Представьте себе сад без садовника, животное без инстинкта, человека без разума. Или бабочку без полёта. Его нет без неё, а она без него не существует. Представьте себе сад, огромный сад на внушительном сгустке материи и назовите его планетой. Сможете вы оставить его без ухода? Бред, скажете вы, всё само собой образуется. Может, и образуется. А может, и нет.

Те, кто пришёл сюда так давно, что вы не можете этого представить, были из той категории существ, которым трудно дать название. Кусочек материи, вращающейся в пустом пространстве, показался им привлекательным. Да у них и не было особого выбора. Они были только зародышами, маленькими огоньками в эфемерной скорлупке, упавшей, наконец, в почву.

Огромное пространство космоса, кажущееся пустым, для этих существ не совсем пусто, но совсем не интересно. Чтобы развиваться, им нужна материя. Они могут принять любую форму, приемлемую для того места, где очутились. Ведь изначально они формы не имеют. Это всего лишь два дрожащих в ожидании комочка света, два огонька.

И вот, когда их забросило сюда, они укрылись и стали тихо расти. Долго, очень долго они развивались в темноте и безмолвии необитаемой планеты. Чтобы расти, нужна пища, а пищей им служила информация, зыбкое поле данных, окружающее место их обитания.

Примитивная жизнь, возникшая вокруг них, дала им подрасти, но они пока были просто сгустками чего-то, трудно уловимого и не имеющего формы. Существа эти радовались тому, что появилось вокруг них. Они поддерживали это в меру своих сил медленно возникший тонкий слой жизни.

Так длилось ещё долго, долго, и они росли медленно. Когда они ощутили зачатки разума в примитивных существах, для них просто сгустков живой материи, движущейся вокруг, это приятно отозвалось в них. Они наблюдали, как росли эти существа. Они радовались, видя, как огонёк разума в них разгорался всё больше.

Разумные сгустки вокруг становились всё сильнее. Они стали множиться, и всё чаще пытались приблизиться к месту пребывания тех, кто наблюдал за ними. Они не могли причинить вреда, но всё больше было от них беспокойства. Наконец они стали надоедать, как надоедают бестолково кружащиеся над головой мошки. Но отпугнуть их ничего не стоило, и назойливые твари вскоре научились держаться на почтительном расстоянии.

Надо сказать, что в природе тех, кто наблюдал за развитием жизни вокруг себя, изначально было заложено некое противоречие. Это было необходимо для их жизни. Там, откуда они явились, это непреложный закон развития.

Они были равны, они постоянно боролись и не могли друг без друга. И если один был без меры любопытен, и интерес свой обращал вовне, то другой своё не менее сильное стремление к знанию обращал вовнутрь.

Однажды, в те времена, когда люди ещё ходили в домотканой одежде и распахивали землю сработанной из коряги сохой, в запретный лес пришёл человек. Он был чужой в этих местах, и прибыл оттуда, где гораздо суровее небо и плещет холодное море.

Он был воином, и ходил с командой таких же, как он, воинов, по водам своего моря, и искал там добычи. Жизнь привела его в другие места в поисках новых возможностей дохода. Его товарищи промышляли не только разбоем, случалось им и торговать, и наниматься в охрану к другим людям, богатым и знатным, своим и чужим.

Этот же человек выделялся большой физической силой, нередкой для их народа, и своим вздорным нравом. Он был очень вспыльчив, легко впадал в бешенство, и становился опасен не только для врагов, но и для своих. К тому же он слишком любил женщин, и это стало приносить неприятности их дружной команде.

В конце концов его прогнали, и он ушёл. Он искал себе работу охранника, телохранителя, и его с охотой нанимали. Но проходило некоторое время, буйный нрав давал о себе знать, и его прогоняли. И вот однажды, в результате очередной буйной выходки, он очутился в чужом месте, в глухом лесу, без имущества, а бросивший его обоз торопливо последовал дальше.

Чужой лес не испугал его. Было темно, надвигалась ночь, и человек устроился на ночлег прямо посреди леса. Он срубил два дерева, уложил их так, как это делают бывалые путешественники, устраиваясь на ночь в незнакомом месте, и развёл костёр.

Обитатели этого места наблюдали за ним. Они попытались напугать его, так, как привыкли пугать местных жителей, случайно забредших в лес.

Но это был человек из другой породы. И он ещё не остыл после драки в обозе, что послужила причиной его отставки. Огонь ярости горел в нём, горел так ярко, что это заметили даже те, кто привык относиться к живым существам, как к примитивным комкам движущейся материи. Сам человек считал это своё состояние нормальным, огонь, загоравшийся в нём во время схватки, священным огнём, а жизнь, когда не было ни драки, ни любви, текла для него темно и пресно.

Они почувствовали любопытство. Они ощутили родство с его огнём, потому что сами были отчасти порождением света. Наконец одному из них захотелось подойти к спящему у лесного костра поближе. Никто не знает, что произошло точно той ночью, но утром на маленькой полянке, образовавшейся после падения двух деревьев, проснулся совсем другой человек.

Собственно, он уже не был человеком. Наверное, обитатели этого места сами не знали, что получится из этого союза, и к чему приведёт их разыгравшееся любопытство.

Одно из существ, извечных обитателей этого места, был рад новым возможностям. Но это дало повод для задумчивости другому существу.

Тот не любил спешить, и предпочёл изучать новое явление со всех сторон. Он наблюдал за получившимся новым существом и высказал свои опасения.

Но его вечный друг и противник не внимал разумным доводам. Действие было его сильной стороной, и он наслаждался новой игрой.

Оказалось, что далеко не все человеческие особи способны на то, что существа назвали для себя слиянием. Очевидно, для этого требовалось редкое сочетание неких качеств. При выяснении этого пострадали несколько случайно забредших сюда местных жителей, что только ещё больше отпугнуло людей от запретного леса.

Сам человек, или то, что осталось от него, воспринял этот симбиоз как должное. Ему понравилось чувство почти неограниченных возможностей и обилие впечатлений, которые давало ему изменившееся тело.

Ненужная, грубая телесная оболочка, оставшаяся на месте костра, как кокон окуклившейся бабочки, была им закопана в землю, и завалена найденным у окраины леса камнем. Он вдавил камень в землю, и этим распрощался с прежней жизнью. Ему уже не хотелось разрушать, не хотелось суеты, а приобретённое знание вещей дало ему покой.

А проникший в его душу и слившийся с его существом разум получил то, чего не было у него все эти бесконечные годы — он смог ощутить радость бытия.

***

Господин Коль оглядел застывшего на своём камне господина Фрезера:

— Господин Фрезер хотел не просто изучить нас. Не идея спасения человечества от голода, холода, и всяческих болезней двигала им, хотя это тоже могло бы принести в свой срок неплохие дивиденды. Сама возможность быть одновременно человеком и неуязвимым, очевидно сверхъестественным существом, вот что стало желанной целью для него. Для него, и для тех, кто сможет за это заплатить. Он попытался изучить нас, но наткнулся на наше нежелание. Тогда он пошёл обходным путём, длинным и сложным. Он искал средство давления, рычаг воздействия. И ему показалось, что он его нашёл.

Максимилиан Фрезер заёрзал, оглядывая сидящих на камнях соседей.

— А даже если и так? Что с того? Разве это преступление?

Рыжая женщина фыркнула, а веснушчатая девица укоризненно покачала головой.

— Шеф, всё в порядке. Мы уже здесь!

Собрание разом обернулось. Из-за древесного ствола на поляну шагнула Мари Ив. Она двинулась прямо к очагу, решительно втыкая в землю тонкие каблучки изрядно запылившихся туфелек. Но древесный корешок, зацепившись за пряжку, испортил весь эффект. Туфелька слетела, Мари пошатнулась и замерла на одной ноге, подняв руку с зажатой в ней косметичкой.