Парижская Коммуна – детище Маркса еще и в том смысле, что она, как и предсказывал Маркс, с неизбежностью установила новую форму власти, разбив буржуазную государственную машину. Отныне в Париже власть принадлежит самому народу. Пролетариату.

Но Версаль, Версаль! Это роковая ошибка Коммуны. Энгельс убежден, что многое еще удастся наверстать, если Коммуна прислушается к их советам. Но прислушается ли? И хватит ли у нее сил, чтобы справиться с Адольфом Тьером, который тоже не терял время даром.

Тьер – мерзкий старик, чудовище, абсолютное выражение классовой испорченности буржуазии, жадная тварь, преданная деньгам и люто ненавидящая рабочих. Он был беден, когда начал свою политическую карьеру при Луи-Филиппе, но уже через несколько лет стал миллионером. И теперь, являясь главой правительства, потребовал три миллиона ежегодного жалованья. Ему дали эти три миллиона. Чтобы отработать это жалованье, он задушит всю Францию, а не только рабочий Париж.

Как жаль, что батальоны национальных гвардейцев 18 марта прошли мимо здания министерства иностранных дел на Кэ д’Орсэ, где в это время заседал со своими министрами толстопузый Тьер. Восставшие гвардейцы не знали, что Тьер на Кэ д’Орсэ, да и не имели приказа арестовать его. А Тьер был перепуган. Его военный министр Лефло, увидев из окна идущих с песнями гвардейцев, в панике воскликнул: «Мы прогорели!» Во всяком случае, так утверждают некоторые газеты. Тьер бросился наутек первым. В закрытой карете в окружении конных жандармов он беспрепятственно покинул Париж, потому что ворота города не охранялись. Вечером следом за Тьером убежали в Версаль все его министры.

Когда 24 марта Центральный комитет национальной гвардии снял с должности главнокомандующего национальной гвардии Люлье, в вину ему было поставлено прежде всего то, что он дал возможность Тьеру убежать из Парижа и увести в Версаль преданные ему войска.

Как жаль… А ведь Тьера стоило расстрелять лишь за одно воззвание, которое было расклеено на стенах парижских домов в ночь на 18 марта. В этом воззвании каждое слово – ложь. И под этим воззванием Тьер подписался вместе со своими министрами. Несколько экземпляров этого воззвания потом были доставлены в Лондон, и Генеральный Совет Интернационала с ним ознакомился. Тьер обращался в нем к национальным гвардейцам, которых боялся как огня. Он призывал национальных гвардейцев не верить слухам о том, будто правительство готовит государственный переворот, хотя это были далеко не слухи. Национальное собрание, избранное с помощью штыков прусских солдат, состояло в основном из монархистов и намеревалось реставрировать во Франции монархию. Тьер утверждал в воззвании, что у него нет и не может быть иной цели, кроме блага республики, а между тем лихорадочно готовил войска к походу на Париж, чтобы разоружить восставший народ и арестовать всех членов Центрального комитета национальной гвардии.

Парижане прочли лживое воззвание Тьера утром 18 марта. А еще раньше, в три часа ночи, войска Тьера, которые были тайно введены в Париж накануне, двинулись на высоты Монмартра и Бельвиля. Им было приказано быстро и без шума захватить пушки национальных гвардейцев. Эти пушки были отлиты для борьбы с пруссаками на народные деньги.

Войска направились в предместье Тампль, к Бастилии и Люксембургскому саду.

В авангарде шагала полиция и скакали жандармы, получившие приказ расстреливать на месте всех национальных гвардейцев, которые окажут им сопротивление. Приказано было также арестовать всех членов Федерального Совета французских секций Интернационала и Центрального комитета национальной гвардии.

Париж спал, а Тьер, как ночной разбойник, бесчинствовал. Солдаты захватили народные пушки на Монмартре и Бельвиле, разоружали народ, который хотел только одного: сохранить республику и не допустить в Париж пруссаков, стоявших у его стен. Буржуазия сама позволила народу вооружиться, а теперь боялась его больше, чем пруссаков. И бесчинствовала.

Париж, еще вчера не помышлявший ни о какой революции, был неожиданно поставлен перед выбором: либо сдаться без боя Тьеру, либо принять вызов к борьбе.

Выстрелы солдат Тьера разбудили парижан. Проснулся грозный Монмартр – мужчины, женщины, дети. Они высыпали на улицы, смешались с солдатами, только что стрелявшими по национальным гвардейцам, охранявшим пушки. Женщины, бесстрашные женщины Монмартра, хватали под уздцы лошадей, дети цеплялись за колеса орудий, которые пытались увезти солдаты Тьера. Стрельба прекратилась, остановились конники и пушки. «Как? – кричали солдатам женщины. – Вы служите врагам народа, вы – его дети? Неужели вам не надоело быть слепым оружием в руках ваших угнетателей? Неужели вам не стыдно служить предателям?»

Приказы генерала Леконта стрелять по безоружным парижанам тонут в гуле возмущения. Генерал разражается площадной бранью. Солдаты возмущены, окружают генерала и объявляют его арестованным. Арестован и другой генерал – Тома, палач июньского восстания 1848 года. Солдаты уводят генералов и выносят им смертный приговор, который сами же приводят в исполнение.

К Монмартру подошли отряды национальных гвардейцев. Началось братание солдат и гвардейцев. То же – на высотах Бельвиля. Проходит еще немного времени, и вооруженный народ устремляется к центру Парижа. Рабочий-литейщик Дюваль со своим отрядом выбивает солдат Тьера из Орлеанского вокзала, Ботанического сада и таможни. Рабочие Сент-Антуанского предместья захватывают правительственные учреждения. Национальные гвардейцы поднимают над парижской ратушей красный флаг. В три часа дня Тьер бежит из Парижа.

Вечером в ратуше собирается Центральный комитет национальной гвардии и объявляет себя временным правительством. Впрочем, не сразу: начались продолжительные дебаты о том, имеет ли право Центральный комитет объявить себя правительством, и если имеет, то правительством всей Франции или только Парижа. Мнения бланкистов и прудонистов разделились.

Члены ЦК были слишком совестливыми: они опасались, как бы их приход к власти не был воспринят как узурпация власти. Поэтому окончательное решение вопроса о власти решено было отложить до выборов в Коммунальный совет Парижа, которые были назначены на 26 марта.

И хотя Центральный комитет предпринял в эти дни ряд правильных и решительных мер – уволил из министерств и административных органов всех буржуазных чиновников, объявил амнистию всем политическим заключенным, издал ряд указов, облегчающих материальное положение народа, – было упущено время, столь необходимое для подготовки военных действий против Версаля.

Беспрепятственно с оружием в руках ушли в Версаль парижские полицейские, разбегались, увозя богатства, банкиры и промышленники. Продолжали выходить буржуазные газеты, распространяя панические слухи и клевету на восставший народ.

А надо было немедленно наступать на Версаль: у Тьера тогда еще не было средств к обороне.

Выборы состоялись в назначенное время – 26 марта. 28 марта на площади Ратуши была торжественно провозглашена Коммуна. Парижская Коммуна – Республика Труда. Сотни тысяч национальных гвардейцев с алыми ленточками на штыках своих ружей запрудили в тот великий день площадь Ратуши, улицу Риволи и прилегающие к площади набережные. Они обнимались и целовались, подхватывая лозунги Коммуны: «Да здравствует Республика! Да здравствует Коммуна! Да здравствует социальная революция!»

Трудовой народ Парижа избрал в Коммуну 84 представителя. Среди них тридцатидвухлетний Луи Эжен Варлен, которого Маркс знает лично. Сын бедного крестьянина, Варлен тринадцатилетним мальчиком пришел в Париж и поступил работать в переплетную мастерскую. Он вырос среди рабочих, проникся их бедами и чаяниями. В 1864 году он возглавил стачку переплетчиков Парижа и добился для них десятичасового рабочего дня.

Маркс познакомился с Варленом девять лет назад, когда тот приезжал в Лондон на Международную выставку. Тогда Варлену было двадцать три года. Воспитанный на идеях Прудона, он быстро понял ошибки своего учителя и усвоил многое из того, что говорил ему Маркс.