Девушка забавно, точно птичка, склонила голову набок и удивленно посмотрела на комбата У нее были такие синие-синие глаза.

И, вспомнив это сейчас. Ростов снова улыбнулся.

«Вот так и создаются легенды… Впрочем, девушка эта, телефонистка, хорошая Такую и полюбить не грех», — думал он, плавно скользя на лыжах.

Разведчики доложили Ростову, что подступы к Пятому поселку простреливаются вражеским минометным огнем, что немцы, по всем данным, не ждут удара с этой стороны, что впереди большая прогалина.

Ростов приказал своим бойцам остановиться, а сам вместе с разведчиками пошел к опушке леса и, спрятавшись за расщепленной сосной, стал наблюдать. Впереди, как и говорили разведчики, торчали лишь отдельные изуродованные деревья. На снегу чернели воронки от снарядов. А там, где снег остался чистым, он так блестел под косыми лучами солнца, что больно было глазам. В чаще леса ухали минометы, и на прогалину ложились мины.

— Наблюдатели обнаружены? — шепотом спросил Ростов разведчиков.

Ему доложили, что вражеских наблюдателей нет, что огонь ведется неприцельно, по квадратам.

Ростов, не доверяя первому сообщению, приказал разведчикам еще раз тщательно проверить это и немедля доложить ему.

В его голове созрела смелая мысль: «Раз немцы ведут неприцельный огонь по квадратам и у них нет здесь наблюдателей, значит, они не ждут с этой стороны серьезного удара. А что, если двинуться через поляну в походных колоннах зигзагами по уже обстрелянным квадратам? Можно незаметно пробраться к немцам и обрушиться на них внезапным ударом. Конечно, сделать это можно будет только под покровом нашей союзницы — ночи…»

Ростов был большой мастер смелых, изобретательных ударов. Он оторвал листок от полевого блокнота, коротко записал свою мысль и тотчас отправил к комбригу связного.

К тому времени в лесу уже стало тесно от людей. Подошли другие батальоны бригады. Сюда же подтянулись соседи.

Смеркалось. На голубой снег ложились от деревьев длинные тени. Жечь костер, рубить деревья и делать шалаши не разрешалось. Озябшие бойцы беспрестанно топали ногами, энергично похлопывали рукавицами. Тихо звякали котелки и ружья.

Внезапно появился полковник Ильдарский. Приказав хорошенько накормить бойцов, он отозвал своих комбатов и пошел с ними к опушке.

— Проверим твою мысль, — бросил он по дороге Ростову.

На опушке их встретили двое разведчиков — Шумилин и Урманов.

— Как? — коротко спросил полковник.

— Стреляет по-прежнему — по квадратам.

— Там были? — кивнул головой полковник в лес, за поляну.

— Были. Верещагин и сейчас там.

Минут десять полковник молча наблюдал порядок, в каком рвались мины, и не спеша заговорил:

— Здешняя немецкая тактика ничем не отличается от их тактики в Заполярье. Все тот же шаблон. Считая себя неуязвимыми со стороны поляны, они ее обстреливают в одном и том же порядке неприцельным огнем, Комбат-один правильно разгадал эту методичность противника в данном случае. Учитывая это, я решаю вести колонны зигзагами по уже обстрелянным квадратам.

Некоторым, даже опытным командирам, видавшим много за свою жизнь, этот решительный план полковника показался чересчур рискованным. Они переглянулись. Ильдарский уловил их взгляды и усмехнулся:

— Было бы недостойно советских офицеров воевать по трафарету. Действуйте смелей! Ты подал эту мысль, Ростов, ты и пойдешь первым.

И командир бригады детально познакомил комбатов с планом захвата поселка.

Действительность быстро показала, насколько верной была эта мысль. Батальоны пересекли поляну почти без потерь и вышли к поселку совсем неожиданно для немцев.

— Атаковать немедленно! — приказал полковник.

И батальоны ринулись на вражеские позиции.

Стремительным броском пехота Ильдарского заняла окраинные дома поселка. Гитлеровцы, видя, что заключены в мешок, бросались в бой с яростью обреченных. Не теряя минуты, Ильдарский подтянул и ввел в бой батальон, который до сих пор держал в резерве.

Между тем полки других соединений обходили поселок с юга и с севера и также втягивались в бой. Сжатые со всех сторон, гитлеровцы не знали, куда направить свои силы.

Разведчики Ильдарского заняли очень важный объект — дом метрах в двухстах впереди. Гулко стуча каблуками, Верещагин и Урманов пробежали его насквозь по коридору. Верещагин метнул гранату из окна первого этажа и бросился на лестницу. Урманов на бегу выглянул в окно, над самым ухом его просвистел рой пуль.

Остановив Урманова у развороченного снарядом подъезда, Верещагин показал на свежую воронку.

В черной яме притаился немец в белом маскировочном балахоне, он в ужасе озирался по сторонам. Рядом с ним лежал еще один, уткнувшись носом в землю, очевидно, мертвый.

Урманов вытащил было гранату, но Верещагин задержал его руку:

— Мы его лучше живого возьмем. Может, что узнаем. Ты прикрой меня.

Андрей пополз между кучами щебня к воронке. Урманов открыл из автомата сильный огонь, обратив все внимание немца на себя. Верещагин остановился за снесенной крышей в трех шагах позади немца. Галим перенес огонь в другую сторону. Немец приподнялся, чтобы оглянуться, и в тот же миг огромная фигура Верещагина всей тяжестью обрушилась на него.

Через несколько минут молоденький немец с глазами навыкате сидел на замусоренном полу в одной из комнат занятого разведчиками дома.

Он был слегка ранен в голову.

Санитар разведчиков Василий Березин насупленно и молча перевязывал его.

— Не бинт, а пулю ему, — ворчал он.

— Мы с безоружными не воюем! — строго сказал Верещагин. — Раз он наш пленный, мы должны оказать ему помощь. Поскорей шевелись.

— Да, так-таки они оказывают нашим помощь! Урманов рассказывал, что они делают с ленинградцами… — Желтоватые глаза Березина грозно прищурились. — В женщин, в детей они герои стрелять! А попадут в плен — дрожат хуже зайца.

— Ну, хватит, Вася, — сказал Верещагин. — Теперь займемся делом. Ты какой дивизии? — обратился он по-немецки к пленному. (По разговорнику Верещагин помнил особенно нужные для разведчиков немецкие фразы и слова.)

— Шестьдесят первой.

— Врешь! — грохнул Верещагин.

Урманов обшарил карманы немца и нашел его солдатскую книжку.

— Верно говорит. — И Урманов вручил Верещагину документ немца.

— Откуда прибыли? Давно?

Дрожа всем телом, немец смотрел на обступивших его русских.

— Недавно… Из Штеттина.

— Видал? — кивнул Верещагин головой Урманову.

О появлении новой вражеской дивизии на этом участке важно было поскорее дать знать не только бригаде, но и всей армии. И Верещагин, тут же написав коротенькое донесение, доверил Шумилину доставить «языка» в штаб бригады.

Не успели проводить пленного, послышался гул немецких танков. Выйдя с другой стороны поселка, танки неслись на укрепившихся в окраинных домах бойцов, подпрыгивая на ухабах и выбоинах и ведя огонь с ходу. Один танк врезался в оставшуюся от сгоревшего дома печь и, свалив ее, ринулся в клубах пыли на середину улицы.

Артиллеристы и бронебойщики настигли его прицельным огнем, и он взорвался. Второй закидали бутылками с горючим пехотинцы. Он вспыхнул, как факел, и заметался, чтобы сбить пламя.

Из-за поворота вышел невиданный до сих пор огромный танк.

— Андрей, видишь, что ползет? — крикнул Урманов, выглядывая из окна на улицу.

В лоб танка ударились подряд два снаряда, но не пробили его крепкую броню. Он все полз вперед.

— Пойдем! — решительно позвал Галима Верещагин.

По коридору и разрушенным лестницам они выбежали на улицу и поползли навстречу стальному чудовищу, держа в руках связки противотанковых гранат. На полдороге около Урманова разорвалась мина, и он остановился. Верещагин видел, как он поник, но идти на помощь к другу было невозможно.

Мощный танк разнес в куски одноэтажный дом и, гремя еше свирепее, выполз на узкую площадку.

Верещагин приподнялся. Он находился сейчас в «мертвой зоне», вне досягаемости для огня фашистского танка. Прищуренные черные глаза его впились в машину.