— Превеликий Создатель, — очумело выдохнул Дрир.
Если приглядеться, то… И как только раньше не заметил? Лицо вожака дикарей гладкое, тщательно выбритое. Ровный загар покрывает не только лоб, но и щёки с подбородком. Да, руки как у крестьянина, но на удивление чистые. Ногти не обгрызены, а аккуратно подстрижены. Куртка из волчьей шкуры сшита тонкими почти невидимыми стежками. В руке вожак держит самую настоящую палочку для письма с изящным золотым наконечником. Маленькая квадратная чернильница стоит рядом на толстом бревне.
— Благородный, — только и сумел прошептать Дрир.
Себя и только себя менги считают цивилизованным народом. На людей смотрят как на диких животных, которые умеют говорить и носить шкуры других диких животных. Невероятные открытия, особенно лист берёзовой коры, палочка для письма и чернильница, разом перевернули миропонимание Дрира. Оказывается, среди людей тоже есть благородные. Этот Саян самый настоящий благородный. И как только сразу не догадался?
Дрир протёр глаза. Теперь понятно, почему остальные дикари подчиняются Саяну без малейшего писка. Теперь понятно, зачем он пришёл сегодня и спросил, как его зовут. Витус Саян хочет выучить иссари, только настоящему благородному под силу такая задача. Бунт и прочие попытки досадить благородному остались в прошлом, теперь Дрир старательно отвечает на вопросы витуса Саяна.
Благородный то показывал ножи, камни, ложки, миски и прочие предметы, то делал схематичные рисунки углём на широкой дощечке. До позднего вечер витус Саян всё спрашивал и спрашивал, как звучат на иссари те или иные слова. Лишь когда сквозь дыру в потолке в шалаш заглянули звёзды, витус Саян, наконец, произнёс:
— Дрир спать ночь. Саян ходить день.
— До завтра, витус, — Дрир с почтением склонил голову.
Витус Саян поражает быстротой в познание благородного иссари, но и гоняет каждый день до полного изнеможения. Спустя всего неделю благородный научился более-менее внятно говорить. А через месяц продвинулся настолько, что научился обходиться без каких-либо предметов, рисунков или жестов руками.
Едва языковой барьер остался позади, как витус Саян буквально утопил Дрира в море вопросов. Его интересует буквально всё. Всё, начиная с того, когда Дрир впервые поцеловал девушку и до тонкостей выращивания картошки, ячменя и ловли рыбы. Благородный старательно записывает ответы и по десять раз спрашивает об одном и том же всё с новыми и новыми уточняющими вопросами.
От столь бойких расспросов устаёшь неимоверно, но грех жаловаться. Жизнь в тюремной яме скучна и однообразна. День без беседы с витусом Саяном тянется невыносимо долго. Честно говоря, столь пристальное внимание со стороны благородного весьма и весьма льстит Дриру.
Другой приятной неожиданностью стала более хорошая кормёжка. На завтрак и ужин тюремщики всё чаще и чаще приносят густой наваристый суп из свежего мяса с листьями крапивы и щавеля, компот из лесных ягод. А как-то раз витус Саян лично принёс горшочек дикого мёда.
Витус Саян долго и самым тщательным образом расспрашивает Дрира о жизни, однако категорически отказывается говорить что-либо о себе. За несколько месяцев плена Дрир узнал о людях чуть больше, чем знал перед отправлением в поход с витусом Девиго.
Попытки вызывать тюремщиков на разговор провалились. Никто более из людей не желает учить благородный иссари. О том, что творится за пределами шалаша Дрир не имеет ни малейшего представления. Лишь раз витус Саян пришёл с каким-то дикарём в чудной накидке из птичьих перьев.
Время идёт. Дни складываются в недели, недели в месяца. Постепенно беседы с витусом Саяном становятся всё короче и короче. Всё чаще и чаще наступают дни, когда Дрира никто не тревожит. Всё так же сквозь прутья решётки надсмотрщики протягивают еду и кувшин с водой и всё так же упорно игнорируют в остальное время.
После пятидневного отсутствия витуса Саяна Дрира охватило смутное беспокойство. Лёжа на старых шкурах, он начал с тревогой вслушиваться в звуки из вне. Появление новых людей в непривычное время начало вызывать приступы паники. Пусть оснований для тревоги нет, но Дрир начал бояться наступления каждого нового дня, каждого нового рассвета.
Глава 17. Таинственный Миренаар
В разгар золотой осени Саян пригласил друзей на торжественный ужин. В маленьком уютном домике тепло и весело трещит огонь в печи. А запахи… Убойные запахи еды кого хочешь сведут с ума.
— Ну что ты там медлишь? — Ягис в очередной раз нетерпеливо стукнул ложкой по столешнице. — Давай её сюда! Да сколько же можно варить? Она же развалится!
Саян словно издевается над друзьями.
— Терпение, друзья мои, только терпение, — Саян осторожно приподнял крышку над булькающим котелком.
— Ты садист, — даже у более морально стойкого Ансива сдали нервы.
О том, какая вкуснятина растёт в огороде Умельца, понимали только Ягис и Ансив. Посаженная в июне картошка взошла густыми крепкими веточками. На соседней грядке из земли вылезли зелёные стрелы чеснока.
Наконец, с широкой улыбкой Саян поочередно вытащил из печи пару горшков. Медная крышка брякнулась на стол. В широкое блюдо Саян выложил сваренную в «мундире» картошку. От бледно-фиолетовых клубней повалил пар. Сквозь лопнувшую кожицу выглянула аппетитная начинка.
— Ай! — Ягис схватил самый большой клубень и обжёг пальцы.
Ансив гораздо более осторожно насадил горячую картофелину на медную вилку.
— Это ещё не всё, — Саян таинственно улыбнулся.
Крышка второго горшка звякнула о столешницу. Деревянная поварёшка зачерпнула утиную ножку. Над столом поплыл восхитительный чесночный запах.
— О-о-о! Да будет благословлён этот дом, — Ягис быстренько подставил тарелку.
— Да будет благословлён хозяин этого дома и его хозяйка, — Ансив не остался в стороне и двинул ближе свою тарелку.
Эффект что надо. Саян от души наполнил тарелки друзей чесночным супом из молодой утки.
Ужин не зря называется торжественным. Сегодня утром Саян выдернул несколько картофельных кустиков. Ботва ещё зелёная и вполне могла бы продержаться до первых заморозков. За пару недель картофелины обросли бы толстой кожицей и ещё лучше сохранились бы до весны следующего года. Только Саян так и не сумел побороть дьявольского искушения. Заодно выдернул пару не совсем зрелых чесночных луковиц. Зато теперь друзья с радость вспоминают давно оплаканные вкусы картошки и супа с чесноком.
Ягис положил в пустую тарелку обглоданную косточку.
— Всё, Саян, — Ягис сытно рыгнул, — я набит едой до самого подбородка. А теперь рассказывай, что ты там узнал от пленника.
— Вот, вот, давно пора, — Ансив облизал ложку.
Менг в яме словно экзотический урод с двумя головами и тремя руками породил массу слухов и досужих домыслов. И чего только Саян не наслушался за своей спиной. Будь-то менг учит его чёрной магии, будто пленник по ночам вылетает из шатра через дыру в потолке, будто у него в штанах запрятан хвост, будто…, будто… Это было бы смешно, не будь это так глупо.
Саян как может не обращает внимания на шушукающихся по углам сородичей. Для чего он учит язык менгов и подолгу беседует с пленником, сородичам не объяснить. Бесполезно. Первобытные собиратели и охотники всё равно не поймут и не оценят.
Сородичи не одобряют дыхание менга у себя под боком. Впрочем, их можно понять: вековые страхи и предрассудки нельзя просто так выкинуть на помойку, как разбитый горшок. Только Ягис и Ансив понимают, зачем и с какой целью пленный сидит в яме.
Ни раз и не два Саян предлагал друзьям присоединиться. Знать язык самого опасного врага лишним не будет. Но Ягис и Ансив отказались наотрез. Зато через месяц, когда Саян научился вполне сносно понимать пленника, пристали, как пиявки к заднице в затхлом болоте. Что там, да как там? В свою очередь Саян взял моду отнекиваться общими фразами и предлагать друзьям самим спросить у пленника. Естественно, все эти месяцы любопытство Ягиса и Ансива медленно грелось на медленном огне.