- Здравствуйте, Татьян Михална, - поприветствовала местного сфинкса.

- И тебе не хворать, - дежурная медсестра прижала вязание к объемному животу. - А кого это привезли не знаешь? Звезду какую?

- Ага, Баскова.

О нежной страсти матроны к золотому голосу России Серафима знала от Тёмы. Дама покачала бабеттой цвета баклажан, смерила шутницу недовольным взглядом, осудив и грубую обувь, и узкие черные джинсы и волка, скалящегося из-под расстегнутого пуховика.

- Противная ты девка, Серафима, - глянула поверх очков.

- Стараюсь, - растянула в улыбке узкие губы. - Бахилы дадите?

- Сто рублей.

- Было ж по восемьдесят?

- Ночной тариф. Не нравится, иди в аптеку.

- Жадность - грех, Татьяна Михайловна, - протянула мятую купюру.

- Сейчас будет двести.

Под этим взглядом пасовал даже зав. отделением.

- Ладно, сдаюсь, - подняла руки в знак примирения. - Кого привезли, не знаю. Но судя по Артёму Петровичу, там, скорее, случай сложный, а не лицо известное.

- Твоя правда, - от вздоха всколыхнулась могучая грудь, упакованная в форменный верх.

Татьяна выдвинула ящик стола, бросила в него сотку и не глядя вытащила зеленый целлофановый сверток. Выхватив из пухлых, перетянутых золотыми кольцами, пальцев вожделенный предмет, Серафима натянула бахилы и зашаркала по унылой белой плитке. Путь ее лежал прямо по полутемному коридору, резко пахнущему антисептиком, и направо, к палате для важных персон. Иначе с чего бы Татьяне заикаться о звездах.

- Чего так долго?

Тёма вцепился в нее со рвением энцефалитного клеща.

- Бахилы, - подняла ногу, демонстрируя уродливую зеленую калошу.

- А, точно. Ну, рассказывай, что это за тип? - он почти пританцовывал от нетерпения. - Ты куда пошла?

- Ты первый, - сказала рассматривая незнакомца в скудном свете настольной лампы.

На фоне бязевой наволочки в дурацкие розовые цветочки его лицо казалось особенно чужим. Высокий лоб, резкие скулы, тонкий прямой нос, идеальный рисунок бледных губ и неожиданно темные брови и ресницы, за которые девы, не задумываясь, отдали бы несколько лет жизни.

- А мне нечего рассказывать. Он здоров.

Тёма достал из кармана эластичный мячик и принялся методично сжимать его в руке.

- Тёма, - резко развернулась, - не время для шуток.

- Да какие шутки, Сим? - мужчина приподнял светлые брови. - Здоров. И с кровью у него все в порядке, и с остальным тоже. Давай, признавайся, что он принял?

Серафима на автомате достала пачку, и только вытащив сигарету, опомнилась. Спине стало мокро.

- Так, - содрала с себя пуховик, бросила в неудобное кресло рядом со своим рюкзаком, - я гуляла с Айном. В сквере он сорвался и побежал. Когда нашла, он прыгал вокруг этого мужика, и мужик был ранен.

Тёма подошел, приподнялся на цыпочки, сверля Серафиму подозрительным взглядом:

- В ушах не шумит? Голова не кружится? Голоса там всякие, нет? А ну закрой глаза и дотронься пальцем до носа.

- Этим? - средний палец проплыл перед глазами Артемия неверующего. - Я трезвая, Тём. И на зрение не жалуюсь.

- Фамилию, имя, отчество свое назови?

- Андреева Серафима Олеговна. Паспорт показать?

- А я кто?

- Артём Петрович Даманский. Хирург и бабник.

- Ну, допустим, - врач поскреб русый затылок. - В общем так, времени до утра. Проспится, забирай его на все четыре стороны. Я как самовольный уход оформлю.

Артём постоял, какое-то время, раскачиваясь с пятки на носок, потом решительно сунул мячик в карман:

- Тут останешься?

- Да. Вдруг спящая красавица раньше очнется.

Пошла, переставила стул поближе к кровати. Извлекла из рюкзака планшет.

- Так, может, поцелуй его, для ускорения процесса, - сверкнул идеальными зубами Тёма.

- Не могу, Тём, - уселась, забросив ногу на ногу, - сам знаешь, у меня принцип.

- Уверен, он не будет против.

- Вот очухается, спрошу. И навешай лапши Татьяне, а то она там уже в предвкушении международной сенсации.

- Если что понадобится, звони.

- Ага. Кстати, Тём.

- Чего? - тусклый свет из коридора, просачивался в палату через открытую дверь.

- Спасибо, - послала воздушный поцелуй.

Мужчина сделал вид, что перехватывает его и, подув на ладонь, отправил обратно. Улыбнулся в ответ на ее улыбку и, наконец, ушел, оставив Серафиму наедине со странным пациентом.

Глава 2

Курить хотелось зверски. Судя по крупным, явно мужским часам, редко покидавшим татуированное запястье, она торчала в палате уже прилично. Серафима забросила в рот жвачку, недовольно глянула на покрасневший индикатор планшета, потянулась, разминая затекшие плечи, достала из рюкзака зарядку и отправилась на поиски розетки. Пристроив голодный девайс к кормушке, подошла к окнам, прикрытым широкими бежевыми жалюзи, в тон стенам.

За стеклом октябрь сдавал вахту ноябрю. Луна уныло освещала больничный городок. Ветер, готовя деревья к зиме, сбивал последние упрямые листья. Интернет подтвердил предположения Серафимы: людей с синей кровью не бывает, в животных они превращаются только в книжках и кино, а трупы растворяются отнюдь не в воздухе. Зато символы с ножен, предусмотрительно сфотографированных перед выездом, стали неплохой зацепкой. Оставалось только понять, какое отношение имеет незнакомец к древним кельтам. Или скандинавам.

Если бы не представление в парке, испарившиеся противники и, главное, странная кровь, Серафима бы со спокойной совестью записала странного парня в косплееры и давно спала дома в обнимку с любимой подушкой. Но журналистский зуд не отпускал, а информации было до отвратительного мало. И курить хотелось как обычно в больницах.

Первую затяжку она сделала мерзким февральским днем, когда Артём вытащил ее на улицу и у входа в безнадежно серое отделение реанимации сообщил, что брата больше нет. Тима так и не выкарабкался после нападения, оставив Серафиму один на один с прекрасным новым миром. С тех пор она, если верить предостережениям Минздрава, ежедневно убивала себя никотином. Ненавидела больницы, февраль и стражей порядка - виновных так и не нашли. Да и не искали особо.

Неясный шорох прервал мучительную ретроспективу. Серафима резко развернулась и уткнулась взглядом в мужской торс, вполне достойный резца Микеланджело. Пряди волос серебрились на бледной коже, вызывая почти детское желание схватить и подержаться. Лунный свет стыдливо касался груди, стекал по широким плечам и ледяной коркой застывал в лазуритово-синих глазах, изучающих Серафиму с отстраненным интересом.

- Привет, - изобразила подобие улыбки. - Как самочувствие?

И радиоактивной вишенкой на торте этого безумного вечера стала фраза на совершенно непонятном языке, произнесенная глубоким мужским голосом.

- Вы говорите по-английски?

Язык Серафима знала серединка на половинку, но надо же с чего-то начинать.

- Английский?

Это оказалось единственным словом не считая эпизодических предлогов и союзов, которые она смогла разобрать.

- Ждать. Пожалуйста, - попросила, набирая номер. - Тёма, не занят? Тогда дуй ко мне, спящая красавица очнулась.

Мужчина вслушивался в разговор. Либо он великолепно владел собой, либо, и правда, ничего не понимал. Решив прибегнуть к самому универсальному из языков, Серафима ткнула себя пальцем в грудь и отчетливо произнесла:

- Серафима, - и добавила по-английски. - Я есть.

Ответом стал внимательный взгляд и мелодичное:

- Има?

- Има, - кивнула, принимая очередную вариацию своего имени. - Я есть Има. Ты?

Незнакомец колебался. Застыл прекрасной статуей. Только нечеловечески яркие глаза сканировали собеседницу, которая старалась держаться дружелюбно и не делать резких движений.

И без того напряженный момент усугубил ворвавшийся во палату Тёма. Щелкнул выключатель. Жалобно охнула кровать. Пациент приземлился на одно колено, переводя настороженный взгляд с девушки на врача и обратно. Прыжка она не видела, Тема, судя по поползшим вверх бровям, тоже.