, явившись вечером за новой порцией сливок, Савелий узрел хозяйку в окружении мотков разноцветной пряжи. Бедняга с перепугу решил, что у него первый в истории медицины случай белой горячки домовых.

Аргит вел себя, как обычно.

Утром третьего дня Серафима в буквальном смысле поймала себя за руку. А рука эта, вооруженная расческой, оказалась сантиметрах в десяти от потенциальной белой косы. Холодный душ не помог, и Серафима выбрала самое беспощадное средство - шоппинг.

Торговые центры она любила еще меньше, чем больницы. И шла туда, как многие к стоматологу, - если жизнь загонит в угол, приставит к виску пистолет, а под нос сунет моргающий таймер.

Но сегодня, окунувшись в хоровод витрин, Серафима ощутила покой. Пока не поймала себя перед магазином с нижним бельем.

От черного со льдисто-белым кружевом комплекта она бежала быстрее, чем Айн от нового комбинезона. И, упав на диванчик ближайшего кафе, минут пять таращилась на чашку с кофе, как дама с картины Моне на абсент.

Да что с ней творится?!

Ну, да, Аргит. Но он с самого начала такой. И все же почти два месяца она уживалась с ним на одной территории без этой непонятной ерунды. В конце концов, ей не пятнадцать и он не повелитель Догевы!

Перед глазами мелькнула летящая белая прядь.

Серафима тихо выматерилась.

После неудачного эпизода, стоившего ей некоторой суммы, изрядного количества нервов и порядочного куска самооценки, Серафима поставила на личной жизни не то чтобы крест, скорее, долгую паузу. У нее была работа, Айн и не спешивший окольцовываться Тёма, с которым можно похрустеть чипсами под какой-нибудь модный сериал. И ей хватало.

Черт побери, ей и сейчас хватает!

Или...

Крамольную мысль спугнул сигнал о входящем сообщении. Серафима разблокировала смартфон и поперхнулась щедрым глотком еще горячего кофе.

Неизвестный абонент предлагал поделиться информацией о недавнем происшествии в ее квартире. При личной встрече.

Серафима нервно облизнула губы, прикидывая, не может ли это быть проверкой от Гаяне. Но старший инспектор не производила впечатления женщины, охочей до таких детских разводов.

Памятник Жукову, через тридцать минут.

А Гаяне она позвонит.

После.

Бронзовый конь в немом изумлении взирал на забитую людьми площадь. И пусть туристы, ряженные, встречающиеся и просто проходящие мимо, создавали далеко не конспиративную обстановку, Серафиме это было на руку. Дошагав до постамента, она осмотрелась, но самой подозрительной личностью оказался слишком уж живой Ленин.

Я на месте.

Отстучав сообщение, Серафима сменила песню в плейлисте и приготовилась ждать.

-  Добрый день, Серафима Олеговна.

Голос подействовал не хуже взрывчатки. Серафима замерла, пытаясь поймать разлетевшиеся в момент мысли. И пока она медленно поворачивалась, чтобы убедиться: память не подвела, Глеб, мать его так, Урусов, взял ее за руку и накинул на запястье невзрачный кожаный шнурок.

Серафиму словно окунули в мгновенно застывший цемент.

Она хотела отдернуть руку, но мышцы отказались повиноваться.

Бесплодная попытка отступить. Ответить что-то. Закричать.

Тщетно.

Только глазные яблоки метались под недвижимыми веками.

-  Не бойтесь, - улыбнулся Глеб, надевая ей на голову сувенирную, как у него, кепку с внушительным козырьком.

-  Организм скоро адаптируется к поводку. Тихо поздоровайтесь со мной, Серафима.

"Да пошел ты!" - хотела крикнуть она, но губы выдали только:

-  Добрый день, Глеб Сергеевич.

-  Отлично. А теперь возьмите меня под руку, будто мы с вами старые приятели, и следуйте за мной.